Ваше предложение

• Синонимы к слову «стояло»

Сборник контрольно-проверочных работ по русскому языку для 5-х классов коррекционных школ VIII вида – УчМет

Краткое описание

Все диктанты подобраны с учётом времён года и сопровождаются грамматическими заданиями.

Описание

I четверть Проверочный диктант с грамматическим заданием. Лето. Стояло жаркое лето.Мы шли лесом. Пахло сосной и земляникой. На сухих полянках стрекотали кузнечики. Над верхушками сосен вился ястреб. Лес был накален от зноя. Мы отдыхали в тенистой чаще осин и берез. К вечеру мы вышли на берег озера. На небе блестели первые звезды. Утки со свистом летели на ночлег. (52 сл.) Слова для справок: стрекотали, ястреб. Грамматическое задание: 1. Разобрать предложение по членам предложения. Например: Мы отдыхали в тенистой чаще осин и берез. 2. Проверка слов с безударными гласными. Стояло — стоя, земляникой — земли, земля, верхушками — верх, тенистой — тень, озеро — озерный, блестели — блеск. 3. Выделить предлоги или разбор слова по составу.Верхушками. Контрольный диктант за I четверть. Осенью. Я люблю бродить осенью по лесу. Ночью мороз сковал лужи. Деревья сбросили листву. Резкий ветер свободно гуляет по поляне. Зябко рябинам и березам. Из ельника я слышу свист рябчика. Над высокой елью пискнула синица. В ветвях дуба птицы ищут пищу. Холод загнал в норки мелких зверушек. Вдруг глухо порхнул ворон. Осенний лес притих, насупился. (55 сл.) Грамматическое задание: 1. Разбор предложения по членам предложения. Резкий ветер свободно гуляет по поляне. 2. Выписать слова с разделительным мягким знаком. Осенью, ночью, деревья, елью. 3. Образовать новые слова при помощи приставок. Гнать, загнать, обогнать, погнать, прогнать и т.д. II четверть Проверочный диктант с грамматическим заданием. На пороге зимы. Выдался ясный осенний день. Но к вечеру погода сильно испортилась. Небо стало темнеть. Подул резкий ветер. Он низко гнал серые тучи. Тревожно зашумели верхушки сосен и елей. Послышались странные звуки. Это кричали гуси. Они спешили на юг. Птицы летели даже ночью. Скоро настанут морозы. На пороге зима. (50 сл.) Слова для справок: испортилось, тревожно, странные. Грамматические задания. 1. Разбор предложения по членам предложения. Выдался ясный осенний день.
2. Выписать имена существительные по родам.

И. п.	что?	зелень	-ь
Р. п.	чего?	зелени	-и
Д. п.	чему?	зелени	-и
В. п.	что?	зелень	-ь
Т. п.	чем?	зеленью	-ю
П. п.	о чем?	о зелени	-и

И. п.	что?	воздух	—
Р. п.	чего?	воздуха	-а
Д. п.	чему?	воздуху	-у
В. п.	что?	воздух	—
Т. п.	чем?	воздухом	-ом
П. п.	о чем?	о воздухе	-е

Размещено в разделе: Специальное ОУ VII-VIII видов Учитель Контрольно-измерительные материалы Русский язык 5 класс

Почему значение заключено в словах больше, чем мы думаем

В фильме Большой сон (1946) частный сыщик Филип Марлоу (которого играет Хамфри Богарт) звонит в дом генерала Стернвуда, чтобы поговорить о двух его дочерях. Они сидят в оранжерее, пока богатый вдовец рассказывает об эпизоде ​​шантажа с участием его младшей дочери. В какой-то момент Марлоу вставляет заинтересованное и знающее «хм».

– Что это значит? – подозрительно спрашивает Стернвуд.

Марлоу издает отрывистый смешок и говорит: «Это означает «Хм». «Хм» означает «хм». Наш язык полон междометий и словесных жестов, которые не обязательно означают что-то помимо них самих. Большинство наших слов — «бейсбол», «гром», «идеология» — кажутся имеющими значение вне себя — обозначают или обозначают какое-то понятие. То, как слово выглядит и звучит, лишь произвольно связано с понятием, которое оно представляет.

Но значения других выражений, включая наши «хммм», «харс» и «ха», кажутся гораздо более тесно связанными с отдельным высказыванием. Смысл неотделим от или имманентного в выражения. Эти виды выражений, кажется, имеют большее значение, чем конкретное действие может иметь значение.

Являются ли эти два способа значения — обозначающий и имманентный — просто разными вещами? Или они связаны друг с другом? И если да, то как? Эти вопросы могут показаться загадочными, но они возвращают нас к некоторым из самых основных загадок о мире и нашем месте в нем.

Люди — наглые животные. Мы поднялись над миром — или мы думаем, что сделали это — и теперь смотрим на него отстраненно, как исследователи, изучающие фокус-группу через одностороннее стекло. Язык — это то, что позволяет нам развивать эту странную, но необычайно продуктивную мысль. Это лестница, по которой мы выбираемся из мира.

Таким образом, человеческая отстраненность, кажется, зависит от отстраненности слов. Если слова должны держать мир на расстоянии вытянутой руки, они также должны быть не вовлечены в то, что они означают, — они должны обозначать это произвольно. Но если слова не могут полностью отделиться, эта неудача должна рассказать нам кое-что об особом — и скромном — положении, которое мы занимаем «между богами и зверями», как выразился Плотин.

В своих « философских исследованиях » (1953) Людвиг Витгенштейн проводит различие, которое отражает различие между этими двумя способами значения. «Мы говорим о понимании предложения, — пишет он, — в том смысле, в каком оно может быть заменено другим, говорящим то же самое; но также и в том смысле, в каком оно не может быть заменено никаким другим» (Марлоу, очевидно, чувствовал, что его «хм» нельзя заменить. )

Первый тип понимания указывает на особый аспект слов и предложений: два из них может означать одно и то же. Как указывает Витгенштейн, нам никогда не придет в голову заменить одну музыкальную тему другой, как если бы они составляли одно и то же. Мы также не стали бы приравнивать две разные картины или два разных крика. Но во многих других предложениях понимание смысла демонстрируется путем выражения его другими словами.

Тем не менее, смысл музыки, рисунков и крика, кажется, присутствует сразу. «Картина говорит мне сама», — пишет Витгенштейн. Невозможно заменить одно выражение другим без изменения смысла. В этих случаях на самом деле нет никакого смысла, кроме самого выражения. Было бы извращением спрашивать того, кто только что испустил леденящий душу крик: «Что именно вы имели в виду?» или «Можно ли выразить это по-другому?»

Хотя эти два примера «понимания» могут показаться совершенно разных видов, Витгенштейн настаивает на том, чтобы они не отделялись друг от друга. Вместе они составляют его концепция понимания». И действительно, кажется, что большая часть нашего языка находится где-то в диапазоне между простым обозначением своего значения и его реальным воплощением.

На одном конце спектра мы можем представить себе, как это делает Витгенштейн, людей, говорящих на языке, состоящем только из «вокальных жестов» — таких выражений, как «хм», которые сообщают только самих себя. На другом конце лежит «язык, в употреблении которого «душа» слов не играла никакой роли». Здесь «слепые по смыслу» люди, пишет Витгенштейн, будут использовать слова, не воспринимая значения как связанные со словами вообще. Они использовали бы их так же, как математик использует цифру 9.0003 x ’, чтобы обозначить сторону треугольника, без того, чтобы это слово каким-либо образом воплощало смысл.

‘ Livre ’ может означать книгу, но это не значит, что «книга» означает

Но ни один из этих воображаемых языков, похоже, не способен на что-либо подобное диапазону и выразительному богатству реального человеческого языка. Первое, кажется, ставит человеческий язык (и наш мир) ближе к языку животных и младенцев; последний ближе к компьютерам, для которых не менее важно, как что-то сказано.

Тем не менее, примеры могут пролить свет на то, как эти способы значения соотносятся друг с другом. Язык жестов, казалось бы, должен предшествовать языку знаков. Трудно представить себе маленькую девочку, которая сначала учится сообщать о своих потребностях произвольными знаками, а уже потом учится общаться жестами.

Даже когда мы начинаем использовать слова в произвольной, определяющей манере, они, по крайней мере, многие из них, по-прежнему имеют свои значения сами по себе. Когда я впервые узнаю, что французы ‘ livre ’ означает книгу, слово связано со своим значением лишь опосредованно. На данном этапе я остаюсь слепым по отношению к слову. Я знаю, что оно означает, но его значение не резонирует с материальными аспектами этого слова. Однако по мере того, как я лучше владею французским языком, значение этого слова оседает в нем. « Livre » начинает звучать так, как будто оно означает то, что оно означает.

Полное понимание в смысле Витгенштейна, по-видимому, включает не только способность заменить0003 livre » с «книгой», но и в опыте значения в слове. Иными словами, « livre » может означать «книга», но не так, как «книга».

Мы, конечно, можем представить себе человека (или машину), компетентно использующего слова, не имея такого опыта понимания значения, но действительно ли то, что мы представляем, человеческое использование языка? Трудно понять, как такой человек может иметь доступ ко всему спектру практик, в которых мы используем слова. Тонкости некоторых шуток или эмоциональных выражений ускользали от них. Значение более глубоко укоренено в словах, чем предполагает практика замены одного термина другим.

Идея о том, что слова сами по себе могут таить в себе смысл, раньше была более респектабельной с интеллектуальной точки зрения. Расшифровка взаимосвязи между тем, что слова означают, и тем, как они звучат, что кажется абсурдным для всего, кроме небольшого подмножества нашего словаря, раньше представляло большой интерес. В « Cratylus » Платона главный герой предается распространенному в то время предположению о том, что определенные слова правильны: они точно называют вещи, к которым они относятся. Таким образом, этимология может дать представление. «Тот, кто знает имя вещи, знает и эту вещь», — говорит Кратил.

Платоновский Сократ предпочитает проникать в суть вещей, схватывая «формы», стоящие за ними, а не с помощью случайных и часто ошибочных названий, данных им. Произведение имен или слов — « звукоподражания » на древнегреческом языке — говорит нам только о том, как отдельный человек, давший имя, видел вещи, — говорит Сократ Кратилу. Невозможно вынести решение о «гражданской войне между именами» и решить, кто из них доберется до истины.

Сегодня мы используем понятие звукоподражания в более узком смысле. Он применяется только к словам для обозначения звуков — «бум», «вздох», «всплеск», — которые имеют миметическое отношение к звуку в природе. В других случаях связь может быть более косвенной и слабой, как, например, в явно звукоподражательных словах для таких движений, как «скользить» или «качаться», которые благодаря своего рода синестезии кажутся имитирующими звук, который может сопровождать движение.

Но Сократ и Кратил также говорили о том, что мы сейчас называем звуковой символикой, гораздо более широком диапазоне связей между звуками и их значением. К ним относятся такие вещи, как ассоциация в английском и родственных языках между звуком «gl-» и светом, например, «блеск», «блеск», «мерцание» и «свечение».

Имеет ли этот звук звукоподражательную связь со светом? Или это просто произвольная связь, которая стала «ощущаться» непроизвольной для носителей языка? Этот вопрос трудно даже обдумать. Спрашивать, как «gl-» относится к свету, немного похоже на вопрос о связи между грустной музыкой и грустью. Мы можем указать на чувства и ощущения, которые предполагают, что они связаны друг с другом, но мы изо всех сил пытаемся придумать объективного арбитра связи вне нашего собственного опыта. Это, как я понимаю, происходит потому, что артикуляция сама производит или конституирует связь.

Исследования установили, что связи между вещами и звуками непроизвольны в гораздо большем количестве таких случаев, чем может показаться на первый взгляд. Кажется, существуют универсальные или почти универсальные синестетические связи между отдельными формами и звуками. Но в известном смысле объективность связи не имеет значения. Эти связи все же не оправдают тех надежд, которые Кратил возлагал на этимологию. В лучшем случае они указывают на определенное сходство между аспектами вещей — формой, размером, движением — и конкретными звуками, которые может издавать человеческий голосовой аппарат. Но даже если бы связь между «свечением» и светящимся не основывалась на каком-либо проверяемом родстве, значение слова все равно сопровождалось бы его звучанием. «Свечение» по-прежнему будет светиться свечением.

Можем ли мы описать глубину глубокой мысли, не опираясь каким-либо образом на понятие глубины?

Здесь следует отметить человеческую способность не только распознавать, но и создавать, преобразовывать и расширять сходства как способ передачи смысла. В коротком и непрозрачном эссе 1933 года Вальтер Беньямин называет эту способность «миметической способностью» и предполагает, что она является основой человеческого языка. Язык — это архив того, что он называет «нечувственными сходствами» — сходств, созданных человеческими практиками и человеческим языком, которые не существуют независимо от них. Бесчувственное сходство, пишет Беньямин, устанавливает «связь между тем, что говорится, и тем, что имеется в виду». Он предполагает, что полностью развитый человеческий язык возникает из более простых подражательных практик как в жизни ребенка, так и в процессе эволюции самого языка.

Предположение, что весь язык является звукоподражательным, становится здесь не тезисом о каких-либо независимых отношениях между словами и миром, как это было у Кратила, а тезисом о человеческом творчестве и понимании: нашей способности производить и видеть соответствия или, как Беньямин говорит о другом, чтобы перевести в слова смысл, сообщаемый нам через опыт.

Эта миметическая способность активна не только в «наименовании», которое устанавливает связи между языком и объектами, но и в способах расширения установленного языка. Философ Чарльз Тейлор пишет в The Language Animal (2016) о «изобразительном измерении» языка: о том, как мы используем язык из одной области для артикулирования другой. Физический язык поверхности и глубины, например, пронизывает наш эмоциональный и интеллектуальный язык — «глубокие мысли», «поверхностные люди». Слова физического движения и действия пронизывают более сложные и абстрактные операции. Мы «схватываем» идеи, «уходим» от социальных обязательств, «хороним» эмоции.

Они произвели сходство между физическим и социальным или интеллектуальным словом, вписывающимся в то же пространство, что и «gl-» в «свечении». Они, конечно, не произвольны, и все же они не могут быть оправданы какими-либо критериями вне самой фигурации.

Во многих случаях это гораздо больше, чем метафоры, поскольку они необходимы для самого нашего понимания вещей, которые они описывают. Можем ли мы описать глубину глубокой мысли, не опираясь каким-либо образом на понятие глубины? Язык здесь, как выразился Тейлор, конституирует значения: «Феномен проникает в наше сознание вместе с его атрибуцией». Эти случаи предполагают, что значение не только погружено в слова, но и просто недоступно без их артикуляции.

Этот тип артикуляции более известен в таких искусствах, как живопись и музыка. Такие слова, как «глубокий» и «сияние», можно рассматривать как аналоги определенных нот, которые определенным образом изображают определенный вид опыта и, таким образом, делают его более рельефным. Витгенштейн пишет, что «понимание предложения в языке гораздо больше похоже на понимание темы в музыке, чем можно подумать».

Более того, по мере того как лингвистические и музыкальные фразы становятся общепринятыми, они открывают новые возможности для вариаций и комбинаций, которые позволяют добиться еще более тонкой артикуляции и даже выражения совершенно новых явлений и чувств. Как писал Герман Мелвилл в своем романе « Пьер » (1852 г.): «Триллионная часть еще не сказана; и все, что было сказано, но умножает пути к тому, что еще предстоит сказать». Мы можем заменить слова «сияние» и «глубокий» в большинстве контекстов, в которых они появляются, без особой суеты — например, на «сияние» и «глубокий». Можно даже представить себе использование совершенно других слов вместо них, оговорив, например, что «рутмол» заменит в словаре «глубокий». После периода постоянного использования «рутмол» может быть даже таким же выражением глубины, как сейчас «глубокий». Мы могли бы начать размышлять о «рутинных мыслях» и быть потрясенными «источниками эмоций».

Теперь представьте себе сцену из фильма, в которой веселая семья собирается за залитым солнцем столом. Вместо привычной яркой мелодии саундтрек — случайные музыкальные ноты. Сколько бы раз мы его не смотрели и не пытались сделать так, чтобы партитура выражала «жизнерадостность», она никогда не будет казаться правильной. Музыка не была бы такой веселой, если бы не была. Вместо этого это может означать, что в этой семье не все так, как кажется.

Значение слова «глубокий» отделимо от слова «глубокий» так же, как значение мелодии. Слова могут обозначать вещи так, как не может музыка. Это то, что вело Сократа в Cratylus , чтобы перестать задаваться вопросом, как такие слова, как «глубокий», связаны с глубокими вещами, а вместо этого спросить, что глубокие вещи могут рассказать нам об идее глубины. Как только мы избавимся от беспорядочных слов, которые в любом случае едва ли могут иметь какое-либо отношение к вещам, мы сможем рассматривать вещи абстрактно.

Если я попрошу свою собаку взять поводок, когда мы уже на прогулке, это ничего не значит

Эта способность откладывать выражения для вещей в сторону, чтобы сосредоточиться на самих вещах, кажется неотъемлемой частью наших уникальных отношений к миру. В то время как животные (и маленькие дети) могут реагировать на знаки как на стимулы и даже использовать их в зачаточном состоянии для достижения определенных целей, они, по-видимому, этого не делают.0003 имеют объектов так же, как и мы. Они слишком близки к вещам, не в силах отступить и абстрагироваться от их конкретного облика. Это делает их, по выражению Хайдеггера, «бедными в мире».

Когда я говорю своей собаке взять поводок, то, что она «понимает», остается элементом непосредственной среды, в которой появляется выражение, указывающее путь к определенной цели — в данном случае к прогулке. Для собаки слова имеют такое же значение, как звук моей машины, въезжающей на подъездную дорожку. Слово «поводок» может иметь для меня лишь произвольную связь с объектом, но для моей собаки оно неотделимо от ситуации. Если я попрошу его взять поводок в неправильном контексте — например, когда мы уже на прогулке — это ничего не значит.

Но почему слово «поводок» символизирует поводок? Это может показаться самоочевидным: люди приходят, обнаруживают, что мир и его мебель сидят там, и просто начинают произвольно помечать его знаками. Но мы забываем ту роль, которую слова сыграли в том, чтобы поднять нас к такому взгляду на вещи. Могли бы мы представить себе поводок так, как мы это делаем, если бы мы не могли назвать его иначе? Иными словами, какую роль играет произвольность слова, то, что мы можем его заменить, в строении вещей как самостоятельных объектов?

И, кроме того, как именно мы переходим от той имманентной вовлеченности в конкретный мир, от которой собаки, кажется, не в силах оторваться, к положению отстраненного зрителя, волей-неволей именующего вещи?

В другом сложном эссе Беньямин читает историю изгнания Адама и Евы из Эдемского сада как своего рода притчу об «эктернализации» смысла. «О языке таких и о языке людей» (1916) начинается с того, что дается абсолютно общее определение значения: «мы не можем представить себе полного отсутствия языка в чем бы то ни было». Итак, Беньямин понимает «язык как таковой» как очень базовое значение смысла, которое в Книге Бытия истолковывается как творческая речь Бога. Это фундаментальный данный и составляющий аспект реальности, бытие само по себе. «Язык как таковой» означает то, что означают картинки и «хм». Это означает себя.

Человеческий язык начинает с того, что называет эту всегда-уже осмысленную реальность, взаимодействуя с ней, имитируя ее звукоподражанием и образной артикуляцией. Названия Адамом животных — это библейская параллель. Но при грехопадении этот имманентный и выразительный смысл, который означает то же самое, что и буквально все остальное, воплощается в человеческое слово. Мы отказываемся от «сообщения конкретного» и непосредственного, пишет Беньямин, в пользу абстрактных и опосредованных слов, которые напрасно претендуют на то, чтобы обозначать вещи, вместо того, чтобы просто имитировать их аспекты. В результате этого грехопадения мы изгоняем себя из Эдема — непосредственное взаимодействие с миром природы — и из наших собственных тел, которые мы теперь тоже переживаем, к нашему великому стыду, как объекты.

Для Беньямина обозначающий язык и порождаемый им мир объектов возможны благодаря своего рода забывчивости. Наш язык состоит из слов, которые претерпели бесчисленные преобразования и чьи первоначальные миметические связи с реальностью были утеряны. Непосредственное значение образных подражаний и метафор умирает и отрывается от конкретных контекстов, в которых оно первоначально сообщалось.

Язык — это мертвое искусство, все еще связанное с вещами, но настолько увядшее, что теперь кажется лишь произвольным и абстрактным знаком. Слова предстают перед нами, как выцветший пейзаж предстает перед полуслепым человеком. Он уже не различает изображенную фигуру, а, помня, что она означает, вместо этого воспринимает фигуры как знаки. Используя их, он теперь может относиться к горам и ручьям абстрактно, больше не ограниченный непосредственностью сцены и свободно заменяя формы другим выражением, если ему нравится. Он обретает мир, только теряя способность по-настоящему его видеть.

Представляет ли этот новый вид взаимозаменяемых выражений иной способ значения, чем тот вид значения, который «говорит мне сам»? Витгенштейн настороженно относится к самому понятию значения, отделенного от выражения, не только в последнем случае, но и в случае взаимозаменяемых слов. Он не ссылается на два предложения как на , означающих одно и то же, а только на практику , которую мы имеем, заменяя одно другим.

Всякий раз, когда мы спрашиваем о значении слова, мы никогда не получаем то, что имеется в виду – постоянное определение, лежащее в основе слова, – а только другой способ сказать это. Несмотря на свои претензии, словарь представляет собой не более чем педантичный и требовательный тезаурус. Не предлагает означает , только другие слова.

Словарные определения могут стимулировать в нас ощущение слов как знаков, представляющих более полные значения или содержание, которые в некотором смысле находятся «внутри» или «под» ними. Но когда мы анализируем смысл, мы обычно делаем только боковые движения, ничего не «выкапывая». На самом деле это интерпретации, существующие «на том же уровне», что и интерпретируемое. «Всякая интерпретация, — пишет Витгенштейн, — висит в воздухе вместе с тем, что она интерпретирует, и не может дать ему никакой поддержки».0005

Мы на стороне слов, даже когда они начинают противоречить действительности

Когда мы понимаем – как бы ни звучало слово – мы не добираемся до чего-то ниже того, что понимаем, а просто способны дать другое, может быть, лучшее, способ сказать это. То, как интеллектуальная сфера фигурирует в словах, возникших в результате нашего взаимодействия с физической средой, может ввести нас в заблуждение и ввести в заблуждение, запутав в многоуровневых онтологиях философию.

Витгенштейн не предлагает нам отказаться от этих метафор нашей интеллектуальной жизни, конституируемых нашим языком. Неясно, что мы вообще можем, или что бы это значило, если бы мы это сделали. Они являются частью того, что Витгенштейн называет нашей «формой жизни». Точно так же дистанция от мира, которую обеспечивает и укрепляет язык, необходима как в повседневном общении, так и в научном моделировании мира, но она может ввести нас в заблуждение, если мы относимся к этому слишком серьезно, как мы это часто делаем. «Лучшее, что я могу предложить, — говорит Витгенштейн об одной из картинок, возникающих из нашего обозначающего языка, — это то, что мы поддаемся искушению использовать эту картину, но затем исследуем, что это за изображение.0003 приложение изображения выглядит так». Если мы посмотрим на то, как эти слова используются, думает Витгенштейн, вопрос о том, что они на самом деле означают или к чему относятся, растворится.

Это решение отличает Витгенштейна от постмодернистских теоретиков, которые принимают ограниченность нашего языка и невозможность чистой объективности как причину отвергнуть разум «Просвещения». Те, кто делают вид, что видят сквозь «миф» объективности, стоят не на более прочной почве, чем те, кто цепляется за нее. Во всяком случае, первые вырываются еще дальше, чем вторые, делая вид, что наблюдают за наблюдателями.

Согласно одной из версий, мы застряли в том, что Фридрих Ницше назвал «языковой тюрьмой». Для Ницше и других мы ограничены нашим собственным скудным языком и его самонадеянными абстракциями, которые далеки от реального мира, даже если они претендуют на его правдивое описание. Язык считается неадекватным миру, невероятным инструментом для поиска и выражения истины.

Но этот взгляд предполагает точно такое же разделение между языком и миром, как тот, который он критикует: он просто менее оптимистичен в том, что касается преодоления этого разрыва. Для обоих способов мышления, можем ли мы достичь этого или нет, есть что-то вне: то, как обстоят дела, то, что язык должен обозначать. Но «большая трудность здесь, — пишет Витгенштейн, — состоит не в том, чтобы представить дело так, будто есть что-то, что нельзя сделать». другой вопрос, который необходимо подвергнуть сомнению, а не вопрос о том, можно ли преодолеть разрыв.

Это не означает, что разделение следует рассматривать как фикцию. Это, скорее, достижение, но с определенными пределами, о которых легко забыть. Более поздние работы Витгенштейна приобретают аспект терапии, потому что они пытаются привлечь внимание к моментам, особенно в философии, когда удаление языка из контекста, в котором он используется, придает этому языку своего рода магическую силу и приводит к путанице. Мы начинаем ломать голову над тем, к чему относится это слово во внешнем мире, вместо того чтобы обращать внимание на то, что оно на самом деле делает в конкретных языковых практиках — что оно говорит нам.

Эти проблемы не только философские. Во всех сферах — науке, технике, политике, религии — мы склонны принимать полезные интерпретации и превращать их в застывшие и потенциально опасные идеологии. Вместо того, чтобы смотреть на конкретное применение слов, мы отделяем их от практики и наделяем их и создаваемые ими образы большей реальностью, чем сама реальность. Мы на стороне слов, даже когда они начинают противоречить действительности.

В конце концов, есть только один смысл. Как выразился Витгенштейн, если философские абстракции должны иметь применение, «оно должно быть таким же скромным, как у слов «стол», «лампа», «дверь». Он мог бы добавить «хм».

Выставка эссе «В это я верю» | Центр письма

Центр письма с гордостью представляет CSUSM’s В это я верю Показ победителей и их сочинений за 2018-2019 учебный год!

• «Мне достаточно» Адрианны Адаме
• «Сила потстикеров» Лорен Браун
• «Я верю в исцеление», Яхайра Казарес
• «Терпение и настойчивость», Эрика Гершом
• «Вера, надежда и любовь» Карен Сигенза
• «Я верю в любовь к себе», Саманта Спаркенбах
• «Увлечение» Рейнмарка Винсента Лабугена

Всю свою жизнь я всегда считал себя неудачником. я был неудачником за то, что он недостаточно умен, достаточно дружелюбен или недостаточно красив. Я всегда критиковал себя за то, что не приложил достаточно усилий, чтобы работать в полную силу. Хотя дело было не в том, чтобы полностью раскрыть свой потенциал, а в том, чтобы не реализовать нереалистичные ожидания, которые я возлагал на себя и близких людей мне. Бремя, которое я нес, отягощало меня, как якорь удерживает лодка. Только оно было прикреплено к моему разуму, а не к лодыжке или кораблю. Вес ненависти к себе и низкой самооценки, из-за которых я чувствовал, что тону. Не было яркого горизонта, который можно было увидеть вдалеке, но вместо этого черные и серые тучи, которые принесут еще одну бурю на моем пути.

День за днем ​​я смотрела на себя в зеркало и рвала себя вниз. Я бы говорить себе каждую ночь, что мне всегда было мало. Я считал себя слабым и никчемный человек, пустая трата времени. Такое ненавистное мышление сделало его борьбой чтобы остаться на плаву. Прежде чем я это осознал, я был отягощен тревогой и расстройством пищевого поведения. Каждое утро я просыпался только для того, чтобы подготовиться к преодолению трудностей моего болезни.

В какой-то момент буря моих темных мыслей полностью поглотила меня. у меня были проблемы пережить каждый день. Трудно было делать вид, что все в порядке. я даже улыбнуться больше не мог. За это время я начал задаваться вопросом, что это будет быть, как если бы я больше не существовал. Когда я смотрел на холодные и резкие волны Однажды ночью в заливе Монтерей я понял, что не хочу тонуть. Внезапно я вспомнил всех людей в моей жизни, которые помогали мне на разных этапах моей жизни. Я не хотел их подводить. Я думал о том, как я не хотел тратить всю оставшуюся жизнь я изо всех сил пытался прожить один день. Я не хотел проходить жизнь изолирована из-за моего беспокойства. Я хотел жить жизнью, где я мог бы быть счастлив и быть в окружении людей, которыми я восхищаюсь. Тот момент, когда ты смотришь на волны Монтерея. Бэй был моментом, когда ко мне вернулась решимость не только просто жить, но и моя воля к наслаждению. жизнь вернулась.

Мне пришлось сначала научиться у себя, чтобы начать отпускать темные и тревожные мысли что мучило меня. Как только я признал, что никогда не смогу выполнить эти нереалистичные ожиданий, которые у меня были, я признал, что мне нужно обратиться за помощью, поговорив с психическим медицинские работники. Я не мог вечно оставаться один в открытом море, но нуждался чтобы забраться на спасательную шлюпку и общаться с людьми в моей жизни.

В конце концов я понял, что не был неудачником. Я на самом деле был успешен во многих способы: для поступления в CSUSM; возможность быть рядом с теми, кто мне близок; и имея прекрасный дар иметь свободу быть человеком, которым я являюсь сегодня.

Думаю, мне достаточно. Я достаточно хорош для общества. Я достаточно хорош, чтобы быть собой без груза негативных мыслей и нереалистичных ожиданий. я достаточно хорош чтобы получить помощь, в которой я нуждаюсь, от других. Я достаточно хорош, чтобы жить счастливой жизнью.

Я верю в то, что готовит моя мама.

С тех пор, как моя мама поняла, что в колледже мне придется готовить для себя, она посвятила ее лето, чтобы научить меня способам кухни. Было ли это обучением меня как пользоваться скороваркой, показывая мне лучшие способы очистить кожуру чеснока, или демонстрация правильного способа приготовления на пару в воке, устойчивость моя мать, проходя мимо, получила все, что, как она знала, было восхитительно. Она настаивала на том, что точные размеры или точные ингредиенты не были необходимы, а приготовление пищи было скорее искусство, чем точная наука, но я все же чувствовал, что, несомненно, уничтожу любой аромат или текстура с одной неуместной крупицей соли; никакой компромисс не даст совершенство. Тем не менее, она настаивала, чтобы я насыпал рис в плиту без мерного стакана. и мое сердце сжалось от разочарования, когда я смотрел, как водянистая, густая каша тяжело падает в мусорное ведро.

«Иногда все не будет идеально, — сказала она мне, — и вам просто нужно бросить засучить рукава и понять, что найти другое решение — единственный способ сэкономить блюдо.»

С тех пор я начал видеть компромиссы и решения, о которых говорила моя мать, не только на кухне, но и в жизни вокруг нее.

Моя мама хотела приготовить нам традиционный тайваньский ужин, который готовила ее мама для нее, прежде чем она уехала в Америку. Однако поддон моего младшего брата, только оценив сложность куриных наггетсов и кусочков пиццы, отказался от еды наша культурная семья прониклась праздником. В следующий раз, когда моя мама захотела воссоздать посуду, она выбрала замороженные потстикеры от Trader Joe’s с говядиной и брокколи по-американски. вместо капусты и китайской капусты. Хотя это удовлетворяло вкусы и пристрастия мой брат, я не мог не отчаиваться из-за изменений в рецептах, которые у меня были так дорогой, отчаяние из-за компромисса нашей культуры.

Когда я уехал в колледж, моя мать покорно упаковала пакет для заморозки, полный наших заранее приготовленную еду из дома, а на замороженных блюдах сидели Торговцы Потстикеры Джо.

Наличие соседей по комнате в колледже само по себе было большим компромиссом, но еда оказалась особенно сложно. Застигнутый врасплох соседями по комнате, спрашивающими о вкусах моей еды, Я обнаружил, что естественным образом иду на компромисс, как это делала моя мать, готовя для всех и включая их предпочтения и ограничения. Вместо яичной лапши риса. Меньше кунжутного масла и больше соевого соуса. Хотя я не приветствовал эти изменения поначалу к своим обедам и боялся, что заменители приведут к некачественному ужину, я постепенно обнаружил, что альтернативы мне нравятся больше, чем рецепты. Я продолжил, добавив жареные яйца, ростки фасоли, шпинат и спам в расфасованной лапше рамен, которая только просили пакетики с порошкообразным ароматизатором, и даже мои соседи по комнате начали проявлять интерес к нестандартное сочетание.

Хотя я нахожу точные размеры рецептов утешительными, я делаю все возможное, чтобы добавить щепотку этого и щепотку того в моей еде время от времени. Вот как я могу идти за пределами моей зоны комфорта каждый день. И я вижу в себе новообретенную мудрость: все в порядке пойти по проторенному пути, можно экспериментировать, компромисс может привести к чему-то новому и красивая. Готовка моей мамы научила меня этому, и я рассчитываю привнести это с собой. меня, куда бы я ни пошел.

Я верю в исцеление. Я верю в длительный процесс исцеления. Сентябрь 2017 г. У меня был опыт, который сделал последний год очень трудным для моей семьи и меня. Я жажду исцеления, и иногда мне кажется, что эти шаги к исцелению возможны, потому что Я верю в надежду, и эта надежда является частью исцеления. Идея, что если я не в порядке или не счастливы в данный момент, но способны стать счастливыми и стать в порядке в будущем является движущей силой для исцеления. Я нахожусь в месте, где я приветствую боль и боль, потому что я понимаю, что это часть процесса заживления. Я также приветствую смех и новые возможности, потому что я верю, что позволяю себе быть парализованным в несчастье парализует мое исцеление.

Я верю, что как человек я способен позволить любви исцелить меня. я полагаю, что когда моя собака ложится мне на грудь, она исцеляет меня; когда я укладываю своего младшего брата, он исцеляет меня; когда я обнимаю своих родителей, они исцеляют меня; когда я смотрю «Пока ты спал» в пятнадцатый раз, это исцеляет меня. я в процессе рост, и под этим я подразумеваю, что я «наполняю свою чашу, пока моя чаша не переполнится». Я выбираю наполнить свою чашу пониманием. Процесс исцеления похож на наполнение мою чашку с одной каплей в день, отчаянно мучительной, но отчаянно необходимой для оцените полную чашу.

Я бываю в Мексике почти каждые вторые выходные, вижу много нищеты, матерей сидят на земле в самые жаркие и холодные температуры со своими детьми и малыши на коленях, пытающиеся продать жевательную резинку за любую лишнюю мелочь. я никогда не был подвержены такому уровню бедности, и все же младенцы и малыши играли, смеясь, используя камни или одну фигурку, которой они должны были поделиться, чтобы создать фантазию, игра. Именно тогда я понял, что они исцеляются. Дети выздоравливают, потому что верят что добро перевешивает зло. Они так охотно надеются и пренебрегают возможностью неудачи. Во взрослом возрасте это уменьшается. Опыт забирает, травма забирает, неуверенность забирает это. Исцеление — это возвращение. Возвращая надежду, возвращая непоколебимую вера в то, что не всегда все будет плохо. Что всегда есть место для роста, всегда комната для исцеления. Понимать, почему что-то происходит, и ценить то, что невозможно Быть понятым. В этом есть сила, сила, которой я надеюсь однажды обладать. Я считаю в переменах, я верю в рост, я верю в исцеление.

Я считаю, что в этом мире нет ничего недостижимого, если человек усердно работает над достигать своих целей. Я воочию убедился, сколько силы упорства имеет и как это может полностью изменить образ жизни и мышление человека. Как стремящийся хирург, я понимаю, что для этого потребуется нечто большее, чем просто хорошие оценки и волонтерский опыт. стать тем, кто спасает жизни. Чтобы посвятить свою жизнь помощи пациентам, потребуется огромное количество самопожертвования, самоконтроля и решимости. В 2016 году мой отец перенес инсульт, навсегда лишивший его способности ходить и говорить. В это время, Я был зачислен в четыре класса A.P., два класса двойного зачисления, A.V.I.D. и I участвовал в трех клубах на территории кампуса. Я также был волонтером в больнице Лома Линда. по выходным и пение в церкви по воскресеньям. Единственная причина, по которой я смог сохранить баланс между всеми моими академическими и внеклассными занятиями заключается в том, что я верил В себе. Я верил, что способен работать усерднее, чем обычно, чтобы жонглировать своими школьная жизнь и моя семейная жизнь вместе. Я не спал допоздна, чтобы подготовиться к экзаменам, и проснулся рано вставать, чтобы отвезти своих младших братьев в школу, так как у моей матери не было другого выбора но работать на двух работах после того, как мой отец стал инвалидом. я незнаю кто Я был бы сегодня, если бы не выжил в этих суровых обстоятельствах и не упорствовал через среднюю школу, несмотря на трагические события, которые произошли в моей жизни. я хотел ничего, кроме как погрязнуть в жалости к себе и чувствовать себя ужасно из-за всех неудач, которые упорствовали в моей жизни. Тем не менее, я принял решение продолжать двигаться вперед, и это было лучшее решение в моей жизни.

Постепенно я начал понимать, что мое мышление играет огромную роль в определении объема работы. Я мог бы закончить и где я буду через два года. Я сказал себе, чтобы иметь положительный мышления и быть терпеливым, так как я видел прямые результаты того, насколько хорошо это сыграло в моей жизни. Даже сегодня я сталкиваюсь как с внутренней, так и с внешней борьбой, которая обычно сдерживала бы меня и мешала мне следовать за своими мечтами, но тихий голос мотивации в моей голове говорит мне продолжать идти вперед. Как 19-годовалый женщина, я горжусь тем, что я достиг многих вех в моей жизни, которые были в моем списке дел, и это делает мою страсть стать врачом еще сильнее, все благодаря усердию и терпению.

Теперь, когда кто-нибудь спросит меня, действительно ли я хочу пройти еще 14 лет обучения, включая ординатура и обучение — чтобы стать хирургом, я говорю «абсолютно, без сомнения». Жесткий работа была не только инструментом для достижения успеха, но и дала мне чувство цели для моей жизни. Это научило меня, как иметь хорошую трудовую этику и всегда стремиться к лучшему. во всем, что я делаю. Это также показало мне, что я могу изменить свою жизнь. и определить, кем я могу быть в этом огромном мире. Успех не измеряется положением человек находится внутри, а сколько тяжелой работы человек вложил и сколько проблем пришлось преодолевать. Имея это в виду, я готов приложить столько усилий, сколько мне нужно, чтобы достичь моей цели стать великим врачом и еще более великим человеком.

Когда мне было шесть лет, моего отца, иммигранта без документов, депортировали. я никогда знал, что именно по этой причине он переехал в Мексику. Я всегда думал, что он просто забрал свои вещи и ушел. Через три года мою мать тоже депортировали. Я помню когда ICE вошел в нашу комнату в 6 утра. Мы спали, потом все вдруг один из агентов ICE наряжает нас с сестрой и отправляет нас в дом моей тети. Я ничего не понимал, что происходит. Я имею в виду, что мне было девять, и моя семья никогда не говорила со мной на эту тему до года спустя.

Каждую ночь я молился Богу, чтобы моя мама была здорова. Это была моя вера в Боге, который сделал меня сильным в последние годы. Моя мама посылала мне письма, но она никогда бы не позвонила, потому что она была в центре заключения. В этих письмах были молитвы внутри. Молитесь о том, чтобы мы скоро увиделись, чтобы мы были в безопасности и были здоровы. У меня была вся моя вера в Бога, я молилась, чтобы увидеть свою маму. Надеясь увидеть мама снова дала мне силы. Я старался изо всех сил в школе и всегда оставался сосредоточенным. Я хотел, чтобы у меня была цель быть первым поколением в Соединенных Штатах. Америки. Я никогда не упускаю ни одной возможности.

Я хотел, чтобы мои родители гордились мной, и я до сих пор это делаю. Хотя физически их здесь не было. со мной на протяжении многих лет, я все еще получал поддержку от моей мамы. у меня было несколько грубых моменты в жизни, которые чуть не сбили меня с пути. Через них мне помогла мама пройти через трудные времена, она всегда будет давать мне любовь и поддержку. Понимаете, самое главное, что может быть у человека, это любовь. Вера дает вам шанс иметь надежду. Из-за моей веры я никогда не отказывался от усердной работы в школе.

Я считаю, что вера и надежда — это прекрасно. Когда кто-то говорит вам: «Надеюсь, ты делаешь добро» или «я надеюсь, что у тебя все будет хорошо» , что, на мой взгляд, лучшее чувство. Я чувствую заботу и мотивацию из-за этого. Это правда, что они говорят, «это мелочи жизни». Наличие надежды мотивирует меня на достижение успех. В Библии, в стихе Коринфянам 13:13, говорится: «И теперь пребывают сии три: вера, надежда и любовь. Но любовь из них больше». У меня была вера в Бога, которая давала мне надежду. Вера и надежда побудили меня добиться успеха в мое образование. Без него я не был бы там, где я сейчас, в Калифорнийском государственном университете, Сан Маркос. Я здесь, чтобы получить образование и получить степень бакалавра для того, чтобы у меня была стабильная работа, которую я буду любить делать. Но без мамы любовь моя, я бы не был тем, кто я есть сегодня, студентом колледжа в первом поколении. Я считаю в вере, надежде и любви. Я верю, что, отдавая или получая эти три вещи, это может сделать вас лучше.

Я верю в любовь к себе. Как миллениал, я принадлежу к большинству людей, которые использовать социальные сети. Я был убежден, что необходимо иметь такие платформы, как Instagram, Твиттер и Снэпчат. Я думал, что от приложения не может исходить ничего вредного, но я неправильный. Просматривая фотографии девушек, которые жили роскошной жизнью, Мне бы никогда не пришлось сравнивать свое тело с фотографиями моделей, которые, скорее всего, были отфотошоплены. Я медленно разрушал свою уверенность.

Я вырос, любя себя, как любой другой ребенок, с такой невинностью и счастьем когда я вонзил зубы в свою любимую еду. Что бы я сделал, чтобы вернуться к время, когда я мог меньше заботиться о том, что я ел, потому что это могло повлиять на то, как мое тело выглядит. Когда я стал старше, я начал больше интересоваться модой и макияжем, Я был более склонен заходить в социальные сети, чтобы черпать идеи и вдохновение из Интернета. инфлюенсеры. Я думал, что в этом нет ничего плохого, потому что все мои ровесники делать то же самое. Люди публиковали все авантюрные поездки, в которые они собирались. на, а также самые захватывающие части их дня. Я начал замечать, как неудовлетворительной моя жизнь казалась по сравнению со всеми остальными. Я начал спрашивать, почему я жили не так увлекательно, как они. Мало того, что социальные сети сделали моя жизнь казалась скучной, но это заставляло меня судить о своем теле определенным образом. Чем больше я нашел я провожу время, стоя в зеркале, глядя на себя и зацикливаясь на тот факт, что мое тело было недостаточно худым, заставлял меня терять самооценку. Зеркало начинала превращаться в ежедневную рутину, когда я указывал на каждую маленькую деталь, которую я ненавидел. Я смотрел на себя совершенно иначе, чем я был на самом деле, и просто вызывал разрушение внутри меня. Я больше не хотел выходить на улицу или тусоваться с людьми, потому что Я думал, что люди увидят то, что я воспринимаю, и перестанут мной наслаждаться.

Я помню, как однажды утром я проснулась и увидела растяжку на внутренней стороне моего нога и я развалились. Все, о чем я мог думать, это то, что у моделей нет растяжек, так почему я? Я был в замешательстве по этому поводу и просто хотел полной изоляции. я знал, что могу не забивать себе голову нездоровыми приобретениями о себе. Я решил, что было бы полезно удалить все мои учетные записи в социальных сетях, чтобы посмотреть, буду ли я чувствовать себя более ценным.

Со временем я не буду проверять свой телефон и не буду сравнивать мое тело другим, я любил себя больше. Я начал носить одежду, которую чувствовал по-настоящему красива и адаптировала свой собственный стиль, а не стиль, который мне сказали в социальных сетях. нужно носить, чтобы чувствовать себя сексуально. Я полностью создал в своей голове идеальное тело того, что было совершенным, и никто не может достичь этого реально. Мое тело уникально, и никто еще есть такой же, как у меня. Благодаря процессу любви к себе я смог помочь многим моим друзьям сделать то же самое, и сияние, которое я начал видеть внутри они заставили меня чувствовать себя таким довольным. Через любовь к себе я научился внутреннему миру и что значит не полагаться ни на кого, кроме себя. Я верю в любовь к себе, потому что мое тело постоянно работает, чтобы я оставался живым и здоровым. Я верю в любовь к себе потому что я заслуживаю думать позитивно, а не негативно. я верю в любовь сам.

Я считаю, что увлечение необходимо для усиления желания, страсти и счастья в жизни. Это слово описывает восхищение в течение короткого периода времени. увлечения это вирусная эмоция, которая может возникнуть без предупреждения. Будь то работа, которую вы видели на телевидение, пойти по стопам своего кумира или узнать номер телефона любимого человека. Слово не обязательно должно быть связано с романтикой. Увлечение может закончиться разочарованием. Иногда это может стать предлогом, чтобы больше никогда не пытаться осуществить мечту. Время летит незаметно, я каким-то образом зашли так далеко. Благодаря этим восхищениям.

Я считаю, что все увлечения являются частью процесса, который делает меня открытой книгой для возможностей. Трудно видеть в этом положительный результат, но иллюзия разочарования начинает исчезать, когда представляется новая возможность.

Я могу вспомнить опыт, состоящий из нежелательных результатов и разочарований. Но Я выбираю не делать этого, потому что кто хотел бы услышать, как я жалуюсь на свое прошлое. я нигде имеет право на карьеру в подкастинге. Но я хочу поделиться с вами своим прошлым опытом, потому что Я действительно считаю, что это причина, по которой я придерживаюсь своей страсти, чтобы жить успешной жизнью. Мой увлечение всегда было время, когда я делаю что-то нехарактерное. Это обычно моя мать, которая замечает мои действия первой, больше, чем кто-либо другой.

В девятом классе я попробовал себя в университетской баскетбольной команде. Моя мама позвала меня и сказал: «Зачем беспокоиться, ты физически и умственно неспортивный». Мальчик, я хотел доказать ее неправоту. Это была бы лучшая история о неудачниках, которую вы когда-либо слышали. Я был исключен из команды после третьего дня проб. Я был вне зоны комфорта, буквально и физически. Да, это положило конец моей мечте после наследия Коби Брайанта. Но я не мог представьте, что я снова выхожу из своей зоны комфорта, не находясь в этом положении. Отказ — мой самый большой страх, но без него я никогда не смогу справиться с неудачей еще когда-либо.

В одиннадцатом классе я наконец-то смирился с тем, что баскетбол никогда не станет реальностью, и я принимаю это. Так я вернулся к своей страсти к государственной службе. Я баллотировался на должность в ASB не один раз, а дважды. Когда я сказал маме, что хочу вернуться на государственную службу, она сказала мне: «Ты, должно быть, шутишь, ты не пройдешь через это и не потеряешь это все снова». Она обвинила меня в том, что я не являюсь мейнстримом, чтобы победить в старшей школе. Но, конечно же, мое увлечение взяло верх надо мной и заставило мою кампанию запуститься. в президенты. Это огромное обязательство баллотироваться на государственную службу. Лидер была не кем иным, как самой популярной девушкой в ​​кампусе. Я был настроен на победу, но старшеклассников было слишком много. Я точно могу сказать, что моя мама гадалка, я проиграл выборы с большим перевесом. Слава демократии.

Моя одержимость мечтой влияет на действия вне моей зоны комфорта. Я принимаю что увлечение получает большую часть меня. Краткосрочные желания обнаруживают нехарактерные действия. Это горько-сладкий процесс, но я благодарен за него. В то время как большинство результатов привести к разбитому сердцу, это также раскрывает новые черты меня.