Моя мама умерла, когда я был ребенком
Как правило, людям приходится хоронить своих родителей, будучи уже взрослыми — и даже тогда это событие многих травмирует. «Холод» поговорил с людьми, чьих матерей не стало, когда им еще не было и 18 лет. Они рассказали, как это отразилось на их жизни.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
«Толпа родственников в черном, занавешенные зеркала и труп на полу»
Сергей, 38 лет, Москва
Моя мать была домохозяйкой, отец — шофером-дальнобойщиком, который большую часть времени пропадал на работе, а когда приезжал домой, в наш маленький рабочий поселок в Тульской области, пил и ругался с матерью. Я всегда был на стреме, внимательно наблюдал за мимикой и движениями бати, чтобы не попасть под горячую руку. Когда шел домой, надеялся, что он трезвый или будет спать, а то опять до меня докопается. Уже взрослым, посмотрев фильм «Груз 200», я понял, что жил в балабановской реальности, где человеческая жизнь ничего не значила, а время будто застыло, и что меня окружали неосознанные и необразованные люди.
Я был любознательным ребенком: постоянно задавал взрослым вопросы об окружающем мире, — но от меня отмахивались. Думаю, они просто не знали, что ответить, но старались держать лицо. С детства я чувствовал себя чужим среди своих и долгое время думал, что со мной что-то не так.
Когда мне было восемь лет, я однажды вечером собирался в гости к тетке. Помню, мама разбирала одежду в шкафу, а когда я уходил, она вышла в прихожую и спросила, точно ли я не вернусь и останусь у тетки с ночевкой. Утром я очень торопился домой, хотел успеть к началу сериала, который тогда смотрел. Зашел в прихожую и увидел толпу родственников в черном, занавешенные зеркала и накрытый труп на полу. Из-под простыни торчали только ноги. Я почему-то сразу понял, что это мама, и, плача, ушел на кухню. Там сидел отец. Он молча меня обнял.
Гроб с мамой выставили дома. До этого меня часто таскали на похороны, мол, «пойдем пожрем», и заставляли целовать покойников в лоб — это всегда меня очень пугало, но тогда я все-таки не до конца понимал, что такое смерть.
Когда умерла мама, все изменилось. Ее смерть стала для меня катастрофой, резко выдернула из детства. Мне не с кем было поговорить о своих чувствах, со мной о маме тоже никто не говорил. После похорон эта тема была закрыта. Я плакал по ночам, бил себя по лицу, потому что чувствовал вину за ее смерть.
Вскоре отец уехал в очередной рейс, и я остался один. Первый месяц мне было страшно приходить домой. Я ходил по родственникам: то к одной тетке поесть, то у другой пожить немного. Но в целом был один, и отчасти мне это даже нравилось: никто не указывал, что делать. При этом я чувствовал себя покинутым. Мне очень не хватало материнского тепла. Правда, мама и при жизни недодала мне любви: она часто бывала отрешенной, могла оттолкнуть меня и сказать: «Уйди, ты не мой сын». Я из-за этого некоторое время думал, что девочки рождаются от девочек, а мальчики — от мальчиков, и что я родился от папы.
Только став старше, я узнал, что у мамы была шизофрения и она не просто умерла, а покончила с собой — повесилась в шкафу.
Догадываться об этом я стал, когда кто-то из детей на улице бросил: «Такой же шиз, как мать». Потом уже родственники рассказали мне, что произошло. Мама заболела сразу после моего рождения — за это я тоже долгое время винил себя.
Читать еще
Я часто задавался вопросом, как же мама видела мир, что чувствовала, раз убила себя. Почему не развелась, не бросила семью и не уехала в другой город, раз ей было так плохо. Долго злился на нее за самоубийство. Ближе к 30 годам, прорабатывая свои травмы, я стал думать, что мама просто не выросла. В душе она была маленькой девочкой и не знала, что мир в ее голове не есть реальность, что можно жить по-другому. Понять это мне во многом помогла книга Марка Уолинна «Это началось не с тебя. Как мы наследуем негативные сценарии нашей семьи и как остановить их влияние». Думаю, своим самоубийством мама освободила меня от повторения сценария.
«Я боялась, что мама умрет, когда меня не будет рядом»
Дарья, 24 года, Новосибирск
Мама родила меня довольно поздно — в 46 лет.
На тот момент моему старшему брату было 28 лет, сестре — 26, и еще двум братьям — 17 и 10 лет. Мы всегда боялись за маму, потому что у нее было слабое сердце, но умерла она от онкологии. Когда мне было шесть лет, у мамы диагностировали рак груди. Она два года скрывала это от меня. Потом я заметила, что мама пьет таблетки, а родные о чем-то шепчутся за моей спиной. Тогда я прямо спросила у мамы, что с ней такое. Она сказала, что, видимо, скоро ее не станет, так как врачи давали неутешительные прогнозы: опухоль была неоперабельной. Я расплакалась и ответила, что мы ее обязательно вылечим. После того разговора мама прожила еще пять лет.
Все это время я боялась, что мама умрет, когда меня не будет рядом. После школы я сразу бежала домой. Спала рядом, часто просыпалась среди ночи, проверяла, дышит ли она. Когда стала постарше, сама делала маме уколы. Последние месяцы перед смертью она страдала от сильных болей, не могла спать лежа — только сидя в кресле. Я спала рядом на диване, держа ее за руку.
В один из вечеров маме стало совсем плохо. Она перестала меня узнавать, помнила только двух старших детей. Я все время сидела рядом, но в два часа ночи заснула. В пять утра открыла глаза, и первое, что увидела, — сидящего за столом полицейского, который заполнял бумаги. Мама была мертва. Я зарыдала, меня увели в другую комнату. Помню, сидела на кровати и, плача, читала стихи, которые учила вместе с мамой. Я чувствовала жуткое опустошение, как будто часть души вырвали. Мне было 13 лет.
Через полгода папа женился, и мы переехали в другой город. Конечно, мне было обидно, но я смогла с этим примириться. Папе на тот момент было 64 года, без женщины он никогда не жил. Уборкой, стиркой, готовкой всегда занималась моя мама. Думаю, если бы он не нашел себе новую жену, просто спился бы и я бы потеряла его тоже. В новой школе я познакомилась с девочкой, у которой тоже умерла мама, и мне стало немного легче.
Читать еще
Полтора года я жила вместе с отцом и мачехой, а когда окончила девятый класс, они решили, что я уже достаточно взрослая, чтобы жить отдельно.
Сначала я переехала в общагу при техникуме, потом папа снял мне квартиру. Мне было очень тяжело: я все еще не пришла в себя после смерти мамы — на это у меня ушло в общей сложности четыре года. Я чувствовала себя страшно одинокой и начала пить: хотела заглушить боль и пустоту в душе. У меня было несколько попыток суицида: глотала таблетки и резала вены. Но меня спасали.
Когда мне было 17 лет, я познакомилась с парнем, за которого впоследствии вышла замуж. Помню, он увидел мои перевязанные запястья, спросил, что со мной, и я все ему рассказала. Моя история его не смутила. Мы начали встречаться. На четвертое или пятое свидание он пришел с букетом цветов и признался мне в любви. Через два месяца мы поехали знакомиться с его родителями. Он сразу сказал им, что женится на мне. Именно он помог мне выбраться из всего этого ада.
Сейчас я сама мама. У нас двое сыновей-погодков. Онкологические заболевания могут передаваться по наследству, поэтому я боюсь, что сама заболею и рано оставлю детей.
Этот страх со мной всегда.
«Я нашла маму на полу с пробитой головой»
Валентина, 33 года, Иркутск
Мой отец — бестолковый человек — пил и бил маму. Он ушел из семьи, когда мне было шесть. В том же году от диабета умерла бабушка. Мама запила с горя. Так-то она непьющая была — если только по праздникам, в компании. Дед винил маму в смерти бабушки, мол, довела, и периодически колотил ее своей тростью. Мы с братом, который на год старше меня, в такие моменты обычно прятались в шкафу. Так-то деда и самого было сложно назвать примером для подражания: он полжизни отсидел.
Через два месяца после смерти бабушки мама взяла себя в руки, вернулась к работе, и жизнь стала налаживаться.
Когда мне было 11 лет, мама встретила на улице знакомую со старой работы. Они разговорились, выпили маленько. Та знакомая вообще неблагополучная была: по ней видно, что пьющая. Мама ее жалела, несколько раз давала денег в долг.
Однажды утром эта женщина заявилась к нам в квартиру со своим мужиком. Видимо, снова за деньгами. Мужик этот меня разбудил и вытолкал погулять на улицу. Брата дома не было: уехал на рыбалку. Я спросонья ничего не поняла. Побродив немного, я решила вернуться домой. В подъезде столкнулась с тем мужиком, он сказал: «Там твоей маме нехорошо» — и ушел.
В квартире я нашла маму на полу с пробитой головой. Попыталась растормошить, но она не реагировала. Тогда я разбудила деда — ему на тот момент было уже 80 лет — и побежала к соседке. Она вызвала скорую. Я не думала, что мама мертва, и поняла это, только когда врачи ментов вызвали. Не помню, чтобы я плакала.
Мы с братом не были особо нужны родственникам: их больше интересовала дележка наследства. Одна из маминых сестер отправила нас на лето в лагерь. Брат оттуда сбежал. Когда смена кончилась, тетка отвела нас в «специальную школу», обещала забрать вечером. Но, конечно, не приехала — нас просто сдали в приют. Брат несколько раз сбегал оттуда, его возвращали, отправляли в дурку как склонного к побегам, он приходил в себя и снова сбегал — и так по кругу.
Мне в приюте тоже не нравилось. Злые дети, злые воспитатели. Кормили какой-то баландой, которую я есть не могла. От какао и каш хотелось блевать. Хорошо хоть одна сотрудница тайком подкармливала меня домашними бутербродами с колбасой. Наверное, дети алкашей, которые ничего хорошего в жизни не видели, чувствовали себя там лучше, но у меня-то была нормальная семья: мама не пила, работала.
Через две недели меня забрала к себе на несколько дней двоюродная сестра — дочь той самой тетки, которая сдала меня в приют. Я наконец-то смогла нормально поесть. Я ездила к ней примерно три раза в год.
Читать еще
В 2002 году нас с братом перевели в новый реабилитационный центр. Вот там было хорошо. Педагоги адекватные, еда вкусная. В приюте можно было взять только два кусочка хлеба, а там на кухне стоял эмалированный таз с хлебом — бери сколько хочешь. В первый день мы с девчонками набрали побольше, спрятали под подушкой и потом жрали втихаря. Педагоги были в шоке. Мы долго привыкали к такому изобилию.
Но брат и оттуда убегал. Вскоре тетка оформила над ним опеку ради выплат. Он стал жить самостоятельно, от него отстали. Я-то от опеки сразу отказалась: фиг им, а не мои деньги.
Когда мне исполнилось 14 лет, меня с другими девчонками отправили учиться в ПТУ в Усолье-Сибирское. Но учиться-то я особо не училась: тяжело ездить по полтора часа в другой город. В 16 лет кое-как получила диплом и выпустилась из приюта. Идти было некуда: квартира, в которой мы с мамой жили, была в собственности у государства, потом тетки ее каким-то образом продали, нам с братом купили барак без отопления и газа, в котором жить было невозможно. Мы с другими детдомовцами сняли какую-то комнатку в частном доме. Своих прав мы особо не знали, и никто нам не помогал.
Я как-то выкарабкалась, потому что никогда не хотела бичевать. По пальцам можно пересчитать тех, кто выпустился из приютов и стал жить нормально. Большинство спились. Я многих девочек похоронила.
Сейчас я сама мама. У меня двойняшки, им по пять лет.
Мужчина есть, но брак с ним я не зарегистрировала принципиально. Числюсь как мать-одиночка. Раз государство не выделило мне нормальную квартиру, буду выжимать все, что можно. Хотя и зарабатываю нормально.
Когда двойняшкам было полгода, я нашла своего отца. Он пил и жаловался на жизнь. Я помогала ему деньгами. Он никогда не просил денег напрямую, но всегда давил на жалость. А потом с днем рождения меня не поздравил, я обиделась и сказала: «Зачем нас рожать было, раз ты такой безответственный? Лучше б я у тебя на трусах засохла». Тогда обиделся он. С тех пор мы не общаемся.
Фото: Sergey Glazgo / Flickr (CC BY-NC-ND 2.0)«На похоронах я была спокойна — как будто все эмоции обрубили»
Кристина, 28 лет, Кемерово
Мамы не стало вскоре после моего 16-летия. В тот день мы отдыхали на даче у дедушки с бабушкой. Из-за какой-то ерунды, сейчас уже не вспомню, я психанула и поругалась с мамой, и она уехала в город. В 11 вечера у меня зазвонил телефон. Я удивилась, потому что на даче очень плохо ловился сигнал и практически невозможно было дозвониться.
Незнакомый мужской голос попросил дать номер отца. Я так растерялась, что на автомате продиктовала его и повесила трубку. Потом подумала: «Стоп! А что это было?» — и перезвонила. Мне объяснили, что мама попала в ДТП: не справилась с управлением, зацепила встречный автомобиль, улетела в кювет и погибла.
— Поняла, — сказала я и повесила трубку.
Честно, я сама была в шоке от своего спокойствия. Разбудила бабушку с дедушкой, сообщила, что мама попала в аварию, но не смогла сказать, что ее больше нет в живых. Они сразу подняли на уши родственников и друзей. Послали знакомого за папой: он в тот момент в очередной раз уехал на охоту в тайгу и был недоступен. Полночи я просидела в кресле, смотря в одну точку. Бабушка с дедушкой суетились, гадали, что именно произошло и в каком состоянии мама. Наконец мой дядя позвонил и сказал дедушке, что мама мертва, — дедушка упал в обморок.
На похоронах я была такой же спокойной — как будто все эмоции обрубили. Думаю, со стороны это выглядело странно.
Бабушка рыдала в истерике, дедушка старался держаться. Мамина сестра не хотела подходить к гробу: «Не хочу запоминать ее такой». Гроб с мамой сутки простоял в квартире. С ней пришло попрощаться много народу. Но мне очень хотелось, чтобы все они ушли и оставили меня в покое. Хотелось побыть одной. В голове была только одна мысль: «А что дальше?»
Каждый проживал свое горе в себе. А у меня и времени прожить эти чувства особо не было: я готовилась к ЕГЭ и поступлению в вуз. Вставала в шесть утра, гуляла с собакой, которую мама подарила мне на 16-летие, в восемь шла в школу, а потом опять гуляла с собакой и ехала на другой конец города заниматься с репетиторами. Вечером учила уроки и снова выгуливала собаку. Удивляюсь, как я выжила с таким режимом. Честно, занималась я только ради мамы: она хотела, чтобы я поступила.
Практически сразу после похорон я стала жить одна: папа снова свалил на охоту. По факту, думаю, он больше бухал, чем охотился. Обо мне он особо не беспокоился. Даже не поддерживал финансово — помогали родственники.
Моя бабушка жила в соседнем подъезде и иногда меня подкармливала. Я сразу обозначила, что ко мне без моего ведома приходить не надо и, если мне что-то будет нужно, я сама зайду.
Через несколько месяцев после похорон я заметила, что папа общается по скайпу с женщинами. Конечно, я понимала, что он не будет всю жизнь один, но психовала, ведь прошло еще так мало времени. Однажды, когда я спала, папа пригласил в дом мать моей подруги. Я услышала, как щелкает замок, проснулась и вышла в прихожую. Увидев меня, она сразу ретировалась. Я была страшно зла, позвонила подруге и высказала ей все, что думаю, хотя она вообще была не при делах. После этого мы с ней не общались полгода.
Где-то через год папа стал встречаться с дочкой моего крестного. Когда он признался мне в этом, я махнула рукой: «Делайте что хотите, только не в маминой квартире». Тогда отец переехал к ней. Они поженились.
Принять все это мне помогли собачники, с которыми я встречалась по вечерам, и мой инструктор по вождению — люди взрослые и опытные.
Я рассказывала им про свои обиды, меня успокаивали, и я как-то меньше психовала, общаясь с отцом. Вряд ли я бы смогла поговорить об этом с бабушкой и дедушкой.
Пять лет назад я вышла замуж. На общем свадебном фото папа стоял со своей новой женой. У меня мелькнула мысль: «Тут должна была стоять мама, а не она». Я думаю о маме каждый день и, конечно, жалею, что накануне аварии мы поссорились, что это произошло на даче, а не в городе, ведь тогда бы она никуда не уехала.
Из опыта работы. Разработка сценария физкультурного праздника » Мама, папа, я – спортивная семья»
Журнал > Выпуск 17 (декабрь 2012) > Инновации: методика и практика > Из опыта работы. Разработка сценария физкультурного праздника » Мама, папа, я – спортивная семья»
|
Н.
Чтобы заинтересовать взрослых членов семьи вопросами
формирования здорового образа жизни детей, а также, показать, чему
научился их ребенок за определенный период времени, вовлекаю родителей в
образовательный процесс; приглашаю их на открытые мероприятия:
«Просыпайся, детвора» ( гимнастика после сна), «Поиграй со мной» (досуг совместно со взрослыми) и др. Хочется отметить, что родители с удовольствием приходят на эти мероприятия и выражают о них положительные отзывы..
АМама, папа: познакомься с настоящим мной
Сегодня февральский вечер четверга, и мой список дел немного отличается от обычного. Возьмите вакуум. Вынесите мусор, и, может быть, загадочное насекомое, жужжащее вокруг него, последует за вами. Определенно удалите эти фотографии из поездки в Вегас. Попробуй запланировать партию в гольф для папы. . . проверить часы работы музея для мамы. . . о, и если в чемодане есть место, может быть, они смогут принести те пушистые тапочки, которые я оставил дома в прошлый раз.
Это выходные для родителей, одно из самых ожидаемых событий года, и не только потому, что мне гарантированы два дня бесплатного питания и полностью оплаченная поездка в Target. Кампус переполнен мероприятиями, спонсируемыми университетом. Занятый студент может легко передать маме и папе расписание и карту и не увидеть их снова до весенних каникул. Но семья Пуртиллов так не работает. Моим родителям не нравятся лекции по геологии или вино с сыром с ректором. Они хотят проводить время на моей территории, первой в моей жизни территории, на которой не указано их имя в документе.
Таким образом, выходные превращаются в студенческую версию программы «покажи и расскажи». Это мои друзья! Это моя общага! Это моя жизнь! Приди и посмотри! Для меня это игра. Для них это попытка понять за 48 часов, чем я занимаюсь, что стоит 32 000 долларов в год.
Когда дело доходит до приветствия людей, это не только объятия и подарки. На первом курсе я очень нервничал. Я подготовился к их предстоящему прибытию, проведя тщательную проверку всех компрометирующих предметов.
Футболка «Большая игра» с непристойным мультяшным рисунком? Засунул в заднюю часть ящика. Остатки прошлой субботней ночи? Привет, корзина. За десять минут до того, как уйти, чтобы встретиться с ними, я с тревогой посмотрела в зеркало и размазала румяна и консилер по своему морщинистому и усталому лицу в безуспешной попытке замаскировать две четверти слишком малого сна и слишком много вечеринок Band Shak.
Дело в том, что в моих телефонных звонках и посещениях дома я представил картину своих первых нескольких месяцев в Стэнфорде, которая была немного более блестящей, чем реальность. Я самый старший ребенок, первый, кто собирает вещи и отправляется в школу, и я с готовностью признаю, что одним из моих главных мотивов является непреодолимое желание сделать так, чтобы мои родители мной гордились. Я не мог им лгать — способность моих мамы и папы выявлять малейшие манипуляции с правдой превосходит все возможности ФБР — поэтому вместо этого я рассказывала забавные истории и демонстрировала улыбающиеся групповые фотографии, чтобы отвлечь всех от того, как они устали.
, разочарование и одиночество я иногда чувствовал.
Глядя на своих родителей в моем двойнике Ринконада, с совершенно очевидными кругами под глазами, у меня не было другого выбора, кроме как признаться в том, что я потратил столько сил, пытаясь скрыть: мои оценки были не такими уж хорошими. Я был бледным и одутловатым. И я чувствовал себя таким же грациозным и уравновешенным, как гипсовый садовый гном.
Мои родители не сказали мне, как они были разочарованы. Вместо этого они обняли меня и повели на молочный коктейль в маслобойню. А в воскресенье днем они снова сели в «камри» и позволили мне вернуться к взрослению.
С тех пор я понял кое-что, не последнюю роль в этом сыграло то, что замена вина в ящике водой решает эту бледную, опухшую проблему. Я поняла, что не всегда могу делать выбор, который одобряют мои родители. Может быть даже облегчением признаться им, что иногда все не идеально.
Когда мои родители вернулись на ферму в феврале прошлого года, они нашли дочь-второкурсницу более счастливой и спокойной, чем первокурсница, которую они посетили годом ранее.
Я не сделал себя перед тем, как они пришли. Я не прятал свою коллекцию грязных полотенец. Я не думаю, что они были в восторге от моего выбора специальности. Это не помешало им признать, что мне нравится, где я и что я делаю. Оказывается, мое счастье — это единственное, чего по-настоящему желали для меня мои родители.
Моя мама все еще может хватать меня за руку, когда мы вместе переходим улицу, а папа, вероятно, всегда будет называть меня «Панкин». Но когда дело доходит до отпуска, я думаю, у нас все в порядке.
Коринн Пертилл, 2002 г., изучает английский язык/творческое письмо из Хантингтон-Бич, Калифорния.
Мама, папа, колледж и я
Мама, папа, колледж и я
Корнел Духани ▪ Зима 2011 Я семнадцатый или восемнадцатый, возможно, даже девятнадцатый ребенок своего отца. Но кто считает? Конечно, нет. Я мало что знаю о его отношениях со всеми детьми — на самом деле, я даже не знаю всех своих братьев и сестер, — поэтому я не могу в полной мере оценить уровень его безответственности.
Мой отец родился в 1948 году в Сент-Джеймс, Ямайка. Он бросил школу в возрасте четырнадцати лет, чтобы стать механиком. Это не редкость на Ямайке — плата за обучение в средней школе непомерна. В американской традиции нет «настоящих» государственных средних школ. Мой папа переехал в дом своего дяди, и к пятнадцати годам он знал все, что нужно знать об автомобиле. Он копил до тех пор, пока не смог открыть свой собственный бизнес, и когда он наконец это сделал, все было хорошо. Он зарабатывал все деньги, которые ему были нужны.
Затем пришли женщины. К двадцати трем годам у папы было четверо детей, трое из них родились в одном году. Это не повредило его репутации среди друзей. Действительно, насколько мне известно, моего отца уважают все, кто его знает, кроме его детей. Он никогда не жил ни с кем из нас в стабильной семье. Все, на что мы могли надеяться, когда росли, были его спорадические визиты. Некоторым из нас повезло больше, чем другим.
Как и многие ямайские мужчины, от моего отца не ожидалось, что он будет заботливым родителем, но от него ожидали, что он будет материально поддерживать своих детей, что он и делал. Он никогда полностью не пренебрегал нами и следил за тем, чтобы о нас заботились. Он даже отдал бизнес некоторым из наших матерей — обычно бары, — чтобы они могли зарабатывать на жизнь самостоятельно.
Еще до моего рождения мой отец сказал моей матери, что не хочет, чтобы его ребенок родился в Беллфилде, захудалом сельском районе прихода Святой Марии, где есть только один уличный фонарь. Он оплатил переезд и ежемесячно снабжал ее арендной платой. Моя мать, родившаяся в 1966 году, работала барменом и бросила школу в одиннадцатом классе, потому что ее родители больше не могли оплачивать ее обучение. Брат моей матери даже не смог зайти так далеко и до сих пор неграмотен. Их поколению было гораздо труднее.
Когда я был маленьким, папа приезжал ко мне через день и оставался на несколько выходных.