Бунин жены: Ошибка: 404 Страница не найдена

admin

Содержание

Бунин Иван Алексеевич — биография писателя, личная жизнь, фото, портреты, книги

Иван Бунин писал, что не принадлежит ни к одной литературной школе. Он не считал себя «ни декадентом, ни символистом, ни романтиком, ни реалистом» — его творчество действительно оказалось за пределами Серебряного века. Несмотря на это, произведения Бунина получили всемирное признание и стали классикой. «За строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типичный русский характер» Бунин — первым из русских литераторов — получил Нобелевскую премию.

Литературное творчество Ивана Бунина

Иван Бунин. Фотография: eksmo.ru

Иван Бунин родился 22 октября 1870 года в Воронеже. Через три с половиной года семья переехала в фамильное имение Бутырки в Орловской губернии. Здесь, «в глубочайшей полевой тишине», мальчик познакомился с народным фольклором. Днем он работал вместе с крестьянами в поле, а по вечерам оставался с ними послушать народные сказки и предания. Со времени переезда начался творческий путь Бунина. Здесь в восемь лет он сочинил свое первое стихотворение, за которым последовали очерки и рассказы. Юный писатель подражал в своей манере то Александру Пушкину, то Михаилу Лермонтову.

В 1881 году семья Буниных переехала в усадьбу Озерки — «большую и довольно зажиточную деревню с тремя помещичьими усадьбами, потонувшими в садах, с несколькими прудами и просторными выгонами». В этом же году Иван Бунин поступил в Елецкую мужскую гимназию. Первые впечатления от жизни в уездном городе были безрадостными: «Резок был и переход от совершенно свободной жизни, от забот матери к жизни в городе, к нелепым строгостям в гимназии и к тяжкому быту тех мещанских и купеческих домов, где мне пришлось жить нахлебником».

Бунин проучился в гимназии чуть больше четырех лет: зимой 1886 года, после каникул, он не вернулся на занятия. Дома он еще больше увлекся литературой. В 1887 году в петербургской газете «Родина» Бунин опубликовал свои стихотворения — «Над могилой С. Я. Надсона» и «Деревенский нищий», а чуть позже — рассказы «Два странника» и «Нефедка». В своем творчестве он постоянно обращался к детским воспоминаниям.

В 1889 году Иван Бунин переехал в Орел, в центральную Россию, «где образовался богатейший русский язык и откуда вышли чуть не все величайшие русские писатели во главе с Тургеневым и Толстым». Здесь 18-летний писатель поступил на службу в редакцию губернской газеты «Орловский вестник», где работал корректором, писал театральные рецензии и статьи. В Орле вышел первый поэтический сборник Бунина «Стихотворения», в котором молодой поэт размышлял на философские темы и описывал русскую природу.

Иван Бунин много путешествовал и учил в зарубежных поездках иностранные языки. Так писатель стал переводить стихи. Среди авторов были древнегреческий поэт Алкей, Саади, Франческо Петрарка, Адам Мицкевич, Джордж Байрон, Генри Лонгфелло. Параллельно он продолжал писать сам: в 1898 году выпустил поэтический сборник «Под открытым небом», через три года — сборник стихов «Листопад». За «Листопад» и перевод «Песни о Гайавате» Генри Лонгфелло Бунин получил Пушкинскую премию Российской академии наук. Однако в поэтической среде многие считали поэта «старомодным пейзажистом».

Будучи истинным и крупным поэтом, он стоит в стороне от общего движения в области русского стиха. <…> Но с другой стороны, у него есть область, в которой он достиг конечных точек совершенства. Это область чистой живописи, доведенной до тех крайних пределов, которые доступны стихии слова.

В 1905 году разразилась первая русская революция, страну охватили разрушительные крестьянские бунты. Литератор не поддерживал происходящего. После событий того времени Бунин написал «целый ряд произведений, резко рисующих русскую душу, ее своеобразные сплетения, ее светлые и темные, но почти всегда трагические основы».

Среди них — повести «Деревня» и «Суходол», рассказы «Сила», «Хорошая жизнь», «Князь во князьях», «Лапти».

В 1909 году Академия наук присудила Ивану Бунину Пушкинскую премию за третий том Собрания сочинений и перевод драмы-мистерии «Каин» Джорджа Байрона. Вскоре после этого литератор получил звание почетного академика по разряду изящной словесности, а в 1912 году стал почетным членом Общества любителей русской словесности.

Личная жизнь Ивана Бунина

Иван Бунин и Вера Муромцева. Фотография: all-photo.ru

Первой любовью Ивана Бунина стала Варвара Пащенко. Он познакомился с ней в редакции газеты «Орловский вестник». «Высокая, с очень красивыми чертами, в пенсне», она поначалу показалась молодому писателю заносчивой и чрезмерно эмансипированной — но вскоре Бунин уже писал брату письма, в которых расписывал ум и таланты своей возлюбленной. Однако официально выйти замуж за Бунина Варваре Пащенко не позволил отец, да и сама она не думала о браке с начинающим писателем.

Я его очень люблю и ценю, как умного и хорошего человека, но жизни семейной, мирной у нас не будет никогда. Лучше, как ни тяжело, теперь нам разойтись, чем через год или полгода. <…> Все это невыразимо угнетает меня, у меня пропадает и энергия и силы. <…> Он говорит беспрестанно, что я принадлежу к пошлой среде, что у меня укоренились и дурные вкусы, и привычки, — и это все правда, но опять странно требовать, чтобы я их отбросила, как старые перчатки… Если бы вы знали, как мне это все тяжело!

В 1894 году Варвара Пащенко оставила Ивана Бунина и вышла замуж за богатого помещика Арсения Бибикова, друга Бунина. Писатель очень переживал — старшие братья даже опасались за его жизнь. Муки первой любви Иван Бунин позже отразил в последней части романа «Жизнь Арсеньева» — «Лика».

Первой официальной женой писателя стала Анна Цакни. Бунин сделал ей предложение уже через несколько дней после знакомства. В 1899 году они обвенчались. Цакни к тому моменту было 19 лет, а Бунину — 27. Однако после свадьбы прошло некоторое время, и семейная жизнь разладилась. Цакни винила мужа в черствости, он ее — в легкомыслии.

Сказать, что она круглая дура, нельзя, но ее натура детски-глупа и самоуверенна — это плод моих долгих и самых беспристрастных наблюдений. <…> Ни одного моего слова, ни одного моего мнения ни о чем — она не ставит даже в трынку. Она… неразвита как щенок, повторяю тебе. И нет поэтому никаких надежд, что я могу развить ее бедную голову хоть сколько-нибудь, никаких надежд на другие интересы.

В 1900 году Иван Бунин ушел от Анны Цакни, которая на тот момент была беременна. Через несколько лет после рождения ребенок писателя тяжело заболел и умер. Больше детей у Ивана Бунина не было.

Второй и последней женой Ивана Бунина стала Вера Муромцева. Писатель встретился с ней в 1906 году на литературном вечере. Вместе они проводили почти каждый день, ходили на выставки, литературные чтения. Через год стали жить вместе, но узаконить свои отношения не могли: Анна Цакни не давала Бунину развода.

Обвенчались Иван Бунин и Вера Муромцева только в 1922 году, в Париже. Вместе они прожили почти полвека. Вера Муромцева стала преданным другом Бунина на всю жизнь, вместе они прошли все тяготы эмиграции и войны.

Жизнь в эмиграции и Нобелевская премия

Иван Бунин. Фотография: nobelprize.org

Октябрьскую революцию и Гражданскую войну Бунин воспринял как катастрофу в жизни страны и соотечественников. Из Петрограда он переехал сначала в Москву, затем — в Одессу. Параллельно он вел дневник, в котором много писал о губительной силе русской революции и власти большевиков. Позже за границей книга с этими воспоминаниями вышла под названием «Окаянные дни».

«Испив чашу несказанных душевных страданий», в начале 1920 года Бунин покинул Россию. Вместе с женой он отплыл на греческом пароходе из Одессы в Константинополь, оттуда — через Софию и Белград — в Париж. В то время во французской столице жили русские журналисты-эмигранты и писатели-изгнанники, поэтому ее часто называли «уездом русской литературы».

Все, что осталось в СССР, представлялось писателю чуждым и враждебным. За границей он начал вести общественно-политическую деятельность и вскоре превратился в одну из главных фигур эмигрантской оппозиции. В 1920 году Бунин стал членом парижского Союза русских писателей и журналистов, писал в политико-литературную газету «Возрождение» и призывал бороться с большевизмом. На родине за антисоветскую позицию литератора прозвали белогвардейцем.

За рубежом Бунин начал издавать собрания своих дореволюционных произведений. Эти книги европейские критики приняли радушно.

Бунин настоящий русский талант, кровоточащий, неровный и вместе с тем мужественный и большой. Его книга содержит несколько рассказов, которые по силе достойны Достоевского.

В годы эмиграции Бунин много работал, его книги выходили почти каждый год. Он написал рассказы «Роза Иерихона», «Митина любовь», «Солнечный удар», «Божье древо». В своих произведениях Бунин стремился соединить поэтический и прозаический язык, поэтому важное место в них заняли образные детали второго плана. Например, в «Солнечном ударе» автор живописно описал раскаленный добела волжский пейзаж.

В 1933 году Иван Бунин завершил самое значительное произведение зарубежного периода творчества — роман «Жизнь Арсеньева». Именно за него в этом же году Бунину присудили Нобелевскую премию по литературе. Имя автора стало всемирно известным, но слава его была омрачена тем, что в Советской России это достижение замалчивалось, а его произведения не печатали.

Полученные от Шведской академии средства не сделали Бунина богатым. Значительную часть премии он отдал нуждающимся.

Как только я получил премию, мне пришлось раздать около 120 000 франков. Да я вообще с деньгами не умею обращаться. Теперь это особенно трудно. Знаете ли вы, сколько писем я получил с просьбами о вспомоществовании? За самый короткий срок пришло до 2000 таких писем.

Последние годы жизни и смерть Бунина

Иван Бунин. Фотография: econet.ru

Вторая мировая война застала Буниных во французском городе Грас. К тому моменту деньги от Нобелевской премии закончились, и семье приходилось жить впроголодь.

Пальцы в трещинах от холода, не искупаться, не вымыть ног, тошнотворные супы из белой репы <…> Был я «богат» — теперь, волею судеб, вдруг стал нищ, как Иов. Был «знаменит на весь мир» — теперь никому в мире не нужен, — не до меня миру!

Тем временем Бунин продолжал работать. 74-летний писатель отмечал в дневнике: «Господи, продли мои силы для моей одинокой, бедной жизни в этой красоте и работе!» В 1944 году он закончил сборник «Темные аллеи», куда вошли 38 рассказов. Среди них — «Чистый понедельник», «Баллада», «Муза», «Визитные карточки». Позже, через девять лет, он дополнил собрание еще двумя рассказами «Весной, в Иудее» и «Ночлег». Сам автор считал лучшим своим произведением именно рассказ «Темные аллеи».

Война примирила писателя с ненавистным ему большевистским режимом. Все ушло на второй план, на первый же вышла родина. Бунин купил карту мира и отмечал на ней ход военных действий, о котором читал в газетах. Он праздновал разгром гитлеровской армии под Сталинградом как личную победу, а в дни Тегеранского совещания, сам себе удивляясь, писал в дневнике: «Нет, вы подумайте, до чего дошло — Сталин летит в Персию, а я дрожу, чтобы с ним не дай Бог чего в дороге не случилось». В конце войны писатель часто думал о возвращении на родину.

В мае 1945 года Бунины прибыли в Париж, где встретили день победы над фашистской Германией. Здесь же в 1946 году они узнали о своем восстановлении в гражданстве СССР и даже хотели вернуться. В письме прозаику Марку Алданову Бунин писал: «Но и тут ждет нас тоже нищенское, мучительное, тревожное существование. Так что, как никак, остается одно: домой. Этого, как слышно, очень хотят и сулят золотые горы во всех смыслах. Но как на это решиться? Подожду, подумаю…» Но после Постановления «О журналах «Звезда» и «Ленинград» 1946 года, в котором Центральный комитет СССР раскритиковал творчество Михаила Зощенко и Анны Ахматовой, литератор передумал возвращаться.

Иван Бунин умер в Париже 8 ноября 1953 года. Похоронили писателя на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Интересные факты

Иван Бунин. Фотография: peoples.ru

1. В молодости Иван Бунин был толстовцем. Он мечтал «о чистой, здоровой, «доброй» жизни среди природы, собственными трудами, в простой одежде». Писатель посещал поселения последователей русского классика под Полтавой. В 1894 году он познакомился с самим Львом Толстым. Встреча эта произвела на Бунина «потрясающее впечатление». Толстой посоветовал молодому писателю не «опрощаться», а всегда поступать по совести: «Хотите жить простой, трудовой жизнью? Это хорошо, только не насилуйте себя, не делайте мундира из нее, во всякой жизни можно быть хорошим человеком».

2. Бунин любил путешествовать. Он объехал весь Юг России, был во многих восточных странах, хорошо знал Европу, странствовал по Цейлону и Африке. В поездках его «занимали вопросы психологические, религиозные, исторические», он «стремился обозреть лица мира и оставить в нем чекан души своей». Некоторые свои произведения Бунин создал под влиянием путевых впечатлений. Например, во время путешествия на пароходе из Италии у него родился замысел рассказа «Господин из Сан-Франциско», а после поездки на Цейлон он сочинил рассказ «Братья».

3. Бунина возмущали городские писатели, которые в своих произведениях говорили о деревне. Многие из них никогда не были в сельской местности и не понимали, о чем писали.

Один известный поэт… рассказал в своих стихах, что он шел, «колосья пшена разбирая», тогда как такого растения в природе никак не существует: существует, как известно, просо, зерно которого и есть пшено, а колосья (точнее, метелки) растут так низко, что разбирать их руками на ходу невозможно; другой (Бальмонт) сравнивал лунь, вечернюю птицу из породы сов, оперением седую, таинственно-тихую, медлительную и совершенно бесшумную при перелетах, — со страстью («и страсть ушла, как отлетевший лунь»), восторгался цветением подорожника («подорожник весь в цвету!»), хотя подорожник, растущий на полевых дорогах небольшими зелеными листьями, никогда не цветет.

4. В 1918 году вышел декрет «О введении новой орфографии», который изменял правила правописания и исключал несколько букв из русского алфавита. Бунин не принимал этой реформы и продолжал писать в соответствии со старой орфографией. Он настаивал, чтобы «Темные аллеи» напечатали по дореволюционным правилам, но издатель выпустил книгу по новым и поставил автора перед свершившимся фактом. Писатель даже отказал американскому издательству имени Чехова публиковать свои книги в новой орфографии.

5. Иван Бунин очень трепетно относился к своей внешности. Писательница Нина Берберова в автобиографии вспоминала, как Бунин доказывал, что он красивее Александра Блока. А Владимир Набоков отмечал, что Бунина очень волновали возрастные изменения: «Когда я с ним познакомился, его болезненно занимало собственное старение. С первых же сказанных нами друг другу слов он с удовольствием отметил, что держится прямее меня, хотя на тридцать лет старше».

6. У Ивана Бунина была нелюбимая буква — «ф». Он старался как можно реже ее употреблять, поэтому в его книгах почти не было героев, в имени которых присутствовала бы эта буква. Литературный летописец Александр Бахрах вспоминал, как Бунин ему рассказывал: «А знаете, меня чуть-чуть не нарекли Филиппом. <…> Что все-таки могло произойти — «Филипп Бунин». Как это звучит гнусно! Вероятно, я бы и печататься не стал».

7. В СССР первое после революции сокращенное и вычищенное цензурой пятитомное Собрание сочинений Бунина опубликовали только в 1956 году. В него не вошли «Окаянные дни», письма и дневники писателя — эта публицистика была главной причиной замалчивания творчества автора на родине. Только во время перестройки запрещенные сочинения автора издали полностью.

Иван Бунин — любовный треугольник » Биография, личная жизнь знаменитостей

Когда Ивану Алексеевичу Бунину вручали Нобелевскую премию, рядом с ним стояли две женщины. Скромная, улыбчивая Вера Муромцева и молодая красавица Галина Кузнецова. По залу поползли слухи. Все трое жили в одном доме, как одна семья.

Лазурный Берег, 1926 год. Элегантный французский городок Грасс — парфюмерная столица мира. Здесь, в этом маленьком городе, прилепившемся, как гнездо, к вершине холма, развернулась одна из самых поэтических и самых запутанных историй любви Ивана Бунина.

Невысокая загорелая брюнетка с приятным круглым лицом медленно прогуливается по пляжу под руку с худым бородатым мужчиной в цилиндре. Они ведут неспешную беседу на литературную тему. Взгляд брюнетки отрешенно скользит по глади моря. Женщина читает свои стихи и вдруг запинается: в глубине волн появляется точка, она становится все ближе и ближе, и наконец превращается в мужскую фигуру.

Проследив за взглядом спутницы, мужчина в цилиндре останавливается и поясняет: «Это наш соотечественник, писатель Иван Бунин совершает свой традиционный заплыв. Он живет здесь, в Грассе, на вилле Жаннет. Если хотите, я вас с ним познакомлю». От звука заветного имени женщина растерянно роняет зонтик. Конечно, она хочет с ним познакомиться!

Для 26-летней писательницы и поэтессы Галины Кузнецовой (по мужу — Петровой) имя Ивана Бунина было свято. На полке в ее кабинете стояли шесть томов — полное собрание его сочинений, которые она прочла от корки до корки. Жадно внимала каждому слову, каждой букве. Стихи, рассказы, повести — все они были произведениями гения. Галина влюбилась в Бунина намного раньше, чем с ним познакомилась.

Вышедшему на берег мужчине девушка жадно пожала руку и, опередив положенное по этикету представление, воскликнула: «Вы мой кумир!» Бунин смутился. Это было похоже на солнечный удар. Ее глаза, ее улыбка, ее обжигающие тонкие пальцы. Ему было пятьдесят шесть лет. Всю свою жизнь он искал свою музу, которую не нашел ни в юношеской любви Вареньке Пащенко, ни в супруге Анне Цакни, родившей ему сына, который умер в возрасте пяти лет, ни в нынешней гражданской жене Вере Муромцевой, ни в десятках других женщин.

Ивану Бунину приписывали репутацию ловеласа и сердцееда. Девушки таяли под его взглядом и летели к нему, как мотыльки на огонь — от строгих отцов, от богатых женихов и опостылевших мужей. Он писал о любви, а настоящего чувства не знал. И вот теперь, на солнечном пляже Грасса судьба преподнесла ему сюрприз.

Прекрасная незнакомка, которая была младше его на тридцать лет и годилась ему в дочери, моментально завладела его сердцем. Он был искусным пловцом, но как не утонуть в море ее пронзительных глаз, не знал. Словно огромная волна поднялась и обрушилась на него. Все, что он знал о любви до этого момента, вдруг перестало иметь значение.

«Я влюбился в этот профиль камеи», — писал Бунин о Вере Муромцевой. Это не помешало ему привести в дом к супруге свою новую любовь — Галину Кузнецову

Галина знала, что произвела на Бунина впечатление. Женщина всегда это чувствует. Словно на крыльях, вернулась она домой в Париж вместе со своим супругом, юристом, белым офицером Дмитрием Петровым. Она вышла замуж за него рано, в восемнадцать лет, желая убежать от родительских скандалов, нищеты, пыльных киевских улиц.

Муж подарил Галине восемь лет сытой, обеспеченной, пусть и эмигрантской, жизни в Европе, помог получить литературное образование, начать печататься в журналах. А теперь он был поставлен перед фактом: она любит другого и уходит к нему. После семейного скандала Галина собрала вещи и сняла маленькую квартирку в Пасси.

Какое-то время она находила на пороге цветы, конверты с деньгами и записки любящего мужа, который умолял ее одуматься и вернуться в семью. Но как она может вернуться, когда ее сердце наконец узнало, что такое любовь? Галина чувствовала себя героиней романа, которой так много пришлось пережить и испытать.

Несчастливое детство, замужество, революция, прощание с родиной и скитание в эмиграции, литературные успехи и ядовитые стрелы критиков, головокружительный роман, разрыв с мужем и воссоединение с любимым… Каждый день, каждую минуту, молодая женщина ждала приезда Бунина. Ждала на вокзале, ждала в кафе, на скамейке в Булонском лесу, в их маленькой квартирке, в ложе театра, в фойе концертного зала. Все это казалось ей таким романтичным, таким возвышенным!

Однако Бунин не был таким уж романтиком. Он метался между Парижем и Грассом, между двумя домами, между любовницей и женой. Конечно, он любил Галину всем сердцем, но ему и в голову не приходило развестись с Верой — такой милой, такой уютной, такой заботливой. А Вера Николаевна томилась в неопределенности. Конечно, она знала, чувствовала, что у мужа появилась другая.

Но Вера она так сильно любила своего Ванечку, его талант, его умные глаза, что от страха потерять мужа предпочла смириться и переждать: рано или поздно он устанет от разъездов и вернется в семью. Так и произошло. Только Вера Николаевна не совсем была этому рада.

Жизнь на два дома Бунину надоела. Галина не умела готовить, а Вера каждый день баловала его вкусной домашней едой. Галине нужны были выходы в свет и новые туалеты, а Вера была домашней и нетребовательной. Иван Алексеевич нашел умное и элегантное, как ему казалось, решение. Он привез Галину в Грасс, на виллу к Вере Николаевне, поставив жену перед фактом: Галина будет жить в их доме как его личный секретарь, ученица и приемная дочь.

Бедную Веру чуть не хватил удар. Но пришлось проглотить и это. Что ей оставалось? Одна в эмиграции она не выжила бы -ни материально, ни психологически. Желая обелить мужа перед судачившими знакомыми и главное — перед самой собой, она придумала такое оправдание: в Галине Иван Алексеевич видит исключительно дочь, которую она не смогла ему дать.

Юная красотка просто заменила стареющему писателю ребенка, помогла зарубцеваться глубокой душевной ране от потери пятилетнего Коленьки — сына Бунина, за неделю сгоревшего от скарлатины. «Пусть любит Галину… только бы от этой любви ему было сладостно на душе,» — написала Вера Николаевна в своем дневнике.

Они стали жить втроем. Вера занималась хозяйством и втайне ждала, когда к супругу вернется разум. Галина надеялась, что Бунин наконец бросит свою постаревшую и поседевшую жену и будет только с ней одной. А Ивана Алексеевича все устраивало: он чувствовал небывалое вдохновение и всецело погрузился в творчество, которое, надо сказать, достигло небывалых высот и привело его к Нобелевской премии. Этот странный семейный союз длился много лет.

Вера иступленно торговалась на рынке за каждый кусок мяса, потому что денег все время не хватало, прибиралась по дому, донашивала за Галиной платья. В то же время Иван Алексеевич со своей «ученицей» наслаждались модным синематографом, дорогим шампанским и периодическими поездками в Канны. У них была воображаемая игра: они осматривали окрестности, делая вид, что подыскивают себе виллу.

В «Грасском дневнике» Галина Кузнецова пишет: «С каким наслаждением карабкались мы по каким-то отвесным тропинкам, заглядывали в ворота чужих вилл, обходили их кругом и даже забрались в одну, запертую, необитаемую, с неубранным садом, где плавали в бассейне покинутые золотые рыбки и свешивались с перил крыльца бледные ноябрьские розы. Потом, стоя на высоте, смотрели на закат с небывалыми переходами тонов… Какая красота, какое томление…»

Пока писатель обследовал чужие виллы, он не заметил, что его любовный треугольник неожиданно превратился… в квадрат. Молодой литератор Леонид Зуров, гостивший на их вилле, смог лучше Бунина оценить хозяйственные достоинства Веры, а она с удвоенным удовольствием стала заботиться о «милом Ленечке». Бунин ревновал, но закрыл глаза на роман супруги. Его ждал еще более сокрушительный удар.

Спустя столько лет Галина вдруг осознала всю нелепость и тягостность своего существования. Магнетизм «жестоких колдовских глаз» Бунина словно перестал на нее действовать. Вместо гениального писателя она видела вспыльчивого, ворчливого старика, который никогда не расстанется со своей женой-сиделкой.

Она отдала ему лучшие годы своей молодости: переписывала рукописи, обсуждала героев, подсказывала сюжеты, и все это время оставалась никем, тенью. А ведь когда-то у нее были и литературный талант, и амбиции! Масла в огонь подлил Зуров, как бы вскользь заметивший: «Вы уже стали даже медленно ходить, себя во всем сдерживаете».

Словно свежий воздух в темницу, где томились четыре сердца, на виллу «Бельведер» попал писатель Федор Степун вместе со своей сестрой Маргаритой. Марга, как ее звали друзья, была интересной, образованной, талантливой женщиной, к тому же известной певицей. У нее был лишь один недостаток: она любила не мужчин, а женщин.

В божественное контральто Марги влюбилась… Галина Кузнецова. Бунин долго не мог поверить в измену возлюбленной, увещевал ее, устраивал скандалы. А когда Галина вместе с Маргой уехала в Германию, понял: это конец. Он безумно страдал, проклинал Галину, даже пытался покончить с собой. А потом у него начались запои. Не заставили себя ждать и болезни. Умер он в полной нищете на руках своей преданной жены Веры Муромцевой.

Галина Кузнецова, разочарованная в мужчинах, нашла свое семейное счастье в союзе с Маргой Степун. Хотя современники и утверждали, что Марга была очень самолюбивой и властной женщиной, так что Кузнецова всего лишь сменила одну крепостную зависимость на другую. Галина продолжала писать, но литературного признания не добилась. Как бы ни было велико желание Галины стать индивидуальностью, ее самым значимым произведением остались мемуары «Грасский дневник», а в памяти людей она живет как последняя любовь Ивана Бунина.

Три возраста женщины. Черновики, замыслы и переписка Бунина

Литературное наследство. Том 110: И.А. Бунин. Новые материалы и исследования. Книга 1 / Ред.-сост. О.А. Коростелев, С. Н. Морозов; науч. коллектив тома Г.З. Брэдли, Т.М. Двинятина, Р.Д. Дэвис, О.А. Коростелев, С.Н. Морозов, Е.Р. Пономарев, Е.М. Шинкова. – М.: ИМЛИ РАН, 2019.

Исследователи архива Буниных в Лидсе отмечают, что знаменитый писатель сочинял следующим образом. Сначала он делал заметки на чем придется, подчас на обрывках газет и папиросных коробках. Затем фрагменты и наброски переносились на листки и раскладывались по разным папкам. В дальнейшем из этих папок должны были родиться рассказы и повести. Исполнению ряда замыслов помешали болезни, старость и смерть. Зато собранные материалы помогли Вере Николаевне в написании «Жизни Бунина», доведенной ею до 1906 г., то есть до их знакомства; из таких папок она составила вторую часть книги Бунина о Чехове.

В нынешнем юбилейном томе Литнаследства (он издан к 150-летию писателя) Е. Пономарев опубликовал, помимо дюжины неоконченных рассказов, тематически близких «Темным аллеям», несколько бунинских папок: наброски к 2-му тому «Жизни Арсеньева» – «Дни и годы», «К Парижу», «Юг» и др.

Одна из папок называется «Женщины, девушки, девочки». Творческий путь Бунина был долгим, писал он стихи и прозу, брался за разные жанры и темы, но женские образы всегда оказывались у него на видном месте, словно иконы в «красном углу» русского дома. Отмечу, что религия и эротика нередко выступают у Бунина заодно: Я наклонился с тем радостным трепетом, с каким в отрочестве склонялся после исповеди под епитрахиль священника, ужасаясь красоте и нежности этой теплой, загорелой продолговатой руки, и едва прикоснулся к ней губами. – Поцелуйте меня, – неловко сказала она, закрывая глаза и слегка откидывая голову

(«Иволга»). Так вот, в жизни Бунина женщины играли не меньшие роли, чем в его книгах.

И нужно же было случиться так, что первая моя жена была гречанка, род которой был с Итаки!


Вырос Бунин в провинциальной России, где «война полов» порой принимала столь ожесточенный характер, что себе вряд ли представляли Ибсен и Стриндберг: Я пишу только сотую долю того, что следовало бы написать, но чего не вытерпит ни одна бумага в мире. Какой-то новосельский мужик привязывал свою жену, всю голую, за косу к перемету и драл ее вожжами до потери сознания (из дневников И. Бунина). Он был трижды женат (с Варварой Пащенко – в гражданском браке), кроме того, под одной крышей с Буниным годами жили женщины, с которыми он состоял в любовных или покровительственных связях.

Анна Цакни

Беллетризованный вариант жизни с Пащенко Бунин изложил в 5-й части «Жизни Арсеньева» – «Лике», и писатель признавал, что угодил в творческую ловушку: Дальше писать – просто невозможно! Будет уже явная автобиография – к тому же уже всем известная. Не знаю, как быть (И. Бунин – В. Буниной, 5.11.1938). Первой официальной женой, с которой Бунин скоро расстался, была одесситка Анна Цакни: Какой-то Одиссей, какая-то Итака… Почему, зачем вошло это в мою жизнь с детства, как и многое, многое другое <…>? И нужно же было случиться так, что первая моя жена была гречанка, род которой был с Итаки! (Отдельные наброски, 1, 3). От нее родился единственный ребенок Бунина – Коля, умерший 5 лет: Вечером мальчик был вял, плаксив, зевал, резало глазки, знобило. Отнесли в спальню, померили температуру – 38,5. Ночью горел, но крепко спал. Утром доктор: жар 40, скарлатина. Боли в животике, стоны, понос. Давали опий. Вечером в полусне целует мать горячими сухими губками: «Мама, мне грустно!» Следующие дни все без сознания, только стонет. Горит – 42. Сыпь скрылась. Последний вечер: дышит все тише, холодеют ручки, ножки. Потом приоткрыл глазки – и затих
(Отдельные наброски, 1, 12).

Иван Бунин с Олей Жировой

Вообще, детей в кругу Бунина словно преследовал злой рок. Дочь Пащенко – Милица Бибикова подавала надежды как пианистка, но умерла 15 лет от туберкулеза, после безуспешного лечения на Волшебной горе. Короткой, беспокойной и довольно несчастной оказалась жизнь Олечки Жировой. Это был единственный ребенок, которого – отчасти – воспитывал Бунин, и единственное существо, называвшее писателя в его зрелые годы Ваней. Лет десять с перерывами Олечка по бедности жила у Буниных вместе с матерью; отношение писателя к ней часто и сильно колебалось: трогательная, смущенная и счастливая или выблядок бугая на содержании.

Взрослые в окружении Бунина увлекались сочинительством, не отставала от них и девочка, – сохранились абсурдистские ее диалоги с игрушечным медведем: Плюшка говорит, что если будет война, то мы все поедем в деревню и, конечно, папа. – Я боюсь, что его убьют. – А я хочу посмотреть на войну. – Я ни разу не видела войны. – Плюшка лег и не даёт мне писать. – А здесь была революция? – Распускаю крылья. – Вот тебе и первая революция! – это Плюшка сказал, потому что увидел в рубашке дырку. Бунин адресовал ей в тяжкие военные годы мрачные шуточные письма в стихах:

Дорогая Олечка,
Подари мне кроличка
И пришли в наш дом
Заказным письмом.
Я его затем
С косточками съем,
Ушки пополам
Марге с Галей дам,
А для прочих всех –
Лапки, хвост и мех.

Ревнивая мать не могла толком ни содержать девочку, ни отпустить ее от себя; дважды Оля оказывалась в нервных клиниках, а накануне ее свадьбы мать умерла то ли от инфаркта, то ли покончив с собой.

Сама Олечка пережила мать на 4 года и умерла в 30 лет в 1964 г.

Второй официальной женой и спутницей более чем половины жизни Бунина стала Вера Муромцева. О ее роли точно написал в письме-соболезновании Г. Адамович: Все знавшие и любившие Ивана Алексеевича будут вам вечно благодарны за все, что вы для него сделали, за то, что Вы только для него жили и для него забыли себя. Он же отмечал, что Вера была с мужем в главном, подобно З. Гиппиус, но не женам А. Пушкина и Л. Толстого. К фигуре Веры Николаевны я вернусь ниже, тем более что две трети тома Литнаследства составляет комментированная переписка Веры и Ивана в 1906–1947 гг.

Галина Кузнецова, Иван Бунин, Вера Бунина и Леонид Зуров

Несколько лет любовницей Бунина была Галина Кузнецова, позже ставшая партнершей Маргариты Степун. Бунин долго не мог примириться с ее «уходом»:

К моему крайнему изумлению, она оказалась еще непостижимее, чем я думал. В нашей с ней жизни было нечто очень большое, и вот оказывается, что для нее ровно ничего не было, и я стал для нее просто несуществующим (Бунин – Буниной, 21. 07.1936). Марга и Галя, если верить словам Веры, допускали даже вариант «любви втроем», но в итоге в жизни возобладало эпистолярное мнение Федора Степуна: Так называемая «противоестественная» любовь, как таковая, ни с «гнусностью», ни с «грязью» ничего общего не имеет: бывает грязь естественных и бывает чистота противоестественных отношений.<…>Для меня развратна (вспомните мою статью о «Митиной любви») всякая безликая похоть и праведна всякая страсть, связанная с откровением о лице человека и взращением его (лица) в любимом существе. Кузнецова и Степун подолгу гостили у Буниных, прожили вместе с ними и несколько бедных военных лет.

Бунин себя ведет как знатный гость более высокой расы. Увидев меня, он начал немного пускать слюну, но я очень скоро смылась


Другой сожительницей поневоле была Елена (Ляля) Жирова. Познакомилась она с Буниными в октябре 1936 г., когда ненадолго вышла замуж за их близкого знакомого Николая «Капитана» Рощина (Федорова). Отношения Ляли с миром не складывались: Ненавижу людей – за их тупость, бессердечие, самовлюбленность и грязь. Вероятно – я такая же, и я себя так же ненавижу, как и других (Е. Жирова – В. Буниной, 16.08.1937). Зарабатывать Ляля не умела и не очень хотела, голой натурщицей быть стеснялась, а когда дело доходило до службы, получалось еще хуже: Горько пришлось только несчастной Е.Н. Жировой. Схватили, остригли, посадили в тюрьму. Виню себя, что не дала ей знать, чтобы она ни в коем случае к немцам не поступала. Правда, ее положение, когда она взяла это место счетовода, было трагическое. В кармане ни гроша, муж пропал, содержательница пансиона ей написала, что если не будет внесено за Олечку 1500 фр., она берет ей билет до Парижа и отправляет к матери

(воспоминания Буниной).

Возвращаясь к созвездию женщин Бунина, и на суше, и на море все пять его чувств человека и художника пребывали во всеоружии и поиске:

Маргарита Степун, на обороте рукой Ивана Бунина: «Монте Карло Бич. Первые дни сентября 1938 г. Марга»

На пляже – запах ее нагретых волос.

Великолепие черных глаз. Набросала в пепельницу золотых окурков.

Зелёная пустыня Адриатического моря, Лидо, пляж. Вечерний звон из Венеции. Черный купальный костюм висит на тощем теле. Видно начало увядших грудей. Стоит на песке у моря, тонкая, высокая, ноги – палки, плоская узкая ступня – точно лапа чайки

(«Женщины, девушки, девочки», 6, 8, 20).

Предприимчивость Бунина далеко не всегда встречала понимание, и можно привести строки из письма рижской красавицы, поэтессы и актрисы Татьяны Ратгауз: Бунин себя ведет как знатный гость более высокой расы. Увидев меня, он начал немного пускать слюну, но я очень скоро смылась. Это эротоман на почве старческого маразма (Т. Ратгауз – Э. Чегринцевой, 3.05.1938).

При всем том, окруженный женщинами почти постоянно, Бунин вовсе не умышлял быть семьянином: За что послал мне Бог в конце концов такую странную и горькую жизнь! Один, какая-то Ляля, какая-то девочка… недоставало еще ребенка в моем несчастном доме (Бунин – Буниной, 3. 10.1938). Наоборот, писатель предпочитал быть меланхолическим путешественником, словно Евгений Онегин:

Бедность пейзажа наводит тоску, скуку, небо создано для ворон. Серо, холодно, народ косолапый, морды белобрысые


Дом их в далекой, новой и довольно захолустной, широкой, адски скучной улице (есть местами даже заводские трубы, дом угловой, такой, что при взгляде одном хочется повеситься), довольно старый, для бедных, внизу мебельная лавка, а по улице каждую секунду мчатся мотоциклетки… <…> Что-то инфернальное по очевидному мизеру жильцов в этом проклятом доме! (Бунин – Буниной, 26.10.1936, о посещении Кузнецовой и Степун в Нюрнберге)

Вера Бунина

Бедность пейзажа наводит тоску, скуку, небо создано для ворон. Серо, холодно, народ косолапый, морды белобрысые (Бунин – Буниной, 6.05.1938, из Тарту).

Быть может, Бунин стремился к тем берегам, где хотел найти следы «золотого века», а потому так увлечен был Цейлоном, ставшим местом действия нескольких его рассказов и замыслов: Голые шоколадные люди <…> и какие-то теплые, пряные запахи опять дали мне почувствовать, что я <…> в мире древнего человечества, моих праотцев, то есть опять-таки моей родины, которую я смутно вспоминаю и которой я уже боюсь, как-то темно, по-обезьяньи тоскуя, ибо слишком уж отвык я от нее, от этого утраченного Эдема, и вот снова возвратился к нему, к тем истокам Бытия, где смешивается младенчество и смерть, начало и конец (Из заметок о Цейлоне, конец 1930-х).

Как скверно быть женщиной, в особенности тогда, когда хочешь быть в то же время и человеком


Такому странствователю более подходила не женщина-жена, а женщина-друг, и ее Бунин встретил в 1906 г., вскоре после того, как дважды осиротел (умерли его сын и отец). Думаю, не случайно, что Вера Бунина называет себя в переписке в мужском роде: Волчонок, Гусек, Тишка, Стервенок, Бездомный бродяга, Седой, Чемберлен, Чубукчи (после первой поездки в Средиземноморье, так в Турции называют мальчиков-слуг, которые носят курительные принадлежности). Кажется, и Вере неуютно было в собственном теле: Как скверно быть женщиной, в особенности тогда, когда хочешь быть в то же время и человеком. Думается мне, что много горя увижу я в жизни (Бунина – Бунину, 31.12.1906). Вера Муромцева-Бунина училась на химико-фармацевтическом отделении Высших женских курсов, ездила в геологические экскурсии, самообразовывалась согласно печатным советам Мережковского, знала несколько языков, переводила Флобера, Мопассана и др. Бунин редактировал ее переводы, поэтому не приходится удивляться его диалогу с Мопассаном. Отцом ее был московский думский политик (Против папы восстала черная сотня, но, говорят, что все-таки он будет избран в члены Управы. Бунина – Бунину, 11.02.1907), а братьями – несчастные советские самоубийцы Павлик (1933 г.) и Митя (1937 г., со второй попытки). Вера Николаевна намеревалась жить хорошей рабочей жизнью – в духовном и психическом одиночестве. В ее письмах тоже содержался богатый рабочий материал для писателя:

У землемера еще темя приплюснуто (острижен он машинкой) и лоб сердечком (9 или 10.08.1911).

В купе сидят кроме меня 4 дамы и три зеленых попугая. Везет офицерская жена, одетая в военную блузку. Попугаи взяты в плен, говорят по-немецки и поют (3.02.1915).

Иван и Вера Бунины, 1907 год

Вера преодолела сопротивление своих родных, недовольных тем, что она встречается с формально женатым мужчиной, жила с ним полтора десятка лет без венчания, расстраивалась, что почти никогда не остаются они наедине друг с другом, терпеливо верила в свою мечту: Часто, очень часто думаю о нашем будущем, и страшно, и хорошо делается мне, когда представлю нас с тобой где-нибудь на Шотландском берегу Атлантического океана, болтающими с рыбаками, или где-нибудь в Лондонской библиотеке, занимающимися каждый своим делом (Бунина – Бунину, 9. 02.1907). Вера понимала и принимала Бунина со всеми его недостатками: Я недавно поняла, почему ты, такой способный к танцам, не умеешь танцевать с дамой, – тебе не дано ни в какой области согласовать своих движений с другим человеком, что необходимо в танце вдвоем. Ты можешь лишь один. Я только отличаюсь от всех, что я это приняла и стала жить одна, не бросая тебя физически и приходя к тебе, когда тебе нужно (Бунина – Бунину, 23-24.12.1934).

Со временем у Веры Николаевны появился свой сателлит – Леонид Зуров, который приехал в ноябре 1929 г. к Буниным с караваем черного мужицкого хлеба, коробкой килек, салом, антоновскими яблоками, клюквой и парой маленьких корзинок для женщин, который иногда матерно ругал Буниных, но чаще терпеливо ухаживал за ними – больными стариками (Жду Вашей кухни как ворон крови! – Бунин – Зурову, 24.06.1950), который временами сходил с ума, и тогда доктор Дюран-Саладен делал ему пикюры и кормил огромным количеством сахара (Зуров – Бунину, 21. 10.1953). С Верой Николаевной Зуров оставался до самой ее смерти в 1961 г.

Вера Бунина

Что касается чувственной любви, то она не вполне соответствовала мировоззрению подлинного творца и путешественника. Любовь была чересчур краткой и ненадежной: Она вся содрогается, как от электрического тока, с тихим стоном охватывает его шею, жмет ее к себе, ищет его губы и вдруг, найдя их, уже чувствует в сладком обмороке, как толчками льется в нее нечто горячее, самое страшное в мире… Так зачата была та, что впоследствии приезжала к нему в гимназическом платье на каникулы, чья мать уже много лет лежала на кладбище за деревней (К «Жизни Арсеньева» (Том второй. «Дни и годы»), 9). Любовь оборачивалась безумием: Летом приехал сын барина, молодой кавказский офицер. Страстно влюбилась, но ни за что не давалась. Захватил ее раз в малиннике, где она каждый день тайком объедалась ягодами, изнасиловал и вскоре уехал. С неделю служила с какой-то странной, загадочной веселостью, потом вдруг исчезла из усадьбы. Дали знать становому, начались розыски по окрестным деревням, а дом оказался обворованным <…> Все нашлось случайно: случайно увидали под балконом что-то белое, – оказалась скатерть, в которую было завязано серебро, нашли и прочее: чернильницу в ворохе опавших листьев в садовой глуши, историю на чердаке, в мусоре под печным боровом, икону в дупле старой ракиты над прудом, а потом и халат: ловили бреднем карасей в пруду и вытащили вместе с карасями, – он был утоплен с завязанным в него камнем… А ее поймали мужики верст за двадцать от усадьбы, в лесу, где она скрывалась с неделю, питаясь желудями и всякими кореньями, и отвезли в сумасшедший дом в Воронеж (К «Жизни Арсеньева» (Том второй. «Дни и годы»), 7). За любовью маячила смерть: Похоронил в деревне, где проводил с ней первое после женитьбы лето. Ее вещественные следы – белье в шкапах и комодах – и т.д. Неотступные воспоминания на каждом шагу! Постель, на которой спал с ней тогда – живой, прелестной… <…> Живую не любил. И вот – все растущая любовь, благодаря смерти… Началась наша с ней новая жизнь (К «Жизни Арсеньева» (Том второй. «Дни и годы»), 46). Наконец, любовь становилась печальной судьбой отверженных: Так сошлись они, оба брошенные теми, кого любили и продолжали любить. Они знали друг про друга, что продолжали, и все же полюбили и друг друга. И потом были счастливы этой любовью друг к другу и каждую ночь не могли расстаться друг с другом без боли, – оба продолжая любить и тех, что их бросили («К Парижу», 5).

Жизненные и творческие отношения Бунина с женщинами отличает высокая степень искренности и откровенности. И сам он не без гордости называл это своей фамильной чертой, вспоминал слова отца «Лгут только лакеи!» и признавался, что с детства правдив до глупости.

Посылку из Москвы я не принимаю – она для меня несъедобна

Гордость и правдивость помогли ему проплыть между Сциллой нацизма и Харибдой большевизма, не запачкав своего пера. Он не ответил на завуалированные предложения Н. Берберовой издать свои сочинения в СССР с помощью оккупационных властей (см. письмо Берберовой – Бунину, 12.11.1941), хотя жилось Буниным в Грассе очень бедственно. Бунин складывал в папку «К Парижу» листки с перечислением обильных меню, а в нейтральную Швецию слал красноречивые просьбы (см. письма С.А. Циону). После войны, живя крайне стесненно, отказывался принять советскую помощь (Посылку из Москвы я не принимаю – она для меня несъедобна; Бунин – Зурову, 10.03.1949) от «возвращенца» Рощина, уговаривавшего его перебраться в Советскую Россию. Но Бунин вместо просьб заочно адресовал советскому руководству скабрезные экспромты:

<…> И вылез Грузин из машины, идет
В открытую настежь могилу,
Потухшую трубку клыками сосет,
Подходит к калмыцкому рылу:
Здорово, товарищ! Ну как? Не смердишь?
По-моему, слишком ты долго лежишь:
Облопался славой, а я уж отвык
Делить гениальность с тобою:
Пора тебе к х** отсюда, Калмык!
И в рыло дал трупу ногою.
Но только что дал, завизжал, заорал:
Зубами муде ему труп оторвал!

Нина Берберова, Иван Бунин и Галина Кузнецова

Стремление к неудобной подчас правде отличало и творческие искания Бунина. Работая над вторым томом «Жизни Арсеньева», он почувствовал неладное: «донжуанские списки» Ивана Бунина и Алексея Арсеньева смешались, вымышленную автобиографию (В. Ходасевич) стала вытеснять всамделишная. И тогда он оборвал нить романа, оставив лишь любовную историю и повернувшись к женщинам, девушкам, девочкам.

Замыслы Бунина на рубеже 30–40-х гг. находят удивительные (потому что сепаратные) параллели с творчеством его младшего современника Набокова. В заметках к неоконченной «Иволге», где любимая девочка Маша Львова превращается по-овидиевски в птичку, юные герои Бунина классифицируют бабочек. Героиня рассказа «Лизок» и друг ее отца – близкие литературные родственники Лолиты и Гумберта. Следующий бунинский фрагмент будто является конспектом сюжета еще не существовавшей «Ады»: Спят в одной комнате – брат и сестра, подростки. За окном лунная ночь. Проснулся, перевертываясь, – она плачет. «Что ты?» Молчит, подавленно рыдает. Подошел, сел к ней на постель, стала рассказывать свое великое горе – несчастно влюблена – в мальчишку, помощника машиниста. Стал утешать, целовать в мокрую горячую щеку, потом в такие же губы… «Ляг, ляг со мною, обними меня покрепче, а то я умру…» Лег – и все произошло само собой, с горячей порывистой нежностью, счастьем и жалостью, горем. Самая прекрасная за всю жизнь любовь.

Никаких фотографических снимков с меня мертвого! Никаких масок с лица и рук!


«Жизнь Арсеньева» и «Дар» – романы о превращении героя в художника слова (см. А. Долинин, «Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар», с.54–56), а темой их продолжений – вторых томов – становилась утрата – смерть любимой женщины, восходящая к «циклу Альбертины». Кстати сказать, Бунин находил влияние Пруста в своей книге, например, в эпизоде поездки Арсеньева в Севастополь (см. переписку с Бицилли). Быть может, Набокова, как и Бунина, побудила отказаться от воплощения замысла именно нарастающая автобиографичность.

Первый том «Жизни Арсеньева» Бунин закончил описанием похорон на Ривьере великого князя Николая Николаевича, а во время работы над вторым написал рассказ «Поздний час», герой которого как будто умирает возле могилы возлюбленной. Вскоре Бунин сделал распоряжения и о посмертной судьбе своего тела, увы, так и не исполненные:

После моей смерти лицо мое должно быть тотчас же закрыто – чтобы уже никто и никогда больше не видал моего смертного безобразия.
Никаких фотографических снимков с меня мертвого! Никаких масок с лица и рук!
Если это будет возможно, даже никаких склепов и подземелий церковных: сжечь меня как можно скорее после наступления смерти.

Возможно, художник и путешественник задумывал совершить последнее земное свое странствие в одиночестве, но верный Чубукчи его не покинул.

невероятная жизнь русского писателя: Книги: Культура: Lenta.

ru

Польская писательница и переводчица Рената Лис выпустила книгу об Иване Бунине «Во льдах Прованса. Бунин в изгнании». Она рассказывает о жизни Ивана Бунина на юге Франции в 1940-1944 годах. На русском языке она вышла в издательстве «Текст» в переводе Марии Крисань. С разрешения издательства «Лента.ру» публикует фрагмент текста.

«Да, живу в раю. До сих пор не могу привыкнуть к таким дням, к такому виду. Нынче особенно великолепный день. Смотрел в окна своего фонаря. Все долины и горы кругом в солнечно-голубой дымке. В сторону Ниццы над горами чудесные грозовые облака. Правее, в сосновом лесу над ними, красота зноя, сухости, сквозящего в вершинах неба.

Справа, вдоль нашей каменной лестницы зацветают небольшими розовыми цветами два олеандра с их мелкими острыми листьями. И одиночество, одиночество, как всегда! И томительное ожидание разрешения судьбы Англии. По утрам боюсь раскрыть газету», — записал 28 июля 1940 года.

В Грасс они вернулись девятого. Возвращаться в Париж и не думали, тем более что квартиру в Яшкином переулке, то есть на улице Жака Оффенбаха, также именуемой ими Оффенбаховской, они кому-то сдали еще при переезде на юг в конце мая.

В Приморских Альпах все еще стояла знаменитая «Hitlerwetter» — гитлеровская погода, сначала благоволившая Германии во время нападения на Польшу, а затем и во время французской кампании, тогда же, вероятно, шла уборка урожая, о которой упоминает Бобковский, но для туриндустрии сезон был в основном неудачным: эта непонятная война, которую здесь практически никто вживую не видел, пришла не вовремя и только расстроила дела.

Из-за нее же городок Грасс, в отличие от Парижа, теперь оказался в так называемой неоккупированной зоне, точно так же, как Виши, где после прекращения огня и объявления о демобилизации наконец были размещены государственные органы бывшей Франции. И когда, проехав тысячу километров, Бунин с Верой и «барышнями» распаковывали запыленные чемоданы, а затем отдыхали в тени пальмы, маршал Петен был занят последними приготовлениями к тому, чтобы объять всю полноту власти над урезанным Французским государством, образованным с разрешения Германии на территориях, не включенных в зону оккупации.

Так называемый режим Виши будет создан в два молниеносных шага — 10 и 11 июля — внесением изменений в конституцию и роспуском парламента. Будут введены продуктовые карточки и запрет на свободную продажу хлеба. Через месяц Бунин, несколько оторванный от французской жизни, отметит в дневнике свои наблюдения: «Начинает юдофобствовать и Франция».

Перед отъездом в Пиренеи в начале июня 1940 года он записал: «Страшно подумать — 17 лет прошло с тех пор, как мы поселились в Грассе, в этом удивительном поместье Villa Montfleuri, где тогда как раз вскоре расцвели лилии! Думал ли я, что в каком-то Грассе протечет чуть не четверть всей моей жизни! И как я тогда был еще молод! И вот исчезла и эта часть моей жизни — точно ее и не бывало».

Так что уже тогда у него было такое чувство, что прошлое распадается на куски, летящие затем в пасть времени, а он перепрыгивает с одного на другой, будто с одной льдины на другую во время ледохода, но темп становится все яростней, и твердая поверхность уходит из-под ног все быстрее и быстрее, и он уже не поспевает за этим движением, пока, наконец, у него не остается сил скакать с одного куска на другой и вновь еще на один, потому что он уже стар, печален и устал, и он все сильнее чувствует, что на какой-то из этих льдин ему придется остаться, исчезнув вместе с ней.

Кадр: фильм «Дневник его жены»

После возвращения из неудачного побега в Пиренеи это чувство, должно быть, в нем возросло, и, вероятно, именно тогда он осознал, скорее осознал, чем решил, что больше бежать уже не будет, что бы ни произошло. Он осознал, что еще одной эмиграции в его жизни не будет.

Наблюдая за тем, как друзья и знакомые один за другим уезжают в Америку, он даже разрешил кому-то оформить для него и Веры очень сложные в получении американские визы, но об отъезде в другую страну, где ему пришлось бы начинать все сначала, он уже серьезно не думал.

Июль 1940 года застал его все в том же месте, что он был и в июне, но сам он уже не был прежним — то, что ранее надломилось в нем, теперь окончательно треснуло. Вилла «Жаннет», в отличие от более скромных и расположенных ниже вилл «Монфлери» и «Бельведер», которые Бунины снимали в предыдущие годы и с радостью снимали бы и дальше, если бы кто-то их не надоумил, была окруженным высокими стенами огромным в стиле средиземноморского Юга поместьем. Она принадлежала англичанке, некой миссис Юльбер, которая поспешно уехала в Англию во время войны и именно из-за этой поспешности взяла плату только в двенадцать тысяч франков в год.

Вилла «Бельведер», Грасс

Фото: photo studio V. Guizoi / Pushkin Museum / akg-images / East News

Когда французская кампания закончилась, миссис Юльбер — Бунин назвал ее в связи с этим «старой дурой» — подумала, что могла бы заработать больше на «Жаннете», но «наши» сумели объяснить ей, что это была идея, далекая от реальности, не учитывающая положение русских эмигрантов во Франции.

Художница Татьяна Логинова, находившаяся в то время на «Жаннете», вспоминает: «Хорошая, барская обстановка, изумительный вид на Грасс — все это подбодрило Буниных. Конечно, взбираться на те высоты, на которых находилась “Жаннет”, было нелегко. Вилла была одной из последних по Наполеоновской дороге, почти при выезде из Грасса. Над ней в саду возвышалась каменная часовня, а за часовней сразу начинался хвойный лес. Нужно было полчаса, чтобы подняться из Грасса по сокращенной дороге: по крутым тропинкам и лестницам мимо кактусов и запущенных огородов».

Горное расположение виллы «Жаннет» и самого городка заслуживает немного большего внимания, чем ему посвятила Логинова, которая пишет об этом подъеме, высоте и крутых склонах так, что это можно было бы воспринять как риторическое преувеличение. Между тем Грасс, особенно если добираться до него с побережья, со стороны Канн, а не с севера или по кружному далекому от моря пути, не столько кажется холмистым, сколько обрывистым и вообще непригодным для проживания.

Дома всех оттенков охры возвышаются вдоль извивающейся и уходящей резко вверх дороги, на уступах, вырубленных в скалах, и у непривыкшего к таким высотам гостя с равнин постоянно кружится голова и возникает ощущение, что, задержись он на мгновение, попытайся остановиться и оглянуться назад, то потеряет точку опоры и соскользнет на двадцать километров вниз — прямо в море.

Думаю, когда Бунин приехал в Грасс, он был, как и я, гостем с равнин. Однако плодородная степь Орловской губернии, где у его родителей было имение и где он сам вырос, простиралась широко и полого до самого горизонта, и больше всего Бунина пугала в детстве именно эта огромная горизонтальная бесконечность соединения земли и неба.

Полное отсутствие вертикальных объектов — даже холмов и лесов, — которые ограничивали бы эту горизонтальность, или даже просто преград, которые оказывали бы любое вертикальное сопротивление ее горизонтальным просторам и позволяли бы преодолеть страх поглощения одновременно имманентной и трансцендентной бесконечностью.

Бунин в Каннах, 1930-е

Вот почему подавляющему простору средней полосы Бунин предпочел крестьянско-дворянский быт, который он наблюдал в Белоруссии и Украине, где местность была более разнообразной, приятно холмистой и местами лесной. В большей степени подходящей человеку. Может быть, именно поэтому грасские крутые склоны не внушали ему страха? Разве он не предпочел бы любую, даже экстремальную вертикальность той горизонтальной бесконечности, которая когда-то ввергала его в космическое отчаяние?

Так могло быть, поскольку мне так и не удалось нигде у него найти негативных впечатлений по поводу местоположения Грасса. Напротив, кажется, на местных скалах, как и в горах Крыма, он себя чувствовал не хуже альпийских серн. «Бунин любил “высоты” и “горные тропинки”, — пишет Логинова, — боялся он только одиночества на этих “высотах” и поэтому желал как можно скорее заселить бунинское гнездо “живыми” людьми».

Кадр: фильм «Дневник его жены»

В июле 1940 года с ним и с Верой под одной крышей — на самом верхнем этаже «Жаннет», прозванном башней, — останавливались всего двое таких людей: Галина Кузнецова и Маргарита Степун. Бунины были знакомы с братом Марги, Федором Степуном, давно, но с ней познакомились только в декабре 1933 года на обратном пути из Швеции, где Бунин в сопровождении своей супруги, Гали и Андрея Седых (Цвибака) получил Нобелевскую премию по литературе.

В Германии Галя простудилась, поэтому решили остаться в Дрездене на несколько дней, тем более что приближалось католическое и протестантское Рождество, а в Дрездене проживал Степун, которого они давно не видели. У Степуна как раз в то время оказалась сестра, и Вера Николаевна записала только одну фразу о недавно встреченной Марге: «Странная большая девица — певица. Хорошо хохочет». Пройдет много времени, прежде чем жена Бунина заметит в Марге то, что Ирина Одоевцева выразит брутальным термином «отчаянная лесбиянка».

Хотя достоверность высказываний Одоевцевой иногда подвергается сомнению — кажется, что она слишком открыто говорит о вещах, которые, по мнению многих, никогда не должны увидеть свет, — тем не менее, или именно поэтому, иногда стоит воспользоваться ее знаниями, особенно когда по какому-то вопросу иных свидетельств нет.

Именно таким единственным свидетельством является ее рассказ о первой встрече Галины с Маргой, и хотя Одоевцева не присутствовала при ней, она дружила с Кузнецовой и, вероятно, услышала об этой встрече от нее. «Заехали. И вот тут то и случилась трагедия, — как вспоминала Одоевцева, — Галина влюбилась страшно — бедная Галина: выпьет рюмочку — слеза катится: “Разве мы, женщины, властны над своей судьбой?” Степун властная была, и Галина не могла устоять…»

О Марге известно, что она родилась в Москве в 1895 году — то есть была на пять лет старше Галины — и приходилась дочерью директору писчебумажных фабрик, известных на всю Россию. Она получила хорошее образование и унаследовала любовь к музыке от матери, которая происходила из шведско-финского рода Аргеландеров. Находясь в эмиграции, она принимала участие в заседаниях Московского землячества и выступала на вечерах с «московскими воспоминаниями», а также давала сольные концерты — сначала в провинциальных оперных театрах Германии, а затем и в Париже.

Ее сильное контральто иногда описывалось как «божественное», а в ее репертуар входили, в частности, произведения Шумана, Шуберта, Брамса, Сен-Санса, Чайковского и Рахманинова. Возможно, именно эти песни, арии и романсы и глубокий голос Марги очаровали Галину, очень чувствительную в музыкальном плане.

Ее неожиданная любовь к этой женщине, кажется, беспокоит многих исследователей, выдвигающих в связи с этим различные гипотезы, которые должны помочь окончательно разрешить мучающую их загадку. «Кто знает, быть может, после нескольких лет под одной крышей с деспотичным эгоистом Буниным и мрачным неврастеником Зуровым Галина Николаевна уже не могла себе позволить влюбиться в мужчину», — предполагает Нина Щербак в книге «Любовь поэтов Серебряного века», тем самым давая пример исключительно примитивной психологии.

Подобные теории лучше сразу оставить в стороне, прежде всего потому, что они говорят об их авторе гораздо больше, чем о чем-либо еще. И вместо того чтобы путаться в объяснениях, которые ничего не объясняют, стоит обратиться, например, к автобиографическому роману Кузнецовой, опубликованному в Париже в 1933 году под названием «Пролог», который был написан в Грассе под опекой Бунина как ответ на его «Жизнь Арсеньева», где автор совершенно осознанно изображает неосознанную юношескую любовь героини к прекрасной Зине.

Иван Бунин с друзьями, Грасс, 1 января 1933 года

Фото: photo studio V. Guizoi / East News

Можно также заглянуть в «Грасский дневник», в котором 6 июля 1929 года Галина написала: «Несколько раз пыталась начинать повесть о двух девушках, но всякий раз все теряется в какой-то расплывчатости. Вижу множество мест сразу и ни одного такого, от которого можно начинать. Это, очевидно, значит, что повесть еще не готова во мне и надо еще ждать…»

И она ждала, а в декабре 1933 года в Дрездене эта история, по-видимому, уже созрела в ней. Характерно, что Бунин читал и комментировал «Пролог» еще до его издания, чуть ли даже ни пару раз, но не обратил внимания на то, что вот-вот должно было с ног на голову перевернуть его жизнь.

Во Франции Галина занялась организацией приезда Марги в Грасс, который произошел в конце мая 1934 года. Вера Николаевна внимательно наблюдала за своими гостьями, отмечая свои впечатления: «Марга у нас третью неделю. Она нравится мне. Спокойна, одного со мной круга. Соединяет в себе и прошлое, довоенное, и послереволюционное. Можно с ней говорить обо всем. С Галей у нее повышенная дружба. Галя в упоении, ревниво оберегает ее от всех нас. Если мы разговариваем с ней, то Галя не принимает участия…» — записала она 8 июня.

«Марга довольно сложна. Я думаю, у нее трудный характер, она самолюбива, честолюбива, очень высокого мнения о себе, о брате (Федоре) и всей семье. […] Но к нашему дому она подходит. На всех хорошо действует ее спокойствие», — продолжила она свое изучение певицы спустя неделю.

«Дома у нас не радостно. Галя, того гляди, улетит. Ее обожание Марги какое-то странное», — снова отметила она 11 июля. Вскоре Марга уехала в Париж, а через несколько недель Вера Николаевна наконец поняла: «Они сливают свои жизни. И до чего они из разных миров, но это залог крепости. […] Пребывание Гали в нашем доме было от лукавого…»

Ни она, ни Бунин не были готовы к такому повороту событий, хотя знали, что такое бывает не только в книгах. Не знаю, при каких обстоятельствах Бунин узнал о новой любви Галины — возможно, это уже произошло в Дрездене, а может, по дороге во Францию или только дома — во всяком случае, летом 1934 года в Грассе он уже был введен в курс дела, что было воспринято им с болью.

«Дома у нас: не радостно. Галя как-то не найдет себя. Ссорится с Яном, а он — с ней. Марга у нас», — писала Вера. «Если бы у Яна была выдержка, то он это время не стал бы даже с Галей разговаривать. А он не может скрыть обиды, удивления и потому выходят у них неприятные разговоры, во время которых они, как это бывает, говорят друг другу лишнее».

Бунин сходил с ума — наверно, это именно так следует определить, — потому что ему был нанесен удар, по силе сопоставимый с новостью о Нобелевской премии, но только с обратным знаком: сразу после большой удачи пришло такое же большое несчастье, и я подозреваю, что он не мог не думать об этом как о мести судьбы, которая в наказание — но за что? в чем была его ужасная вина? — таким причудливым образом забрала у него свет его зрелых дней и, возможно, самую большую любовь его жизни.

Бунин во время церемонии вручения Нобелевской премии в Стокгольме, 1933 год

Фото: ТАСС

Явно он так это воспринимал, раз позже, во время Второй мировой войны, когда он иногда рассказывал кому-нибудь о своем прошлом, то сам называл эту историю «о величии и падении Бунина». И его любовь к Галине, как и ее позднейшее «предательство» оставались за пределами подобных рассказов — это было табу, которое Бунин очень последовательно охранял: его жена в письме к Александру Бабореке подтверждает, что он никогда и ни с кем не говорил о Галине.

С ее «неверностью» и непонятым им выбором он очень долго сражался, но в одиночестве, тем более что вскоре дело стало секретом Полишинеля — Марга якобы любила хвастаться в компании, что увела женщину у Бунина. «Главное — тяжкое чувство обиды, подлого оскорбления — и собственного постыдного поведения. Собственно, уже два года болен душевно, — душевно больной…» — писал он в 1936 году в одной из немногих сохранившихся заметок на эту тему.

Кадр: фильм «Дневник его жены»

В 1939 и 1940 годах, когда Галя и Марга были вынуждены просить Буниных о бессрочном гостеприимстве, а Вера Николаевна уговорила мужа не возражать, он все еще не мог смириться ни с «уходом» Галины, ни с существованием этих двух женщин в качестве пары: они обе казались ему странными и даже абсурдными. «Что вышло из Г.! Какая тупость, какое бездушие, какая бессмысленная жизнь!» — кричал он в дневнике.

«‎Больше всех рискует тот, кто не рискует» – о творчестве Ивана Бунина