Любовники, любовница, преданный муж и дети: какие темные стороны не скрывала Марина Цветаева
Марина Цветаева
«В утренний сонный час, в час, когда все растаяло, я полюбила Вас, Марина Цветаева», — этими словами из песни Земфиры мы бы хотели начать этот материал. Цветаева, пожалуй, единственный классик, оставивший свой след не только в мировой литературе, но и в российском шоу-бизнесе. А также в Инстаграме — (запрещенная в России экстремистская организация) фотографии Светланы Бондарчук, например, нередко сопровождают знаменитые строки.
Легенды отечественной сцены имеют счастье исполнять песни, написанные на стихи Марины Ивановны — у Пугачевой это «Мне нравится, что вы больны не мной» и «Реквием», а Аллегровой «Я тебя отвоюю». Да простит нас Ирина Александровна, но данная композиция в исполнении Димы Билана пронзила сердце автора данного материала.
Это стихотворение Марина Цветаева посвятила Александру Блоку — поэту, которым она восхищалась, образу, который она боготворила.
В этих строках 24-летняя на тот момент девушка кричала о любви к мужчине, клялась быть ему «вернее пса». Любовной связи между ними двумя не было, что в случае с Цветаевой удивительно — она была крайне страстной женщиной. И никогда не скрывала свои пороки. Ни от супруга, с которым прожила почти 30 лет, ни от общественности.
МУЖ-ГИМНАЗИСТ
«Если он найдет и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж», — такая мысль промелькнула в голове 18-летней Марины Цветаевой, когда она впервые увидела Сергея Эфрона на пляже в Коктебеле. Ему было 17 лет, и он нашел заветный розовый сердолик, о котором так мечтала девушка. Она стала его женой.
Был ли это любовь с первого взгляда? Скорее юношеская влюбленность — оба были слишком молоды и, возможно, не до конца понимали, в какую авантюру бросаются. Через год после свадьбы стали родителями — новоиспеченному отцу на тот момент исполнилось 18 лет.
Сергей Эфрон
Они не были страстными любовниками — химии не случилось, поэтому Марина в скором времени начала удовлетворять свои потребности на стороне.
Не спешите осуждать, Цветаева была не только молодой женщиной, жаждущей любви, но и поэтессой, которой всегда требовалось вдохновение, чувство, эмоция, страсть!
Сергей Эфрон знал о похождениях супруги, но ничего не говорил — все понимал и принимал, потому что любил. Хотя есть версия, что боялся — Цветаева оказалась женой скандальной: разборки и истерики были привычном делом в их доме. После очередной ссоры она обычно уходила из дома и могла появиться там только на следующее утро. Где пропадала? В будуарном салоне Аделаиды Герцык. Именно там произошла судьбоносная встреча.
Что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?
(23 октября 1914 год)
Как утверждают исследователи, это стихотворение (так пронзительно потом прозвучавшее в фильме «Жестокий романс») Цветаева написала, не в силах совладать со своими чувствами к Софии Парнок.
МЕЖДУ НИМИ, ЖЕНЩИНАМИ
Их встреча произошла в квартире Герцык — 40-летней дамы крайне свободных взглядов. Эта троица часто проводила совместные вечера, и в один из них между Цветаевой и Парнок вспыхнула искра.
«Аромат дорогих сигарет и изысканных духов, бело-черное одеяние, подчеркивающее противоречивость личности, грациозные движения, властные губы, резко очерченный подбородок — все это сразу привлекло внимание Марины. Очарование исходило от притягательной ауры греха, нежного хрипловатого голоса, соблазнительного взгляда зовущих глаз, трепетного движения изящных пальчиков Софии, которыми она доставала платок из сумочки. Против всего этого Цветаева устоять не могла», — так описывают первую встречу будущих любовниц.
София Парнок
Дома Цветаеву ждали муж и 2-летняя дочь, но Марина, «попав в когти дьявола», напрочь о них забыла.
Это были отношения на грани, пожирающие, удушающие… Цветаева страшно ревновала Парнок к любой встречной даме, а та, желая еще больше разжечь эти и без того раскаленные отношения, флиртовала со всеми направо и налево.
А что же муж поэтессы? Не взревновал? Не устроила скандал? Нет и нет. Сергей Эфрон покорно ждал, когда же «пагубная страсть» остынет. Не дождавшись, ушел на фронт.
А Марина и София и не думали расставаться — они много путешествовали по России, сняли квартиру на Арбате для встреч, посещали вместе мероприятия.
Долго это все же продолжаться не могло — уж слишком сильным было пламя их страсти. И оно потухло. Вернее было залито слезами Марины, когда она застала Софию с другой женщиной.
Всех героинь шекспировских трагедий
Я вижу в Вас.
Вас, юная трагическая леди,
Никто не спас.
(16 октября 1914 год)
ГОРЕ-МАТЬ
В жизни Цветаевой началась черная полоса (первая из многих) — любовница изменила, муж ушел на фронт, оставив ее одну с детьми, проблемы наваливались одна за другой. Депрессия буквально заглатывала несчастную женщину.
И она, желая хоть как-то облегчить себе жизнь,.. сдала дочерей в приют.
Были ли на это объективные причины? Ни одной! Свой поступок она объяснила желанием обеспечить девочкам полноценную жизнь. Мать, которая легко могла бы это сделать, но просто не хотела.
Ее голова была занята лишь двумя вещами — поэзией и еще не угасшей ревностью.
Пока горе-мать (простите, но мы будем категоричны в данном случае) пыталась справиться со своими внутренними демонами, девочки пытались выжить. Получилось это только у 7-летней Ариадны — 2-летняя Ирина умерла. Говорят, что от голода.
На похоронах крохи Цветаева тоже не появилась. «Чудовищно? — Да, со стороны. Но Бог, видящий мое сердце, знает, что я не от равнодушия не поехала тогда в приют проститься с ней, а от того, что не могла», — писала она в дневнике.
А вот еще одна запись, зафиксированная Цветаевой через некоторое время после смерти дочери: «Ирина! — Я теперь мало думаю о ней, я никогда не любила ее в настоящем, всегда в мечте — любила я ее, когда приезжала к Лиле и видела ее толстой и здоровой, любила ее этой осенью, когда Надя (няня) привезла ее из деревни, любовалась ее чудесными волосами.
Но острота новизны проходила, любовь остывала, меня раздражала ее тупость (голова точно пробкой заткнута!), ее грязь, ее жадность, я как-то не верила, что она вырастет — хотя совсем не думала о ее смерти — просто, это было существо без будущего».
Современное общество бы распяло знаменитость за такое отношение. Это мы еще не рассказали, как она привязывала младшую Ирину к ножке кровати в темной комнате. «Стала делать это с тех пор, как она, однажды, в наше с Алей отсутствие съела из шкафа полкочна сырой капусты», — делилась в своем дневнике Цветаева.
Многие пишут, что подобная нелюбовь к младшей дочери (совсем крохе!) была связана с ее слабым здоровьем — поэтесса не хотела прикладывать лишние усилия и ухаживать за больным ребенком. А еще она была ленивой неряхой. Об этом можно узнать из книги Виктории Швейцер, которая беседовала с сестрой Марины: «Анастасия Цветаева вспоминала, как, вернувшись весной 1921 года в Москву после четырехлетнего отсутствия, она ужаснулась тому запустению, беспорядку и грязи, которыми зарос дом сестры.
Воспользовавшись ее отсутствием, она начала приводить все в порядок; мыть, чистить, гладить… И вместо благодарности услышала от вернувшейся домой Марины: »Мне это совершенно не нужно!.. Не трать своих сил!»»
Единственным, кому досталась материнская любовь Цветаевой, оказался ее сын Георгий. Биографы до сих пор спорят, кто был отцом мальчика.
ЧЬИХ СЫН БУДЕШЬ?
Георгий, появившийся на свет 1 февраля 1925 года, хоть и носил фамилию Эфрон, по мнению многих, был сыном Константина Радзевича — поэта и лучшего друга мужа Цветаевой. С ним Марина познакомилась, когда приехала к супругу в Прагу. Страсть вспыхнула мгновенно и подарила поэтессе пусть и несколько, но очень бурных ночей. А вскоре у поэтессы родился сын.
«Моего ничего нет… Вылитый Марин Цветаев!» — в шутку отмечал счастливый отец, а знакомые пары шептались: мальчик — копия Радзевича.
Сам Константин Болеславович был в курсе слухов, но отцовство свое отрицал: «Я думаю, что со стороны Марины оставлять эту неясность было ошибкой.
Но она так и не сказала мне правду. Я, конечно, жалею теперь, что отнесся к этому без должного интереса. <…> Сын мой Мур или нет, я не могу сказать, потому что я сам не знаю. В этом вопросе, пожалуй, Марина была не права».
Георгий (Мур) Эфрон
Своего Мура (так мальчика называли в семье) Цветаева обожала — слишком сильно, почти до преклонения. Он же держался с ней сдержанно и обращался исключительно по имени отчеству — Марина Ивановна. Не подарив ни капли любви дочкам, к ногам сына поэтесса была готова положить весь мир: любое его желание моментально исполнялось, он никогда не слышал слова «нет».
Удивительно, но при такой вседозволенности Георгий Эфрон вырос порядочным юношей. А еще очень умным. Ему прочили блестящее будущее, но у судьбы на этого молодого человека с синими глазами были иные планы — она отсчитала ему лишь 19 лет жизни.
Накануне войны репрессировали его отца и сестру. Вскоре Сергея Эфрона расстреляли.
Георгий и Марина остаются одни — ему 14, ей всего 48 лет, впереди самое печальное будущее: Цветаева, превратившаяся в измученную старуху и забросившая поэзию, не могла устроиться даже посудомойкой. Нищенское существование и отсутствие каких-либо перспектив привели к финалу, в котором мало кто сомневался, — Марина Цветаева наложила на себя руки. Молодой Мур остался совсем один.
Смерть матери подкосила — юноша замкнулся и никого не подпускал к себе, ни с кем не разговаривал. Излить душу он сможет чуть позднее — в письме другу семьи Самуилу Гуревичу: «Я вспоминаю Марину Ивановну в дни эвакуации из Москвы, ее предсмертные дни в Татарии. Она совсем потеряла голову, совсем потеряла волю, она была одно страдание. Я тогда совсем не понимал ее и злился на нее за такое внезапное превращение… Но как я ее понимаю теперь!..»
В 19 лет — в июле 1944 года — Георгий Эфрон ушел на фронт, где в скором времени был убит. Финал.
Марина Цветаева родилась 8 октября 1892 года
1 из 14Фото: Getty Images, Legion-Media.
ru, East News, ТАСС
Алена Петровская
Роковая любовница Марины Цветаевой — Собеседник
Талантливая русская поэтесса Марина Цветаева написала немало стихов, вошедших в золотой фонд русской любовной лирики. Чувственная, тонкая, светлая поэзия. Кто же вдохновлял поэтессу на столь высокое творчество? Имя ее музы – София. Она была ее самой сильной любовью.
Талантливая русская поэтесса Марина Цветаева написала немало стихов, вошедших в золотой фонд русской любовной лирики. Чувственная, тонкая, светлая поэзия. Кто же вдохновлял поэтессу на столь высокое творчество? Имя ее музы – София. Она была ее самой сильной любовью.
И все-таки – что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?
Кто не помнит слова этого замечательного романса на стихи Марины Цветаевой. Но мало кто знает, что посвящены они не любимому мужчине, а любимой женщине Софии Парнок.
У этой пары была сводница – Аделаида Герцык, писательница начала прошлого века, так и не снискавшая известности.
В ее доме собиралась богема. Почти 40-летняя Аделаида хоть и числилась замужем, но ни от кого не скрывала слабости к хорошеньким девушкам. Среди тех, к кому она испытывала особую страсть, была молодая поэтесса София Парнок. А 23-летняя Марина Цветаева пока ходила лишь в приближенных обожательницах. Они неминуемо должны были встретиться. И это случилось.
За каминной решеткой потрескивал огонь, в воздухе пахло чаем и духами. Всё располагало к неге и страсти. Парнок вошла в гостиную в вязаной черной куртке с крылатым воротником, остановилась, чуть наклоня голову и игриво покусывая пальчик. Она устремила взор на молоденькую женщину с короткими вьющимися светлыми волосами. Эти призывные взгляды не остались незамеченными. Кто-то шутливо сказал: «Знакомьтесь же, господа!» Парнок, пристально глядя в глаза Марине, вложила в ее руку свою. Позже Цветаева тщательно подыскивала слова, чтобы описать поэтическим словом знакомство – «движеньем длинным» и «нежно» в ладони «помедлил осколок льда».
Парнок вынула изо рта дымящуюся сигарету и, словно рыцарь, поднесла ей спичку. После выпитой рюмки вина они уже не скрывали своих намерений. «О, будьте моим Орестом!» – молча взывала Марина, ища отклика на лице избранницы. И как она описала сей момент в стихах, выхватила цветок и отдала его Софии. Она растворялась в прищуре ее глубоких глаз и хрипловатом смехе. Дома Марину Цветаеву ждала двухлетняя дочка Ариадна, рожденная от мужа Сергея Эфрона. Впрочем, ждала – это сказано мягко. Мать привязывала малышку к ножке кровати. Боясь темноты, та забивалась подальше – в угол. Тут же шныряли крысы. И это была не просто жестокость. Так Цветаева закаляла характер ребенка, взращивала в дочке «победу путем отказа», любимый ее жизненный принцип. Повзрослев немного, Ариадна писала в дневнике, который ее заставляла вести Цветаева: «Моя мать очень странная. Моя мать совсем не похожа на мать. Матери всегда любуются на своего ребенка и вообще на детей, а Марина маленьких детей не любит…»
Нежные чувства мама Ариадны испытывала к Софии, которую она называла «не женщина и не мальчик».
Впрочем, Цветаева сама путалась, как себя идентифицировать в этой связи. Порой в своих стихах она воспринимала именно себя олицетворением активного, мужского начала в отношениях с Парнок и изображала себя пажом, обходительным и льстивым возлюбленным могущественного создания. Несмотря на то, что Цветаева была не очень искушенной в сексуальных утехах, ей удалось отбить Софию у Герцык. Вскоре они вместе уехали подальше от глаз в неизвестном направлении на несколько дней. Близкие сходили с ума, пока парочка наслаждалась обществом друг друга. Вот что писала близкая знакомая Цветаевой Елена Волошина, мать поэта Волошина, подруге: «Вот относительно Марины страшновато: там дело пошло совсем всерьез. Она куда-то с Соней уезжала на несколько дней, держала это в большом секрете… Это всё меня очень смущает и тревожит, но мы не в силах разрушить эти чары».
Цветаева называла Парнок своей музой. И действительно, стихи, что прежде не писались, теперь лились как из рога изобилия. Цветаеву очень бодрила и вдохновляла новизна ощущений.
Правда, она не совсем понимала, можно ли называть эти ощущения любовью. Но еще больше захватывало дух, что теперь все «дьявольски наоборот». Их связь уже ни для кого не была секретом. Один из современников поэтессы вспоминал: «Два раза я был приглашен к Римским-Корсаковым на такие очень странные сеансы. Марина Цветаева тогда считалась лесбиянкой, и там, на этих сеансах, я два раза ее видел. Она приходила с поэтом Софией Парнок. Обе сидели в обнимку и вдвоем, по очереди курили одну папиросу». Иногда на свидания с любимой Цветаева брала с собой дочь. Вот что вспоминала Ариадна: «У мамы есть знакомая, Соня Парнок, она тоже пишет стихи, и мы с мамой иногда ходим к ней в гости. Мама читает стихи Соне, Соня читает стихи маме, а я сижу на стуле и жду, когда мне покажут обезьянку. Потому что у Сони есть настоящая живая обезьянка, которая сидит в другой комнате на цепочке». Не дочь, а именно Парнок вдруг пробудила в Цветаевой материнский инстинкт. Она признавалась, что, понимая всю нелепость желания, мечтала иметь от Парнок… ребенка.
Увы, но ветреная Софи отнюдь не хранила верность поэтессе. Через год после начала их отношений между ними пробежала тень измены. Их страсть утихла. Некоторые исследователи жизни и творчества Цветаевой уверяют, что Парнок была лишь первой ее женщиной. Имена последующих не растиражированы. Потом Цветаева вновь возвращалась к естественным проявлениям чувств. И к более позднему ребенку – сыну относилась совершенно иначе, чем к дочери. Мура она холила и лелеяла. Он был необычайно умен, образован. В год гибели матери ему исполнилось шестнадцать. В мечтах она видела, что живет с ним на острове, чтобы никто не смог бы встать между ними. Сын и вырос в мире, полностью неприспособленном к окружающей действительности. В последние годы их семья жила в жуткой атмосфере. Сергей Эфрон и сестра Ариадна томились в застенках Лубянки, а матери отказывали даже в работе посудомойкой в столовой Литфонда. Как-то сын крикнул ей в сердцах: «Ну, кого-нибудь из нас вынесут отсюда вперед ногами!» Она только произнесла: «Так что же, по-твоему, мне ничего другого не остается, кроме самоубийства?» Он ответил: «Да, по-моему, ничего другого вам не остается!» К 48 годам она превратилась в измученную старую женщину, которая уже давно не писала стихов.
Она все чаще примеряла к себе смерть. Когда ее нашли в петле, сын сказал: «Марина Ивановна правильно все сделала». Мур погиб в 19 лет на фронте в одном из первых же боев.
Наталья Петрова.
История памятника Марине Цветаевой
Литература
Елена
Находится напротив дома-музея памятника поэтессе. Дом, из которого она уехала в эмиграцию. Цветаева сидит и задумчиво смотрит на московскую улицу (скульптор Н. Матвеева, архитектор С. Бурицкий и А. Дубовский). Установлен в 2007 году к 115-летию со дня рождения поэтессы. История памятника Марине Цветаевой История создания памятника Марине Цветаевой
125 лет назад, 8 октября 1892 года, в Москве родилась поэтесса Марина Ивановна Цветаева. Русский поэт, по праву считающийся одним из самых выдающихся представителей Серебряного века.
Свои первые стихи Цветаева написала в шесть лет, причем не только на русском языке. Многие ее творения, положенные на музыку, стали популярными романсами. Между тем личная жизнь очень сильно повлияла на поэзию Марины Цветаевой. Действительно, большинство своих лучших стихов о любви она написала в моменты сильных душевных переживаний.
Портретное фото Марины Цветаевой. История создания памятника Марине Цветаевой
Спустя шесть лет, в 2006 году, в Тарусе появился памятник М. Цветаевой (скульптор Юрий Соскиев, архитектор Борис Мессерер). На высоком берегу Оки, рядом с фигурой поэтессы — живое дерево красной рябины.
По словам Бориса Мессерера, ее образ парил над ними, «мы восхищаемся ее гением и склоняем головы перед ее великой и трагической судьбой».
ПодробнееЧеловек-невидимка Памятник-невидимка
В 2007 году появился еще один памятник – в Борисоглебском переулке в Москве, напротив Дома-музея Цветаевой (скульптор Н.
Кроме того, во Франции появился фундаментальный памятник М. Цветаевой, созданный Зурабом Церетели летом 2011 года. В частности, в курортном городке Круа-де-Ви (он же Сен-Жиль-сюр-Ви) на берегу Атлантического океана, где поэтесса отдыхала в 1926 году и откуда писала письма Борису Пастернаку.
ПодробнееПарк горных скульптур Павла Бажова
А в 2013 году в саду скульптур Одесского литературного музея появились фигуры двух поэтесс – памятник Анне Ахматовой и Марине Цветаевой (скульптор Олег Черноиванов). Создатели выполнили монумент в египетском стиле – постамент, украшенный пирамидой и анкхом, сочетается с одеждой и прической главных героев, у ног которых сидят леопарды.
Мало кто знает, что Православная церковь признала Цветаеву достойной прощения и участия.
По каноническим правилам Православной Церкви самоубийц хоронят без церковной панихиды и панихиды.
Однако в 1991 году, в день пятидесятилетия со дня кончины Марины Цветаевой, московский храм Вознесения у Никитских ворот совершил службу для рабы Божией Марины. Разумеется, по благословению покойного Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.
Читать далееХозяйка Медной горы Топиарная скульптура
Великие поэты, наряду с даром сочинять стихи, наверное, обладают особой тонкостью психической организации. Особая восприимчивость к вдохновению определенных сил, порождающих вдохновение (Цветаева называет их «стихиями»). Кроме того, она обладала способностью тонко схватывать суть вещей и выражать ее словами. Способность увидеть душу другого человека, понять и полюбить ее, позволив ей сбыться в стихах. «Любить — значит видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осознали родители», — писала Цветаева в своем дневнике в 1919 году.18.
Несомненно, угнетенное состояние, в котором Марина Цветаева находилась перед смертью. После тщательного рассмотрения всех обстоятельств смерти Марины Цветаевой Святейший Патриарх Алексий II благословил ее.
Для Марины Цветаевой было богослужение 31 августа (день ее кончины) 1990 года в Елабуге. А с 1991 года в этот день в Большом Вознесенском соборе у Никитских ворот в Москве проходят панихиды.
О переводах Марины Цветаевой — Одесское обозрение
Величайшим поэтом двадцатого века была женщина». Мэри Джейн Уайт — одна из ее самых выдающихся переводчиков на английский язык.
Размышляя о своих отношениях как читатель-переводчик Цветаевой, я обнаруживаю, что как современная американка, которая начала читать, писать и переводить стихи в начале 1970-х годов, я разделяю точку зрения поколения с моей американской современницей и сестра-поэт Тесс Галлахер, выраженная в ее вступительном эссе «Перевод прекрасного избытка духа в Марине Цветаевой»:
«Марина Цветаева занимает особое место в моей памяти о поиске женщин-писателей, которые могли бы предложить примеры того, чем можно восхищаться и к чему мы могли бы стремиться. Женские модели начала 1970-х годов для молодых женщин-поэтов, таких как я, когда мы начали формировать свои поэтические голоса, были либо герметичными, как Эмили Дикинсон, которую закрыли, а ее щедрость спрятали в каменных банках, потому что ее гению помешали мужские публикации.
склонности — или, на другом конце шкалы, взрывоопасный котел сдерживаемого праведного гнева и правды Сильвии Плат и Энн Секстон, — за что можно быть благодарным, чувствуя при этом вину за то, что их самоубийства, возможно, ритуально спасли от аналогичная психическая травма».
Мое первое знакомство с Мариной Цветаевой в начале 1970-х произошло, когда я начал читать и изо всех сил пытался писать стихи на английском языке, а также начал и изо всех сил пытался выучить основы флективной русской грамматики в Рид-колледже. Цветаева была представлена краткой подборкой переводов в антологии современной русской поэзии под редакцией Владимира Маркова и Меррилла Спаркса.
Помню, что особенно запомнилось мне в свое время стихотворение Цветаевой «Попытка ревности». Где я когда-либо слышал такой голос? Никогда!
Вот, теперь, мой новый перевод:
Попытка ревности
(обращено Марку Слониму)
Как твоя жизнь с другим, —
Проще, не так ли? — Один взмах весла!—
И так же легко, как какой-то берег
Твоя память обо мне
Отступает, как плавучий остров
(В небе — не вода!)
Души, души! должны быть твоими сестрами,
Не твоими любовницами!
Как твоя жизнь с простой
Женщина? Без твоя богиня?
Ваше Величество свергнуты, свергнуты-
Сброшены (из-за одного промаха),
Как поживает ваша жизнь? Как ты вообще — встаешь?
С обычаями неумирающей банальности
Как ты справляюсь, бедняга?
«Хватит этих извержений —
И сцены! Я получу свой собственный дом».
Как жизнь с кем попало —
Мой избранник!
С более подходящим, более съедобным —
Еда? Надоело — не твоя вина. . .
Как твоя жизнь с кротовиной —
Ты, растоптавший Синай!
Как твоя жизнь с иностранцем,
Местным? Рядом с твоим ребром — дорогая?
Голову не стыдно хлестать
Как поводья Зевса?
Как твоя жизнь — ты в порядке —
Способен? Ты когда-нибудь поешь — как?
С проклятием бессмертной совести
Как поживаешь, бедняга?
Как ваша жизнь с товаром
Рынка? Найти ее арендную плату — круто?
После каррарского мрамора
Как жизнь с пылью
Из гипса? (Бог — вытесан из
Блоков — и ныне совершенно разбит!)
Как твоя жизнь с сотой-тысячной —
Ты, знавший Лилит!
Ваша новинка на рынке
Удовлетворяет? Остыл до чар,
Как твоя жизнь с земным
Женщина без шестого
Чувства?
Что ж, заявляю: ты счастлив?
Нет? В неглубоком иссушающем водовороте —
Как твоя жизнь, милый? Сложнее,
Как мне, с другим?
19 ноября 1924
Это была, как описала ее Тесс Галлахер, «Цветаева, которая действительно хочет любить, как боги, а не как простой человек».
. . для которой «нелегко было найти любовников, которые могли бы парить вместе с ней, той Цветаевой, которая «своими стихами восстанавливает душевное равновесие. Вместо того, чтобы отрезать любовника за то, что он бросил ее, или стать жертвой, она переворачивает их и позволяет им почувствовать, что они потеряли, отказавшись от своей любви к ней. Это была недавно сформулированная парадигма для женщин-поэтов всего мира, пытающихся сделать больше, чем зализывать раны в позе жертвы».
Позже, в середине 1970-х, когда я писал для получения степени магистра поэзии в Мастерской писателей Айовы и заканчивал юридическую степень, у меня была возможность поработать пару сезонов в Международной писательской программе Университета Айовы. в качестве помощника директоров Пола и Хуалинг Энгл; каждую неделю мне вручали буквальные «рыси» с разных языков мира для перевода презентаций писателей (в срок!) на английский.
В эти насыщенные и напряженные годы в Айове я также учился у русских переводчиков Джона Глэда и Даниэля Вайсборта (которые вместе с Тедом Хьюзом основали и редактировали «Современную поэзию в переводе») и смог внести свои первые переводы русских стихов Николая Гумилева, Владислава Ходасевича, Вячеслава Иванова и Эдуарда Лимонова антологии, которую они совместно редактировали, под названием «Русская поэзия: современный период», которая стала «Известной книгой года» по версии New York Times.
Потом, в феврале 1978 года, я занялся переводом Цветаевой, потому что:
». . . как анонимный член аудитории в Айова-Сити я имел возможность задать поэту русского происхождения Иосифу Бродскому несколько вопросов об Анне Ахматовой, чья репутация остается шире, чем у Цветаевой. Ахматова и Бродский познакомились в Москве, когда она была очень старой женщиной, а он молодым человеком. Он признался, что они сплетничали, как это делают поэты, о других поэтах, но что Ахматова тогда «была ужасно смиренна». Она говорила, что «по сравнению с [Пушкиным] и Цветаевой я просто корова. Я корова», — так она говорила. Я думаю теперь о том, что могла дать Цветаева за то, чтобы подслушивать тогда!
Этот обмен любопытным образом согласуется с недавним сравнительным описанием Тэсс Галлахер различных обращений Ахматовой и Цветаевой:
более опасная и громоздкая модель по сравнению с Ахматовой, которая стала для нас столь важной как знак статуса под политическим и эмоциональным принуждением, привлекая таких переводчиков, как Джейн Кеньон, чью собственную работу Ахматова очень ободряла».
Прямые ответы Бродского на мои вопросы-с-зала пробудили во мне раннее стремление написать Цветаеву на английском языке, которая послужила бы мне и следующему поколению американских поэтов переводом, который позволил бы Цветаевой «полностью обрести статус английский, который она могла бы дать нам, если бы писала по-английски.
С 1978 года я продолжал работать над чтением и переводом Цветаевой и, таким образом, воспринимал ответы Бродского как своего рода задание, почти сорок лет. В будние и судебные дни я таскал свой трижды перешитый Оксфордский русско-английский словарь и маленькие красные кротовые записные книжки из здания суда в здание суда по пяти округам Северо-Восточной Айовы, работая урывками в ожидании назначенных мне судебных слушаний и дел. можно назвать — судебное право мало чем отличалось от войны тем, что оба они соблюдали принцип «поторопись и подожди».
То, что ты делаешь во время ожидания, это другая жизнь. . . и какая великая привилегия — попытаться перевести Цветаеву! Итак, приведенный здесь перевод возник, был скинут, как остаток моего собственного прочтения.