кто отказался выходить замуж за поэта.
Публикации раздела Литература
«Будет любовь или нет? Какая — большая или крошечная?» — этот вопрос Владимир Маяковский задавал себе в жизни несколько раз. Его романы развивались стремительно, одни длились пару месяцев, другие — больше десяти лет, но ни один из них не привел к браку. Вспоминаем муз поэта.
Софья Шамардина. «Сонка — член горсовета»
Софья Шамардина. Фотография: mayakovsky.museum
Софья Шамардина. Фотография: litmir.co
Софья Шамардина. Фотография: mayakovsky.museum
Софья Шамардина, «первая артистка-футуристка», как звали ее современники, была знаменитостью в литературных кругах Петербурга. Она водила на цепи ручного волка и выступала в футуристических концертах под именем Эсклармонды Орлеанской. Игорь Северянин сделал ее героиней автобиографии «Колокола собора чувств».
Маяковского и Шамардину познакомил Корней Чуковский в 1913 году. Между поэтом и артисткой вспыхнул бурный роман.
Шамардина участвовала в постановке спектакля по пьесе «Владимир Маяковский» и помогала организовать знаменитое турне футуристов в 1913–1914 годах по городам России.
«Ехали на извозчике. Небо было хмурое. Только изредка вдруг блеснет звезда. И вот тут же, в извозчичьей пролетке, стало слагаться стихотворение: «Послушайте, ведь если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?.. Значит, это необходимо, чтоб каждый вечер над крышами зажигалась хоть одна звезда?»
…Держал мою руку в своем кармане и наговаривал о звездах. Потом говорит: «Получаются стихи. Только не похоже это на меня. О звездах! Это не очень сентиментально? А все-таки напишу. А печатать, может быть, не буду».
После разрыва с Маяковским Софья Шамардина вышла замуж за народного комиссара по военным делам Иосифа Адамовича. В 1923-м она стала партийным работником, над чем Маяковский посмеивался: «Сонка — член горсовета!» Он сожалел, что она изменила своему эксцентричному футуристическому облику: «Одеваешься под Крупскую».
Мария Денисова. «Пожар сердца»
Мария Денисова. Рисунок Владимира Маяковского
Бюст Маяковского. Работа Марии Денисовой. Фотография: parnasse.ru
Мария Денисова. Фотография: mayakovsky.museum
С Марией Денисовой Владимир Маяковский встретился в Одессе в 1914 году — во время турне футуристов. В тот вечер проходил поэтический вечер в Русском театре. Поэт Василий Каменский первым заметил «совершенно необыкновенную девушку: высокую, стройную, с замечательными сияющими глазами, словом, настоящую красавицу». В первый же день знакомства Маяковский и Мария Денисова гуляли до самой ночи. Василий Каменский вспоминал, что поэт вернулся «улыбающийся, рассеянный необычайно, совсем на себя непохожий». Они проводили вместе много времени, но на предложение руки и сердца Денисова ответила отказом. Зато родилась поэма «Облако в штанах», а Денисова стала ее лирической героиней.
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Одессе.
«Приду в четыре», — сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.
Поэт вернулся в Москву, а Мария Денисова вскоре вышла замуж. В годы Гражданской войны Денисова вступила в брак во второй раз — с революционером Ефимом Щаденко. Она создавала агитплакаты, оформляла агитпоезда, сама участвовала в боях и получила ранение. После войны Мария Денисова-Щаденко ваяла скульптуры, ее работы участвовали в международных европейских выставках. Но ее муж всячески противился творческому увлечению. Денисова писала Маяковскому: «Уйти нужно — работать не дает. Домострой. Эгоизм. Тирания».
Поэт часто помогал Денисовой, они продолжали переписываться, иногда виделись. В середине 20-х годов Мария Денисова изваяла гипсовый бюст своего «остроугольного друга», как она называла Маяковского.
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле, —
ему уже некуда деться.
Лиля Брик.
«Л.Ю.Б.»Лиля Брик и Владимир Маяковский. Кадр из фильма «Закованная фильмой». 1918 год. Фотография: e-reading.club
Лиля Брик. Рисунок Владимира Маяковского
Слева направо: Владимир Маяковский, Лиля Брик, Борис Пастернак, Сергей Эйзенштейн. Фотография: clubintimlife.ru
«Июль 915-го года. Знакомлюсь с Л.Ю. и О.М. Бриками» — так внес Владимир Маяковский в свою автобиографию «радостнейшую дату». Прочитанную в этот день в гостях у Бриков поэму «Облако в штанах» Маяковский подписал: «Тебе, Лиля». Посвящения следующих книг станут еще лаконичнее: «Л.Ю.Б.».
В 1918 году Маяковский и Лиля Брик вдвоем снялись в картине «Закованная фильмой» по сценарию поэта. В этот период Лиля Брик рассказала мужу о своих чувствах: «Все мы решили никогда не расставаться и прожили жизнь близкими друзьями. <…> Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах. Эта любовь не мешала моей любви к Володе».
После съемок кинокартины Маяковский переехал к Брикам. О Лиле поэт рассказывал в стихах — в поэмах «Флейта-позвоночник» и «Люблю», в послании «Лиличке».
Читайте также:
- Тест: угадайте русскую классику по описанию дороги
- Тест: угадайте классика по описанию осени
- Рукописи горят: писатели, которые сожгли свои произведения
Не смоют любовь
ни ссоры,
ни версты.
Продумана,
выверена,
проверена.
Подъемля торжественно стих строкоперстый,
клянусь —
люблю
неизменно и верно!
В конце 1922 года они прервали общение на два месяца, чтобы пережить наступивший в отношениях кризис. Но Маяковский караулил Лилю Брик в парадных, передавал ей письма, цветы и книги. В этот период он создал поэму «Про это».
«Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь. Смешно об этом писать, ты сама это знаешь».
Спустя два года произошел окончательный разрыв, о чем Владимир Маяковский сказал: «Я теперь свободен от любви и от плакатов». Он уехал на гастроли во Францию, потом — в Мексику и США.
Их последняя встреча состоялась за несколько месяцев до смерти поэта, когда Брики уезжали в Европу. Весь его архив отошел им по завещанию. Лиля занималась изданием сочинений Маяковского. Она же отправила письмо Сталину, когда тираж отказались печатать.
«Маяковский был и остается лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и к его произведениям — преступление. Жалобы Брик, по-моему, правильны».
До конца жизни Лиля Брик носила на цепочке подаренное Маяковским кольцо с гравировкой ее инициалов — «Л.Ю.Б.», которые складывались в бесконечное «Л.Ю.Б.Л.Ю.».
Елизавета Зиберт. «Милая Элли»
Элли Джонс. Рисунок Владимира Маяковского
Элли Джонс (Елизавета Зиберт). Фотография: elle.ru
Элли Джонс с трехлетней дочерью Элен-Патрицией в Ницце.
1928 год. Фотография: famhist.ru
Поездка в Америку стала самым длительным заграничным путешествием Владимира Маяковского: три месяца он выступал в США со стихами и докладами. Здесь художник Давид Бурлюк познакомил его с Элли Джонс (Елизаветой Зиберт), эмигранткой из России. Она стала переводчицей поэта, который не знал английского языка. Маяковский и Джонс вдвоем появлялись на официальных приемах, на встречах с журналистами и издателями. Они много гуляли по городу. После посещения Бруклинского моста Владимир Маяковский создал одноименное стихотворение.
Поэт нарисовал несколько портретов Элли Джонс, говорил, что пишет стихотворение об их любви. На что она ответила ему: «Давай сохраним наши чувства только для нас». Они почти не расставались — до того октябрьского дня, когда Элли Джонс проводила поэта на корабль. Вернувшись в свою квартиру, она увидела, что ее кровать усыпана незабудками. На цветы Маяковский потратил последние деньги.
В 1926-м Элли Джонс родила дочь — Хелен Патрисию Томпсон (Елену Маяковскую).
Владимир Маяковский видел ее только один раз, в 1928 году, когда они с Джонс встретились в Ницце. Фотография дочери потом хранилась в кабинете поэта, в его московской комнате.
«Две милые мои Элли. Я по вам уже соскучился. Мечтаю приехать к вам. Напишите, пожалуйста, быстро-быстро. Целую вам все восемь лап…»
Наталья Брюханенко. «Товарищ-девушка»
Наталья Брюханенко. Фотография: elle.ru
Наталья Брюханенко. Фотография: gazetacrimea.ru
Наталья Брюханенко. Фотография: famhist.ru
Наталья Брюханенко познакомилась с Владимиром Маяковским, когда ей было 20 лет, а ему — 33. После первого свидания они не виделись год, и только в 1926 году столкнулись там же, где и в первый раз, — в библиотеке Госиздата. И с тех пор стали практически неразлучны.
Друзьям Маяковский представлял ее: «Мой товарищ-девушка». Поэт был галантен и внимателен, обращался к своей «Наталочке» на «Вы». Он всегда приходил вовремя и сдерживал обещания, того же требовал и от нее.
Чтобы Наталья Брюханенко не опаздывала на свидание, Маяковский подарил ей часы. И подписал для нее книгу:
Наталочке Александровне
Гулять
встречаться
есть и пить
Давай
держись минуты сказанной.
Друг друга
можно не любить,
но аккуратным быть
обязаны.
Ее тоже заставил подписаться: «Согласна. Н. Брюханенко. 11/VII–27».
В 1927 году они отдыхали в Ялте. Каждое утро Маяковский работал, здесь поэт закончил поэму «Хорошо!». После обеда они готовились к ежедневным поэтическим выступлениям: «Темы разговора были: против есенинщины, против мещанства, против пошлятины, черемух и лун. За настоящие стихи, за новый быт». В день именин Натальи Брюхановой Маяковский подарил ей огромный букет роз, а потом начал покупать подарки и цветы во всех магазинчиках по дороге: «Один букет — это мелочь. Мне хочется, чтоб вы вспоминали, как вам подарили не один букет, а один киоск роз и весь одеколон города Ялты!»
В 1928 году поэт признался Наталье Брюханенко, что любит Лилю: «Хотите — буду вас любить на втором месте?» Но девушка от «второго места» отказалась, и роман вскоре угас.
Однако они продолжали ходить на поэтические вечера, в театры и на концерты, Наталья Брюханенко часто заглядывала к новым друзьям — Брикам. За четыре дня до самоубийства Маяковского Брюханенко приходила к нему в гости в Гендриков переулок и помогала править рукописи.
Татьяна Яковлева. «Ты одна мне ростом вровень»
Татьяна Яковлева. Фотография: marimeri.ru
Татьяна Яковлева. Фотография: marimeri.ru
Татьяна Яковлева. Фотография: marimeri.ru
Татьяна Яковлева эмигрировала в Париж в 1925 году. Она работала манекенщицей в доме моды Кристиана Диора и снималась для рекламных плакатов. Когда в 1928 году в столицу Франции приехал Владимир Маяковский, то сестра Лили Брик, Эльза Триоле, познакомила его с Яковлевой. В первый же вечер знакомства Маяковский провожал ее до дома. Когда в холодном такси она начала кашлять, поэт снял свое пальто и укрыл ее. Яковлева писала об этом вечере: «С этого момента я почувствовала к себе такую нежность и бережность, не ответить на которую было невозможно».
Они гуляли каждый день. Художник Василий Шухаев вспоминал, что Яковлева и Маяковский были «замечательной парой», на них часто засматривались прохожие. Она стала лирической героиней двух стихотворений — «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и «Татьяне Яковлевой». Последнее он прочитал на своем поэтическом вечере.
Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
с бровью брови,
дай
про этот
важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Яковлевой не понравилась подобная огласка их отношений, публиковать произведение она не позволила. Перед отъездом в Москву Маяковский сделал ей предложение — выйти за него замуж, вместе вернуться в СССР. Но девушка не согласилась, и поэт уехал один. Перед отъездом он заключил контракт с парижской цветочной фирмой, и Татьяна Яковлева долгие годы получала по воскресеньям букеты цветов.
И теперь то ли первый снег,
То ли дождь на стекле полосками,
В дверь стучится к ней человек,
Он с цветами: «От Маяковского».
Стук рассыльный как всякий стук.
Но нелепо, нежданно, странно:
Маяковский — и астры вдруг.
Маяковский — и вдруг тюльпаны.
Маяковский — и розы чайные…
Что в них — нежность или отчаянье?
<…>
А потом этой смерти бред…
Застрелился. Весна московская.
Маяковского — больше нет.
А букеты — от Маяковского.
Вероника Полонская. «Невесточка»
Вероника Полонская. Фотография: kino-teatr.ru
Вероника Полонская. Фотография: mxat.ru
Вероника Полонская. Фотография: famhist.ru
В 1928 году Лиля Брик с режиссером Владимиром Жемчужным снимали фильм «Стеклянный глаз». Эта картина стала дебютной для актрисы Вероники Полонской, она играла главную роль. Вскоре Осип Брик пригласил ее на бега, где состоялось знакомство с Владимиром Маяковским. Полонская потом писала: «Когда он стал читать мне свои стихи, я была потрясена. Читал он прекрасно, у него был настоящий актерский дар. Помню хорошо, как он читал «Левый марш», раннюю лирику».
Двадцатилетняя Вероника Полонская во время знакомства с поэтом уже состояла в браке с актером Михаилом Яншиным. И сама Полонская, и современники поэта описывали их роман как одновременно страстный и мучительный. Поэт требовал, чтобы актриса немедленно развелась с мужем. Он вступил в писательский кооператив: хотел переехать с будущей женой в собственную квартиру.
«Он очень обижался на меня за то, что я никогда не называла его по имени. <…> Владимир Владимирович смеялся надо мной, утверждая, что я зову его «никак». <…> Говорил, что, несмотря на нашу близость, он относится ко мне как к невесте. После этого он иногда называл меня невесточкой».
14 апреля 1930 года они приехали к Маяковскому на Лубянку. Вероника Полонская вспоминала: «Я просила его не тревожиться из-за меня, сказала, что буду его женой. Я это тогда твердо решила. Но нужно, сказала я, обдумать, как лучше, тактичнее поступить с Яншиным». Маяковский просил ее не ходить на репетицию, бросить театр, остаться с ним.
Полонская же спешила к Владимиру Немировичу-Данченко, он не любил, когда актеры опаздывали. Только дойдя до парадной лестницы, актриса услышала выстрел. Она побежала обратно в комнату и увидела, что Маяковский выстрелил себе в грудь. Карета скорой помощи приехала слишком поздно.
В своей предсмертной записке он оставил такие слова: «Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо».
Автор: Диана Тесленко
Теги:
жизнь писателейПубликации раздела Литература
Биография Патрисии Томпсон
В 1991 году 65-летняя профессор Городского университета Нью-Йорка Патрисия Томпсон, в девичестве Джонс, сообщает широкой публике, что ее настоящим отцом был Владимир Владимирович Маяковский, и просит отныне звать ее Елена Владимировна Маяковская. До этого считалось, что детей у Маяковского, который никогда официально не был женат, не было*.
Катерина Баева
Теги:
женщины
писатели
История взаимоотношений родителей Елены Владимировны, как и многие истории кратковременных романтических влюбленностей, полна теплых, но туманных воспоминаний и выводов, которым очень не хватает фактического подтверждения.
Многие из описываемых событий известны лишь со слов самой Маяковской или по воспоминаниям ее матери.
Вот несколько фактов. В 1925 году Владимир Маяковский едет в Америку по приглашению своего друга Давида Бурлюка. Маяковский не говорит по-английски, и ему нужен переводчик. Им становится Элли Джонс, которую совсем до недавнего времени звали Елизавета Петровна Зиберт. Родители Елизаветы Петровны, зажиточные крестьяне из Башкоторстана, потомки немецких эмигрантов, сразу после революции по совету знакомых сбежали в Канаду, а сама Лиза ненадолго осталась в России и работала на благотворительную организацию. Она была хорошо образована, знала несколько языков, в том числе английский. На работе она познакомилась с англичанином Джорджем Джонсом, за которого вышла замуж и уехала — сначала в Англию, потом в Америку. По-видимому, к моменту встречи с Маяковским с мужем Элли уже не жила, хотя официального развода оформлено не было.
Маяковский провел в США три месяца, в течение которых, утверждает Елена Владимировна, Элли и Владимир не расставались: ходили на вечеринки, гуляли по Бруклинскому мосту и, в целом, вели себя довольно безрассудно.
В поздравительной телеграмме к новому году Маяковский просит Элли: «Пишите все. Все. С Новым годом». Некоторые биографы предполагают, что таким образом Маяковский дает ей знать, что в курсе ее беременности. Долгое время, боясь цензуры, Элли не упоминает о своем состоянии («думаю, что понимаете мое молчание»), и только в письме от 6 мая просит прислать ей 600 долларов, чтобы оплатить счета в больнице.
15 июня 1926 года у Элли рождается дочь, получившая фамилию ее законного мужа — Хелен Патрисия Джонс. Все ласково называют девочку так же, как и маму, — Элли. Письмо Маяковского по случаю рождения дочери не сохранилось, но остался ответ Элли: «Так обрадовалась Вашему письму, мой друг! Почему не писали раньше. Я еще очень слаба. Писать много не могу. Не хочу расстраиваться, вспоминая кошмарную для меня весну. Ведь я жива. Скоро буду здоровой. Простите, что расстроила Вас глупой запиской».
«Рехт (Чарлз Рехт, адвокат, помогавший Маяковскому с американской визой в первый раз. — Правила жизни) вернется в августе, — пишет Элли дальше. — Уверена, что визу Вам достанет. Если окончательно решите приехать – телеграфируйте. Я же написала свой адрес. Живу в Long Island. Со мной Pat. Она не отходила от меня все это время.
Милая. Ждала, ждала от Вас писем — а они у Вас в ящиках? Ах, Влад».
В Америку Маяковский так и не приехал. На одной из пустых страниц записных книжек поэта за 1926 год записано просто — «дочка». Елена Владимировна считает, что этим обращением поэт взывает к своей далекой дочери, которую ему суждено было увидеть только однажды. В своей книге о Маяковском шведский биограф Бенгт Янгфелдт пишет, что, по словам Сони Шамардиной, одной из немногих, кто знал о существовании маленькой Элли, Маяковский признавался ей, что «никогда не думал, что к ребенку можно испытывать такие сильные чувства <…> я думаю о ней постоянно». Тем не менее, он не мог помочь дочери ни материально, ни как-то иначе.
Единственная встреча отца и дочери состоялась в сентябре 1928 года. Маяковский приехал в Ниццу, где Элли с дочерью ждала свою американскую визу. Он провел с «двумя Элли» три дня, а 27 октября прислал из Парижа письмо (в адресе — трогательные орфографические ошибки человека, не говорящего по-английски: Nice, 16 avenue Schakespeare.
M-me Elly Jonnes): «Две милые, две родные Элли! Я по вас уже весь изсоскучился. Мечтаю приехать к вам еще хотя б на неделю. Примете? Обласкаете? <…> Целую вам все восемь лап. Ваш Вол».
И больше они никогда не виделись.
В 1993 году исполнилось 100 лет со дня рождения Маяковского. На симпозиуме в Нью-Йорке, посвященному жизни и творчеству поэта, Елена Владимировна выступила с докладом «Что значит быть дочерью Маяковского». К сожалению, сборник трудов симпозиума доступен только в пяти библиотеках США и только в бумажном виде, так что русским читателям остается только гадать, как знаменитый отец повлиял на жизнь своей американской дочери. Очевидно одно — в 1991 году Елена Владимировна вместе с сыном, Роджером Шерманом, впервые приехала в Россию. В Москве они познакомились с родственниками Маяковского, посетили музей поэта на Лубянской площади и его могилу на Новодевичьем кладбище. Томпсон начинает активно выступать, давать интервью, рассказывать заинтересованной прессе о романе своих родителей, о единственной встрече с отцом, которая состоялась в 1928 году в Ницце, о том, что Элли Джонс была самой большой любовью поэта, но отношения были «политически опасные», и он их «прикрывал» громким романом с Татьяной Яковлевой.
В книге она подробно вспоминает «длинные ноги» Маяковского и говорит о крепкой связи, на всю жизнь соединившей ее с отцом, — что удивляет, с учетом того, что Томпсон видела Маяковского всего один раз, и то в возрасте двух лет. Однако, если посмотреть на фотографии Томпсон, сходство с поэтом сразу бросается в глаза. Но похожи они, судя по всему, были не только внешне.
Патрисия выросла в Нью-Йорке и в 1944 году окончила школу с углубленным изучением музыки и искусств, любила рисовать, как и ее отец, и имела неплохие способности. В качестве подготовки к карьере юриста получила степень бакалавра в Барнард-колледже Колумбийского университета.
Долгое время Томпсон преподавала в Леман-колледже Городского Университета Нью-Йорка. Это, конечно, не самый престижный университет Нью-Йорка, но в числе знаменитых выпускников колледжа — писатель Андре Асиман («Зови меня своим именем»), правозащитница Летиция Джеймс и джазовый музыкант Боб Стюарт. Томпсон всегда называла себя адептом феминистической теории, и сфере ее научных и академических интересов были, главным образом, вопросы образования и гендерные исследования.
В последние годы жизни, однако, Елена Владимировна целиком сосредоточилась на памяти своего отца. Около 10 раз она приезжала в Россию, а в 2008 году была удостоена Ордена Ломоносова (вручается «за высокие достижения в государственной, производственной, научно-исследовательской, социальной, культурной, общественной и благотворительной деятельности, в области науки, литературы и искусства»), подтверждающего ее родство со знаменитым поэтом. Скончалась Томпсон 1 апреля 2016 года, немного не дожив до 90 лет, и завещала развеять свой прах над могилой отца.
Удалось ли это осуществить, мы выяснить не смогли.
К 125-летию Владимира Маяковского. О загадочной американской возлюбленной поэта > Рубрика Исторические версии в Самаре
Одним из важных событий нынешнего юбилейного года стал приезд из Нью-Йорка внука Владимира Маяковского Роджера Томпсона. Он презентовал в Москве третье издание книги своей матери Елены Владимировны. Называется она «Маяковский на Манхэттене. История любви с отрывками из мемуаров Элли Джонс». В США автор больше известна как Патриция Томпсон. Дочь великого поэта планировала отметить свое 90-летие в Москве во время празднования 125-летия отца. Однако, к сожалению, не дожила до этого дня, скончавшись в 89.
Американские потомки
В новом издании книги еще больше фотоматериалов о поездке поэта в Нью-Йорк в 1925 году — из фондов Государственного музея В.
В. Маяковского, из коллекции Российского государственного архива литературы и искусства, из личного архива Елены Владимировны. Здесь же письма его возлюбленной Элли Джонс.
Внук поэта посетил площадку Государственного музея В.В. Маяковского «Квартира на Большой Пресне». Именно тут организована выставка «Дочка», посвященная матери Роджера — Патриции Томпсон. Сын выполнил ее волю и способствовал передаче московскому музею семейного архива и мемориальных предметов. Среди новых поступлений оказалось много редчайших документов и неожиданных снимков, которые недавно оцифрованы и выложены на сайте музея.
Архивные поиски
Рассматривая бесценные свидетельства эпохи, сотрудники самарского Музея модерна обнаружили нечто удивительное. На одной из фотографий девушка позирует на фоне знаменитой «Дачи со слонами», построенной в Самаре Константином Головкиным! Кто она? Это была ниточка, которая позволила начать архивные поиски. Ключом к ним стала девичья фамилия Элли Джонс — Зиберт.
Музейщики сопоставили портреты этой прекрасной женщины, написанные Давидом Бурлюком и самим Маяковским, с найденными в архивах фотографиями. И сомнения отпали. Это, несомненно, одно и то же лицо.
Сотрудница Музея модерна Елена Жидкова рассказывает:
— Мы установили, что на портрете работы Давида Бурлюка 1925 года изображена американская возлюбленная Маяковского Элли Джонс, родившая ему его единственного ребенка. А на фотографиях, снятых в 1922 году в Самаре на даче Константина Головкина, — Елизавета Петровна Зиберт, работавшая с беспризорниками в детском доме, что размещался в бывшей купеческой даче. Да-да, это одна и та же девушка! И то, что она жила в Самаре, стало для историков настоящим откровением.
Далее музейщики восстановили всю биографию девушки из Поволжья, ставшей американской гражданкой. Они узнали, что Елизавета Зиберт родом из башкирского села Давлеканово. Дочь немецких колонистов-меннонитов. Ее отца Питера Зиберта расстреляли большевики. В годы страшного голода совсем юной девушка оказалась в Самаре.
И поскольку знала иностранные языки, поступила на службу в Американскую администрацию помощи голодающим. АРА распределяла помощь по охваченным бедствием регионам. В том числе, судя по фотографии, и в детдома Самары. Один из них располагался в узнаваемом шедевре модерна — даче со слонами. Вскоре было найдено еще одно фото Елизаветы Зиберт, уже вместе с воспитанниками детдома. По словам экспертов, обе фотографии сделаны в один день. Попавшие в объектив фрагменты здания вполне узнаваемы.
Случайная встреча?
Историки установили, что Елизавета Зиберт работала в отделениях АРА в Уфе, Самаре, а потом в Москве. В 1923 году она выходит замуж за сослуживца и уезжает с ним за границу. Меняет имя и фамилию на Элли Джонс и быстро разводится с американцем. Возможно, этот брак был только предлогом, чтобы покинуть Россию.
С этими выводами, кажется, соглашалась и Патриция Томпсон. Она утверждала, что сам Маяковский хотел с ними жить. Но история распорядилась другим образом.
Верх взяли разные взгляды на жизнь. Маяковский был тем, кто воспевал революцию, а его любимая просто сбежала от перемен.
Когда Патрисию Томпсон спрашивали, как Элли познакомилась с Владимиром, она отвечала: Маяковский сам ее повстречал. Было это на вечеринке в Манхэттене, когда поэт в 1925 году приехал в Америку. Элли была очень хороша собой, тогда ей должен был исполниться всего 21 год. Умна, интеллектуальна. Разговаривала на русском, английском, французском и немецком языках. Просто стала переводчицей и гидом для знаменитого советского поэта.
С другой стороны, есть сведения, что сам Маяковский тоже сотрудничал с АРА и занимался распределением гуманитарной помощи. Не мог ли он встретить Элли в Москве, когда та еще носила имя Елизавета Зиберт? К тому же у них был один близкий знакомый — Давид Бурлюк. Так что вопрос о том, насколько встреча Лизы и Владимира в Нью-Йорке случайна, остается открытым.
На презентации книги Патриции Томпсон в Москве директор музея Маяковского Алексей Лобов продемонстрировал командировочный отчет поэта о поездке в США.
Оказалось, он уезжал из-за того, что у него совершенно закончились деньги. Возвращался, купив самый дешевый билет на пароход. Каюта была третьего класса, рядом с двигателем. Его провожала заплаканная Элли-Лиза. Вернувшись домой, она обнаружила, что ее постель усыпана незабудками. Женщина не забывала о своем удивительном возлюбленном вплоть до самой смерти в 1984 году.
— Элли Зиберт у нее на родине в башкирском поселке называли Елизаветой Петровной. Внука Маяковского, знаменитого писателя революции, зовут Роджер Томпсон, он работает адвокатом в Нью-Йорке, а живет на Пятой авеню. Становится не по себе при одном только взгляде на дочь Маяковского. Иногда просто кажется, что Маяковский сошел со своего мраморного постамента. У нее высокая худощавая фигура и одновременно сверкающий взгляд, который очень знаком, судя по многим портретам знаменитого футуриста. Ее квартира обставлена портретами и скульптурами Маяковского».
Из статьи на сайте «Владимир Владимирович Маяковский»
— По отцовской линии моим предком был Роджер Шерман, один из отцовоснователей США.
Роджер Томпсон, внук Маяковского
Он участвовал в написании Декларации независимости и подписании Конституции. Меня назвали в его честь. Так что я чувствую сильную связь с американской историей. Но и с российской историей — тоже. И с революциями в обеих странах. У меня со всех сторон в предках сплошные революционеры и бунтари.— О том, что она дочь Маяковского, Патрисия Томпсон знала всегда, так как помнила о встрече с отцом в Ницце в 1928 году. Но ее мать, Элли Джонс, просила Елену-Патрисию не говорить о своем происхождении. Это больно ранило бы ее второго мужа, который относился к девочке как к родной дочери. И она смогла сказать правду только после смерти своей матери и отчима. У Патрисии в юности тоже появилась мысль о том, что ей нельзя просто так использовать имя великого отца. Нужно было самой хотя бы приблизиться к нему по своей значимости. Она стала профессором социологии и автором 15 книг. Заявить о себе как о дочери Маяковского в России ей помог Евгений Евтушенко.
Алексей Лобов, директор музея В.В. Маяковского
Расскажите друзьям
Женщины в жизни Владимира Маяковского — Статьи — Литература
Эти грани его характера особенно проявлялись в его личных отношениях. Rewizor.ru рассказывает о главных женщинах в жизни поэта.
Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце — холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.
«Облако в штанах»
Александра Павленко, мать поэта
Владимир Маяковский родился в обедневшей дворянской семье. Отец скончался от заражения крови, когда Володе было 13 лет. Воспитанием и обучением детей (Владимира и его двух сестёр) занималась мать Маяковского, Александра Алексеевна Павленко. Она читала им Крылова, Пушкина, Некрасова.
Благодаря ей Маяковский стал неравнодушен к литературе. Будучи ребёнком, он с большой охотой сочинял стихи и рассказывал их, залезая в глиняные кувшины для вина, чтобы сделать свой голос громче.
Фото: m.rusmir.media. Семья Маяковских. Владимир – в центре
Лиля Брик, главная муза
Об отношениях Маяковского и Лили Брик не устают слагать легенды. Многим наверняка известна история о том, как влюблённый Маяковский подарил ей кольцо, на котором были отпечатаны инициалы Лили (Л.Ю.Б.), складывающиеся в бесконечное “люблю”.
Другая знаменитая история касается необычного подарка девушке, сделанного Маяковским. Из своей поездки в Париж он привёз Лиле “Рено”, которых тогда в столице можно было сосчитать по пальцам. Поэта даже обвиняли в мещанстве, на что он ответил строками:
Не избежать мне
сплетни дрянной.
Ну что ж,
простите, пожалуйста,
что я
из Парижа
привез Рено,
а не духи
и не галстук.
«Ответ на будущие сплетни»
Фото: мвд.рф. Лиля Брик с автомобилем, подаренным Маяковским.
Их познакомила младшая сестра Лили, Эльза Триоле. Этот день Маяковский назовет радостнейшей датой в своей жизни. Его переполняли какие-то лихорадочные чувства по отношению к Лиле. Он не переносил долгой разлуки и хотел постоянно быть подле неё. Маяковский называл её Кися, а Лиля его – Щен или Щеник (так он часто подписывал свои письма). И эти прозвища как нельзя точно описывали их отношения, ведь вели они себя точно, как кошка и щенок: она гуляла сама по себе, а он преданно ждал каждой встречи. Впрочем, именно этой привязанности мы обязаны появлением любовной лирики поэта, ведь она пробуждала в нём самый широкий спектр чувств: от ревности до сумасшедшей любви, которые находили своё выражение на бумаге.
В предсмертной записке Маяковский оставит ей короткое послание: “Лиля – люби меня”. Этого он добивался с тех пор, как встретил её Лиличество.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Лиличка!
Фото: biographe.ru. Лиля Брик и Владимир Маяковский
Элли Джонс, мать его ребёнка
В 1925 году Маяковский посетил США. Там на жаркой августовской вечеринке, которую устроили его друзья, он познакомился с Элли Джонс (Елизаветой Зиберт). Она происходила из семьи эмигрантов, которые бежали из России после Октябрьской революции.
Встретив Маяковского, она не расставалась с ним на протяжении всего его визита в США. Они провели вместе всего три месяца, а проводив поэта на корабль и вернувшись домой, Элли увидела, что её кровать устлана незабудками. Так Маяковский простился со своей американской любовью.
В июне 1926 года Элли родила Маяковскому дочь. Он увидел её лишь однажды, когда девочке исполнилось два года. В 1928 году он встретился с бывшей возлюбленной и Хелен Патрисией (так назвали девочку) в Ницце, во время своего путешествия по Франции.
А через два года поэта не стало.
Фото: my.mail.ru. Элли Джонс
Татьяна Яковлева, французская любовь поэта
Считается, что встречу Маяковского с Татьяной Яковлевой подстроила Эльза Триоле, сестра Лили Брик. Опасавшись, что поэт решит остаться с Элли Джонс и их дочерью, Эльза во время французского путешествия Маяковского познакомила его с Татьяной Яковлевой.
Она очаровала поэта, и, вызвавшись проводить Татьяну до дома, Маяковский укрыл её в холодном такси своим пальто. Он посвятил ей два стихотворения. Все предыдущие стихи он посвящал лишь Лиле. Татьяна станет второй и последней женщиной, которая удостоилась такой чести.
Но им было суждено расстаться. Он уедет в Москву, и перед своим отъездом зайдет в цветочный магазин, оставив там почти весь свой гонорар. Попросит каждую неделю посылать Татьяне букет цветов. Эти букеты будут приходить даже после смерти поэта. Они так и не смогли увидеться вновь.
Маяковский тяжело переживал расставание и говорил, что застрелится, если не увидит Татьяну.
Но ему не давали выехать из страны (говорили, что к этому запрету приложила руку именно Лиля Брик, приревновавшая поэта), и он сдержал своё обещание – через год Владимир Маяковский застрелился.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно
тебя
когда-нибудь возьму –
одну
или вдвоем с Парижем.
«Письмо Татьяне Яковлевой»
Фото: teachron.livejournal.com.Татьяна Яковлева
Вероника Полонская, последняя любовь
Последней любовью поэта стала актриса МХАТа Вероника Полонская. Именно она стала и последней, кто видел его живым. Он был старше неё на 15 лет, она была замужем, но это не остановило их. Он требовал от неё развода, но Вероника боялась, что связь с поэтом окажется лишь мимолётной и сопротивлялась его желанию.
14 апреля 1930 года Вероника была в гостях у Маяковского на Лубянке. Он опять завёл разговор о разводе и просил, чтобы она осталась с ним. Вероника не могла задержаться – торопилась на репетицию и ушла. Уже у парадной двери девушка услышала выстрел.
В предсмертной записке Маяковский написал: “Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сёстры и Вероника Витольдовна Полонская”.
Фото: dayonline.ru. Вероника Полонская
|
|
|||
|
|
Две Элли (Маяковский встречается с Элли и дочерью)
Маяковский подробно информировал Лили о покупке автомобиля, но были вещи,
о которых он молчал. «Поезжай куда нибудь отдохнуть! — призывала его Лили в первом письме в Париж. «Поцелуй Эличку, скажи чтобы послала тебя отдохнуть и чтобы написала». «К сожалению я в Париже который мне надоел до бесчувствия тошноты и отвращения, — ответил Маяковский. «Сегодня еду на пару дней в Ниццу (навернулись знакомицы) и выберу где отдыхать. Или обоснуюсь на 4 недели в Ницце или вернусь в Германию. Без отдыха работать не могу совершенно!»
«Знакомицами» Маяковского были две говорящие по-французски
молодые женщины, которых Маяковский взял с собой для того, чтобы скрыть
настоящую цель поездки — встречу с
Элли Джонс
и их дочерью, проводившими лето в
Ницце
. Поездка заранее не планировалась — о том, что обе Элли находятся во
Франции, Маяковский узнал, случайно встретив в Париже общую нью-йоркскую
знакомую. Визит в Ниццу получился коротким: из Парижа Маяковский уехал 20
октября, а вернулся уже 25-го. Об этой встрече известно только то, что Элли
рассказывала Патриции через пятьдесят лет. «Я не хотел смущать тебя». Они долго стояли, обнявшись, а потом пошли в номер к Маяковскому, где из-за проливного дождя Элли пришлось переночевать. Они проговорили всю ночь в слезах и уснули в объятьях друг друга только под утро. Но близости между ними не было. Элли было трудно противостоять Маяковскому, но она боялась снова забеременеть. Оба понимали, что никогда не смогут создать семью, ни в США, ни в СССР, и что их отношения лишены перспективы. На следующий день после возвращения в Париж Маяковский написал письмо «двум милым, двум родным Элли», единственное сохранившееся: «Я по Вас уже весь изсоскучился. Мечтаю приехать к Вам еще хотя б на неделю. Примите? Обласкаете? Ответьте пожалуйста. Paris 29 Rue Campagne Premiere Hotel Istria.
(Боюсь только не осталось бы и это мечтанием. Если смогу — выеду Ниццу
среду-четверг.) Я жалею что быстрота и случайность приезда не дала мне
возможность раздуть себе щеки здоровьем, как это вам бы нравилось. Почти одновременно, 27 октября, Элли написала Маяковскому письмо, от которого сохранился только конверт. Получив через два дня ответ от Маяковского, она снова написала ему:
«Конечно, уродище, Вам будут рады! <…> Немедленно
телеграфируйте о Вашем решении. Мы Вас встретим! <… > Четыре лапы
спят! Поцеловали в правую щеку за или для Володи, в левую для мамы. Потом
объясняли долго, чтобы не перепутать, что именно на правой Володин поцелуй.
<… > Если не сможете приехать — знайте, что в Ницце будут две очень
огорченные Элли — и пишите нам часто. Пришлите комочек снега из Москвы. Я
думаю, что помешалась бы от радости, если бы очутилась там. Вы мне опять
снитесь все время! В Ниццу Маяковский не вернулся; похоже, что без ответа
осталось и письмо Элли, чье следующее письмо (первая страница которого не
сохранилась) — смесь нежностей и упреков ему. Родной! Пожалуйста (девочка говорит: bitte, bitte, bitte) никогда не оставляй меня в неизвестности. Я совершенно схожу с ума! И если не хочешь мне писать — скажи. Это мое последнее письмо — как-то не пишется. Или что-нибудь такое. Только так слушать и волноваться при каждых шагах в коридоре, при стуке в дверь — даже жутко. <… >
[Девочка] все время выбегала на балкон, думала, что Вы должны приехать в
автомобиле. «Володя ist nich dumm — Сережа ist dumm». <… > Я начала было уже не так по Вас тосковать — но вот Вы приехали и опять ужасно не хватает Вас и по России скучаю. <… > Правда, Владимир, не огорчайте Вашего girl friend! Вы же собственную печенку готовы отдать собаке (Отсылка к строкам поэмы «Про это») — а мы тут просим так немного. Ведь мы тоже звери, с ногами, глазами! Уверяю, незаурядные. Только что не в клетке. И страшно нужно для нашего спокойствия, чтобы мы знали, что о нас думают.
Ну раз в месяц (пятнадцатого день рождения девочки) подумайте о нас!
Напишите — и если некогда, вырежьте из журнала, газеты что-нибудь свое и
пришлите. Книги, обещались! <… > Берегите себя, да? Попросите
человека, которого любите, чтобы она запретила Вам жечь свечу с обоих
концов! К чему? Не делайте этого. Из предпоследней фразы письма понятно, что Маяковский не скрывал от Элли, что единственной женщиной, которую он действительно любил, была Лили . Какой бы мазохистской ни казалась его любовь к ней, особенно в тот период, но всем женщинам, за которыми он ухаживал, пришлось мириться с этим фактом. Разрыв отношений с Наташей Брюханенко произошел весной 1928 года после следующего разговора: «Вот вы считаете, что я хорошая, красивая, нужная вам. Говорите даже, что ноги у меня красивые. Так почему вы мне не говорите, что вы меня любите?» «Я люблю только Лилю. Ко всем остальным я могу относиться хорошо или очень хорошо, но любить я уж могу только на втором месте. Хотите — буду вас любить на втором месте?»
«Нет! Не любите лучше меня совсем. Лучше относитесь ко мне
хорошо». Наташа продолжала общаться с Маяковским и подружилась с Лили и Осипом. Все получилось именно так, как хотела Лили и как случалось уже не раз: подруги Маяковского становились ее подругами. В случае же с Элли подобный вариант был исключен. Ссылки:
Оставить комментарий: Представьтесь: E-mail: Ваш комментарий: Защита от спама — введите день недели (1-7):
|
||
На ее вопрос, почему он не
приехал один, он ответил, по словам Элли:
Надеюсь
в Ницце вылосниться и предстать Вам во всей улыбающейся красе. Напишите
пожалуйста быстро-быстро. Целую Вам все восемь лап.»
Оно датировано 8 ноября:
«Вы сказали: «Мы так долго лгали, лгите еще». Теперь говорю
— если все Вами сказанное здесь, было из вежливости — будьте еще вежливы,
если это Вам не страшно трудно. Вы себе представить не можете, как я
изнервничалась за эту неделю! Я не знаю, о чем Вы думаете — но мне и так
тяжело — я вас не очень люблю — а просто люблю. Зачем мне делать еще
больнее. Тогда не нужно было приезжать. Или и первое письмо не написать. Я
же просила Вас телеграфировать! Некогда? Сразу двух Элли забыли? Или быть
может не понравилось мое письмо? Или не интересно ехать к простуженным
женщинам, которые дают к тому же буржуазные наставления.
Потом я плакала и она меня утешала и грозилась, что сладкого не
даст. Я стала ей объяснять в чем дело, сказала: «Volodja ist dumm und
ungezogen» не только не приехал, но и не написал. С тем, что это
невоспитанно, она, очевидно, согласилась — но сказала решительно -
Приезжайте! Только без переводчиков! Ваша
каждая минута и так будет если не полна — то во всяком случае
занята!!!!»
Книга дочери Маяковского «Мое открытие Башкортостана» отмечена на республиканском творческом конкурсе журналистов
«Мое открытие Башкортостана» — так назвала свой очерк, написанный под впечатлением от посещения нашей республики летом 2002 года, дочь Владимира Маяковского Патрисия Томпсон.
В Соединенных Штатах Америки, где родилась и живет единственная
дочь поэта, она известна под этим англоязычным именем. Но
себя госпожа Томпсон называет…«Мое открытие Башкортостана» — так назвала свой очерк, написанный под впечатлением от посещения нашей республики летом 2002 года, дочь Владимира Маяковского Патрисия Томпсон. В Соединенных Штатах Америки, где родилась и живет единственная дочь поэта, она известна под этим англоязычным именем. Но себя госпожа Томпсон называет Еленой Владимировной Маяковской. Если у кого-то есть сомнения насчет ее происхождения, достаточно взглянуть на ее портрет, чтобы убедиться: да, это родная дочь Маяковского! Удивительно, насколько похожи дочь и отец, что случается достаточно редко.
Уфимскому читателю рукопись Елены Маяковской стала
доступна благодаря авторизованному переводу с английского
Майи Фаттахутдиновой. Увидела свет эта маленькая книжечка в
издательстве «Китап» в конце прошлого года.
А в нынешнем
году заняла первое место в республиканском творческом конкурсе
журналистов «Межнациональное согласие — путь к процветанию
Башкортостана».
«Автор увлекательно повествует о необычной истории своих предков и судьбе собственной семьи, в которой причудливо переплелись немецкие, российские и американские корни», - говорится в аннотации к этому уникальному изданию. Безусловно, большая заслуга принадлежит переводчику — Майе Спартаковне Фаттахутдиновой, которой удалось сделать перевод на высоком литературно-художественном уровне. Доверительный тон, искренность, лиричность и лаконичность изложения, четкие, короткие фразы — все эти особенности авторского стиля переводчик сумела передать читателю. Искусствовед по образованию, Майя Фаттахутдинова заведует отделом прозы журнала «Бельские просторы», является заслуженным деятелем искусств РБ.
— Книга прошла непростой путь к читателю, — говорит
Майя Спартаковна.
— Рукопись была написана в 2002 году, сразу
же после посещения Еленой Владимировной родины своей матери —
башкирского городка Давлеканово. Перевод был сделан в 2003
году. Затем долгое время книга ждала своего часа: у издательства
не было нужной суммы для ее выхода. И вот, наконец, благодаря
стараниям директора «Китапа» Зуфара Мухтаровича Тимербулатова,
она увидела свет.
Изданное тиражом 2000 экземпляров, «Мое открытие Башкортостана» теперь уже трудно найти на прилавках магазинов. Книга стала библиографической редкостью, потому немного расскажем о ее содержании. Тем более, что биография Маяковского полна белых пятен, и мало кто знает о судьбе его дочери и ее матери — Элли Джонс.
Имя Елизаветы Петровны Зиберт (Элли Джонс), матери другой
Элли (Патрисии Томпсон), впервые было названо в книге Кэмрада
«Маяковский в Америке». Публикация вышла в 1990 году в журнале
«Эхо планеты» и называлась «Сенсация, которую долго ждали».
В ней говорится, что Маяковский собирался написать повесть
«Дочка», да не успел… Однако в Москве многие знали о
существовании в США дочери Маяковского. Но, как утверждают
исследователи, правда о его прямых родственниках не отвечала
интересам Лили Брик, объявившей себя наследницей творчества
поэта. Боясь ее интриг и возможной мести, и Элли Джонс, и
впоследствии ее дочь не спешили заявлять о своих родственных связях.
В 1993 году, к столетию отца, Елена Владимировна издала книгу на английском языке «Маяковский на Манхэттене». В предисловии она написала: «Это книга об истории любви — взгляд со стороны Элли Джонс, которая любила Маяковского и как священный дар… вырастила его ребенка; а также о «маленькой девочке», которая впервые говорит и пишет о своих родителях уже взрослой». Русский перевод этой книги был издан в 2003 году Институтом мировой литературы РАН.
Елена Владимировна Маяковская (Патрисия Томпсон) — профессор
Леман-коллежда Городского университета Нью-Йорка, автор 20
книг и более 100 статей по проблемам экономики, социологии,
психологии ведения домашнего хозяйства.
Она нередко бывает
в Москве и всегда посещает музей Маяковского. Ее заветной
мечтой была поездка в Башкирию — на родину предков по
материнской линии, и она ее осуществила при содействии москвича
Николая Морева и наших земляков — представителей органов власти
Башкортостана.
«Мой визит в Башкортостан означал разрушение всех временных и пространственных границ… Впечатления мои — впечатления не американской туристки или путешественницы, пишущей о новых, необычных землях, но человека, приехавшего в Башкортостан, дабы заполнить пробелы в истории своей семьи, — в краю очень отдаленном, однако при этом не слишком отличающемся от того, в котором я выросла. Поскольку воспоминания о давлекановском детстве и юности жили в памяти мамы до самой ее смерти, я стремилась к тому, чтобы в один прекрасный день увидеть эти места собственными глазами», — пишет Елена Владимировна.
В поездке ей понравилось все: и радушный прием, оказанный
гостье, и наша республика с ее столицей Уфой, и живописные
окрестности Давлеканово.
Особенно ее восхитило то, что сохранился
родительский дом (там сейчас размещается детский сад). Зиберты,
обрусевшие немецкие переселенцы-меннониты, очень любили этот
уголок Башкирии. И если бы не революция, они бы никогда не
покинули его. Как пишет Елена Владимировна, они сроднились с
русскими, башкирами, татарами, были добрыми, справедливыми,
заботливыми хозяевами, потому местное население уберегло их
хозяйство от погрома.
Старшая дочь Зибертов Елизавета первой уехала из Давлеканово. В Уфе она познакомилась с британским служащим Джорджем Джонсом. В 1923 году они поженились в Москве. Так Елизавета Петровна стала Элли Джонс. Вскоре новобрачные эмигрировали в США, где поселились в Нью-Йорке. Но брак их распался, они расстались, оставшись друзьями. В конце лета 1925 года Маяковский и Элли встретились на Манхэттене.
«Что же могло быть общего у этих двух людей? То, что они
оба любили Россию — во всем ее многообразии и во всей сложности.
И еще одно, в чем Владимир Маяковский и Елизавета Зиберт были
полностью согласны друг с другом: неважно, чем ты занимаешься,
— пашешь ли землю или пишешь стихи, — любая работа почетна.
Меня воспитали в той же вере — она живет во мне и поныне», -
признается дочь Маяковского. И продолжает: «Только после
кончины моей мамы в марте 1985 года и кончины двумя годами
позже ее второго мужа, моего любимого отчима Генри Питерса,
я почувствовала, что могу, наконец, поведать миру свою историю.
Я ничего не выигрывала от раскрытия этой тайны — ничего, кроме
правды. А Правда (с заглавной буквы) всегда была мне дорога.
Моя мама категорически не желала наживаться на имени человека,
которого любила».
Свою единственную дочку Маяковский нежно любил. Благодаря
случайной встрече с Элли Джонс в 1928 году в Ницце, он смог
увидеть ее, подержать на руках, поцеловать. Но, как выражается
Елена Владимировна, вмешалась Товарищ История.
..
Безусловно, Владимир Маяковский мог бы гордиться своей талантливой, целеустремленной и такой душевной дочерью. В своем стихотворении в прозе она обращается к отцу: «Сегодня я по возрасту могла бы быть твоей матерью! Ты навсегда моложе меня, моложе, чем твой внук, Роджер… Твоя дочка ждет с любовью, чтобы обнять тебя!» Автор: Любовь Колоколова
Русская литература путешествий Америка Маяковский Есенин. Владимир Маяковский
Мы встретились с Алексеем Лобовым, директором Музея Маяковского, чтобы поговорить о поездке Владимира Маяковского в США, о его романе с Элли Джонс и их дочерью Патрисией Томпсон, которая ушла из жизни в апреле прошлого года и с которой Алексей Викторович неоднократно встречался в Нью-Йорке и успел поговорить за несколько дней до смерти.
Как все начиналось. Маяковский по своему темпераменту и привычкам всегда был горожанином, урбанистом, несмотря на то, что родился и вырос в грузинском селе Багдади.
Его любовь к городу подогревалась тягой к публичным выступлениям, взаимодействию с публикой, возможностью донести свои идеи до большого количества людей (в его афишах последним пунктом всегда был ответ на заметки аудитории). . Вероятно, поэтому его привлекали европейские и американские города.
Мечта о поездке за океан сбылась лишь летом 1925 года. В США поэт попал через Мексику, о чем писал в очерке «Мое открытие Америки»: «…Меня пустили в страну на 6 месяцев в качестве туриста под залог в 500 долларов».
Маяковский провел в Америке всего три месяца и посетил не только Нью-Йорк и Чикаго, но и все близлежащие города: Детройт, Филадельфию, Питтсбург. Его очень привлекали «сорокаэтажные кубы зданий», лифты, подземки, высокая степень механизации, в беседе с писателем Майклом Голдом (позже опубликованной в газете «Нью-Йорк Уорлд») поэт сказал о небоскребах: «Это славные достижения современной техники. Прошлое не знало ничего подобного. Трудолюбивым мастерам эпохи Возрождения и не снились такие возвышающиеся сооружения, качающиеся на ветру и бросающие вызов закону гравитации.
Пятьдесят этажей маршируют в небо, и они должны быть чистыми, стремительными, совершенными и современными, как динамо-машина. Но в то же время его раздражало, даже злило душевное состояние американцев, их умственная лень, социальная инерция, это были люди, которые, по выражению поэта, «жули мюзиклы и джаз» и боготворили доллар: «Бог — доллар, доллар — отец, доллар — святой дух.
Знакомству Маяковского с Элли Джонс способствовал Давид Бурлюк.
И это только одна из версий. По другой, поводом для встречи стала вечеринка в Нью-Йорке в честь Маяковского, которую организовал адвокат Чарльз Рехт, который не только пригласил Элли, но и настоял, чтобы она приехала. Перед встречей в Америке Элли Джонс видела Маяковского в Москве, когда он стоял на вокзале с Лилей Брик. Элли узнала знаменитого поэта, потому что была в курсе того, что происходит в русской литературной среде. Но тогда встреча не состоялась.
Американские друзья предупреждали Элли, что Маяковский — известный сердцеед, а его стихи она тоже считала надуманными, но личная встреча и ночная прогулка по Бруклинскому мосту сблизили их.
Элли Джонс стала спутницей Владимира Маяковского в Нью-Йорке. Поэт жил практически в самом центре Манхэттена, на Пятой авеню. Вместе они гуляли по Бродвею, Центральному парку, были в гостях у Давида Бурлюка в Бронксе…
Маяковский увидел в Элли Джонс человека, равного себе по статусу и целеустремленности.
Элли Джонс была не просто красивой женщиной, но и образованной: интересовалась русской культурой, свободно говорила на немецком, французском и английском языках. Маяковский ценил в ней прежде всего личность.
Отношения с Лилей Брик к этому времени уже были отчасти деловыми. Брик отправлял телеграммы Маяковскому в Нью-Йорк — просил достать денег на поездку в Италию. Естественно, в сложившихся обстоятельствах отдушиной для Маяковского стала Элли Джонс.
Элли Джонс наша соотечественница.
Родилась в Башкирии, в деревне Давлеканово, где до сих пор стоит ее дом. Предки Элли — немцы-меннониты, которые при Екатерине II покинули Германию и расселились по всей Российской империи.
Элли была из довольно обеспеченной семьи. Семейная легенда гласит, что однажды глава семьи одолжил королю миллион рублей.
Во время послереволюционных беспорядков Элли уехала из Давлеканова в Самару, где в начале 1920-х годов работала в приюте для беспризорных детей, а также устроилась переводчиком в Американскую администрацию помощи — АРА, поставлявшую продукты питания и лекарства в Россию организовали бесплатные столовые. Позднее Элли переехала в Москву и продолжила работу в этой организации. Там она познакомилась с Джорджем Джонсом, уроженцем Лондона, работавшим бухгалтером в отделе помощи, вышла за него замуж 23 мая 19 года.23 года, и навсегда покинул Россию. Сначала они переехали в Англию, а оттуда в Нью-Йорк. Первое время в Америке Элли работала моделью в магазинах украшений и аксессуаров, принимала участие в показах. Она не отказалась от должности консультанта Элизабет Арден, создательницы косметической линии.
Был ли у романа, вспыхнувшего между Элли Джонс и Владимиром Маяковским, шанс перерасти в нечто большее? Я так не думаю.
Во-первых, расставаясь с Элли, Маяковский еще не знал, что она беременна. Прощаясь, они поклялись, что никто никогда не узнает тайну их отношений. Во-вторых, Элли Джонс была замужем, мечтала получить американское гражданство и не хотела уезжать из Штатов.
Стоит отметить, что Маяковский был настоящим романтиком. Уезжая в Россию, он на последние деньги купил незабудки и усыпал ими постель Элли, хотя понимал, что может больше никогда ее не увидеть.
Вот единственная запись, появившаяся в 1926 году в записной книжке Владимира Маяковского после получения известия о рождении дочери. Достаточно сухо, без какой-либо эмоциональной окраски. Маяковский никому не рассказывал о дочери, держал это в секрете, боялся реакции публики. Как позже писала та же дочь Патрисия Томпсон: «Как мог признанный рупор партии иметь неофициальную жену и ребенка в капиталистической Америке»…
Элли Джонс и Владимир Маяковский переписывались (до сих пор хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства).
В своих письмах Элли рассказывала о дочери, их общих знакомых и мечтала увидеть его. Сохранилось лишь одно из писем поэта.
Единственная встреча Владимира Маяковского с дочерью произошла в 1928 году.
Маяковский, находясь в Париже, узнал, что Элли Джонс и ее дочь Патриция находятся в Ницце, и помчался к ним. Вместе они провели три дня, после чего поэт был вынужден уехать. Маяковский собирался вернуться и даже написал письмо Элли: «Две милые, две милые Элли! Я уже скучаю по вам всем. Мечтаю приехать к вам еще хотя бы на недельку. Вы примете? Ласкать? Ответьте, пожалуйста. (Боюсь только, что даже это не останется мечтой. Если смогу, то уеду из Ниццы в среду или четверг.) Сожалею, что скорость и случайность моего приезда не дали мне возможности пыхтеть мои щеки со здоровьем, как вы хотели. Я надеюсь показать себя в Ницце и представиться вам во всей своей улыбчивой красоте. Пожалуйста, напишите быстро. Целую тебя во все восемь лап. Ваш Том. Но больше они никогда не встречались.
Патриция не держит зла на отца.
Хотя на самом деле ее отца заменил Генри Питерс, второй муж Элли Джонс. Патриция очень любила отчима и часто вспоминала, как после окончания колледжа он подарил ей леопардовую накидку к выпускному платью.
И только в середине 1980-х, после смерти и матери, и Генри, Патриция во всеуслышание объявила, что она дочь Маяковского.
Создание Патрицией собственной феминистской теории было своего рода попыткой оправдать поведение отца.
Теория, разработанная Патрисией, объясняла равенство мужчин и женщин, но не предназначалась для возвышения женщины. Женщина – хранительница очага, мужчина – лидер во внешней среде, и Патриция уравняла важность этих двух сфер. Она издала целую серию учебников по домашнему хозяйству и семейным отношениям.
Помимо научной деятельности Патриция также работала в периодических изданиях: публиковала рецензии на фильмы, музыку и телепередачи. Она редактировала ковбойские, любовные и детективные романы, а также научную фантастику.
Кроме того, она писала рассказы. Много лет преподавала социологию в Lehman College в Нью-Йорке.
Патрисия сотрудничала с Российско-американским культурным центром «Наследие». Организовала мероприятия, посвященные 100-летию со дня рождения Маяковского, которые проходили в Lehman College 30 апреля — 1 мая 1993 года. Принимала участие в Днях культуры России в Нью-Йорке, посещала приемы в Генеральном консульстве России. Патриция проделала большую работу по популяризации творчества Маяковского и русской литературы в Америке. В 2008 году за заслуги в укреплении дружбы между народами и большой личный вклад в сохранение и развитие русской культуры за рубежом награждена орденом Ломоносова.
Признаюсь, перед нашей первой встречей с Патрицией я немного нервничал.
Боялась, что увижу обиженную женщину, так как был период, когда у нее были не очень хорошие отношения с нашим музеем.
Впервые мы встретились зимой 2014 года в присутствии сына Патрисии Роджера. Прием был довольно холодным.
Первое, что потребовала Патриция, — называть ее исключительно по имени и отчеству — Елена Владимировна. Попытки включить регистратор или сделать фото не увенчались успехом. Мы проговорили часа три, она расспрашивала о России, о музее, и в то же время, как бы просматривая нас, хотела «прочитать» наши лица, понять, кто мы и чего от нас можно ожидать. Но после этих трех часов общения Роджер как будто проникся к нам доверием, и мы смогли поговорить с Патрисией наедине.
Патрисия была очень сильным, волевым, принципиальным человеком.
В любом вопросе я пытался найти истину, так как ученый всегда ценил ясность. До последних дней она сохраняла ясный ум. При этом она была красива, очень элегантна. Она не позволила себе встретить нас неопрятной — без макияжа и маникюра — и ей было 89 лет.
Помню, в первый приезд мы подарили ей оренбургский пуховый платок. А прошлой весной — Павловский Посад, как истинная женщина, обрадовалась, что цвет платка очень подходит к ее платью. Она любила башкирский мед, но больше всего — шоколадную «Аленку» и в первый же вечер съела плитку почти целиком.
Она с нетерпением ждала нашей последней встречи.
Мы виделись каждый день, обсуждали фотографии, архивы, которые она передает в дар нашему музею, обсуждали предстоящую выставку в Москве, ее новую книгу (о Маяковском, Элли Джонс и самой Патриции).
Патриция любила Россию. На ее книжной полке можно было увидеть Чехова и Толстого, а ее телевизор всегда был настроен на Russia Today. Однажды, приехав на Генеральную Ассамблею ООН в Нью-Йорк, она встретилась с Владимиром Путиным. Патрисия представилась, сказала, что она дочь Маяковского, а затем обняла российского президента. Сохранилась их совместная фотография. Но она, к сожалению, не знала русского языка. Хотя, думаю, она больше боялась ошибиться, учитывая, что она, как дочь великого поэта, пользовалась большим спросом. И ведь в какой-то момент она еще говорила по-русски (смеется).
Патриция несколько раз посещала Россию, в 1991 году она была в Москве, в 1993 году — в Москве и Санкт-Петербурге, а в 2002 году побывала в Давлеканово.
Ее предсмертной просьбой было, чтобы после ее смерти ее прах был перевезен в Россию и развеян на могиле Маяковского, как когда-то она сделала с прахом своей матери…
Гавана
Америка началась с Гаваны. Как только я ступил на землю, полил настоящий тропический дождь. У нас дождь — это воздушная масса с редкими прожилками воды; Гаванский дождь – это сплошная вода и совершенно незначительные слои воздуха.
В Гаване очень сложно ориентироваться — по крайней мере мне показалось, что там все улицы называются «трафико». Позже, однако, выяснилось, что «trafico» — это просто «направление» по-испански, но, как бы то ни было, я так и не смог найти дорогу.
Вера-Круц
Вера Круц лежит за Тропиком Козерога. На пристани много индейцев, но на головах у них уже не перья птицы кетсаль, а сомбреро, а за спиной — увы! — не колчан со стрелами, а мои чемоданы с последними наборами «Лефа».
Вера Круз, пожалуй, самый интересный порт страны. Первое, что я заметил, сойдя с корабля, был ярко-красный флаг с серпом и молотом.
Оказалось, однако, что это не филиал нашего посольства, как я думал, а известная на всю Мексику странная организация — организация неплательщиков за квартиру Pro-Ale. Кстати, меня осаждали взволнованные репортеры, которые думали, что я послан Москвой для связи и помощи Проалу и его неплательщикам, так как Проал (однофамилец!) встретил меня на пристани. В Вера-Круз путешественники уже начинают обычно покупать вещи на подарки. В основном это денежные мешки. Это объясняется тем, что мексиканцы не признают бумажных денег, а верят только в честное золото и серебро. Думаю, именно поэтому бандитизм так сильно развит в Мексике. Очень велик соблазн даже среди честных людей ограбить человека с большим мешком денег за спиной.
Мехико
Столица Мексики — бывшее озеро, окруженное потухшими вулканами. Одна из них носит поэтичное название «Спящая женщина», и патриотически настроенные мексиканцы уверяют, что она действительно очень похожа на женский профиль и фигуру — я этого не заметил, как ни старался.
Мексиканцы интересуются своей весьма любопытной историей, но имена их древних правителей — Монтесумы и Гватемозины — не забыты только потому, что это бренды двух крупнейших конкурирующих пивоварен.
Мексика — страна, обедневшая и разоренная североамериканским империализмом. Почти у трех четвертей населения денег хватает только на кукурузу и пульке (мексиканскую водку).
Благодаря таким условиям жизни мексиканец обычно уже к 40 годам полностью изнашивается. Это жалкое состояние масс порождает чувство острой ненависти к угнетателям. «Грингоу» — презрительное прозвище американцев — самое оскорбительное слово во всей Мексике.
Многие особенности мексиканской жизни интересны. Умерших, например, хоронят в трамвае. Часто бывает так, что трамвай по дороге задавит еще кого-нибудь, а потом задавленный на следующем едет на кладбище. Кстати, смертность в Мехико чрезвычайно высока. Это объясняется особенностями автомобильного и автобусного движения в столице. По мексиканским законам водитель не несет ответственности за раздавленных им, а поскольку в городе находится ряд конкурирующих автомобильных компаний, а испанцы, как известно, обладают очень бойким темпераментом, то нередко Автобус (не подумайте, что это шутка) преследует неприятную таксомоторную фирму, пытаясь его задавить, а водители напрочь забывают о своих пассажирах.
Средняя продолжительность жизни жителя мексиканской столицы оценивается примерно в десять лет. Правда, изредка встречаются особи, которым удается прожить 20 лет, но, очевидно, за счет тех, кто живет всего 5. Вечером в Мехико рекомендуется оставаться дома, а если выходить, то только пешком. Никогда не водите машину в садах Чапультепек. После 7 часов по специальному распоряжению президента честный мексиканец обязан стрелять по каждой машине. Правда, стрелять полагается после трех предупреждений, но мексиканцы люди горячие и обычно стреляют без предупреждения даже один раз. Вообще в Мексике любят стрелять и стрелять по всякому удобному и неудобному поводу, как то: для наживы; с намерением убить; не что иное, как пьяница, открывающий бутылку выстрелом; снимать просто так, в шутку. Вскоре после моего приезда был услышан курьезный случай: одну женщину обвинили в том, что она застрелила своего знакомого — просто между собой решили, что того, кто выкинет жребий, застрелит напарник. Женщина даже обиделась и удивилась тому, за что ее на самом деле судят.
Вряд ли вообще можно найти хотя бы одного мексиканца, у которого в заднем кармане брюк не было бы хорошего увесистого кольта.
В мексиканском сенате тоже есть особые и оригинальные методы парламентской борьбы. Перед голосованием одна партия всегда норовит украсть на несколько дней депутатов другой.
Искусство в Мексике
Коррида — самое любимое и популярное развлечение всех мексиканцев, независимо от пола, возраста и состояния. В Мексике много поэтов — все пишут стихи.
В Мехико есть даже специальная аллея поэтов, где сидят многочисленные ремесленники от поэзии.
Соединенные Штаты
Я путешествовал в Соединенные Штаты через Ларедо. Первое впечатление — самолеты постоянно взлетают и садятся то с одной, то с другой стороны нашего поезда. Но это были и первый, и последний самолеты, которые я видел в Соединенных Штатах. Как ни странно, авиация развита сравнительно очень слабо. Серьезные препятствия его развитию постоянно чинят мощные железнодорожные компании, используя каждую авиакатастрофу для борьбы с авиацией.
Знаменитые пульмановские вагоны, разрекламированные на весь мир, на самом деле крайне неудобны. Каждое утро и каждый вечер проводник-негр тратит два часа на то, чтобы привести вагон в дневной и спальный вид.
О США принято говорить как о самой трезвой стране. Что касается трезвости, то она в Америке весьма условна. Если пошептаться с лакеем, то получишь что угодно, от виски до шампанского. Подпольная торговля водкой чрезвычайно распространена в США. На каждые 500 человек приходится примерно один такой тайный торговец «бутлегер».
Высшей силой Америки, как известно, является доллар; религия — это культ «бизнеса» (бизнеса). Из этого не следует, что Америка — скупая страна. Одно мороженое в США съедается на миллион долларов в год. О роскоши американских миллиардеров и говорить не приходится — это стало поговоркой.
Но доллар решает все. Несколько мелочей в повседневной жизни являются хорошей иллюстрацией этого. В Америке сложно пронести по улице вещь, завернутую в газетную бумагу.
На вас будут смотреть как на «неджентльмена», и им будет стыдно идти с вами по улице. Если бы все начали заворачивать свои покупки в газетную бумагу, что бы сделали производители оберточной бумаги?
15 сентября в Америке отмечается Национальный день смены шляп. Человек, решивший выйти 15 числа или позже в соломенном костюме, рискует вообще не вернуться домой. На углу здоровенные молодцы тяжелыми палками разбивают канотье прямо по головам тех, кто забыл их снять. Объяснение простое: производителям мягких шляп было бы слишком невыгодно, если бы люди продолжали носить соломенные шляпы. С другой стороны, производителям лодочников тоже было бы невыгодно, если бы их шляпы остались у американцев до следующего сезона. Поэтому разрушения на улицах Нью-Йорка выгодны обоим.
Еще один пример действия доллара. Особенно разлагающе действует доллар на белогвардейскую эмиграцию. Членов бывшей королевской семьи, приехавших в Америку, тут же «берут на работу» американские предприниматели.
Так вот, бывший великий князь Борис за умеренную плату описывает в нью-йоркских газетах свой разгул и пьянство прошлого, пусть даже и с фотомонтажом! — короли на фоне игорных притонов; а «императрица всея Руси», жена Кирилла Владимировича, которую американцы называют «мадам Срил», занималась еще более легкой халтурой: за плату от 10 до 50 долларов каждый американец имел возможность посмотреть, а если заплатить больше, то поздороваться и поцеловать руку и даже сказать пару слов с «мадам Срил».
Такова жизнь.
Примечание
«АМЕРИКА». «МОЕ ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ». «МЕКСИКА». «ЧТО-ТО АМЕРИКАНСКОЕ». «СВИНЬЯ-СТРОИТЕЛЬ МИРА». «МНЕ ЭТО ПОНРАВИЛОСЬ».
3 июля 1923 года Маяковский вылетел из Москвы в Кенигсбергский центр Пруссии (ныне Калининград). Готовясь к этой заграничной поездке, поэт строил большие планы. Эти планы поддержал нарком просвещения А. В. Луначарский. 10 мая 1923 года он написал специальное письмо в Наркомат иностранных дел по поводу заграничного паспорта Маяковского.
«Наркомпрос дает командировку известному поэту-коммунисту Маяковскому. Цели, которые он преследует своей поездкой в Германию, Наркомпросом вполне обоснованы. Они целесообразны с точки зрения общего поднятия нашего культурного престижа за рубежом. Но так как люди, приезжающие из России, и притом даже с репутацией, подобной репутации Маяковского, иногда натыкаются на разные неприятности за границей, то, ввиду всего вышеизложенного, прошу Вас предоставить Маяковскому служебный паспорт.0003
Однако Маяковскому, видимо, не удалось получить служебный паспорт, отъезд за границу затянулся, а сама поездка свелась почти к отдыху. Около трех недель он отдыхал во Флинцберге, в конце июля по издательским делам посетил Берлин, а весь август провел на отдыхе в курортном городке Нордерней, расположенном на одноименном острове в Северном море у северо-западное побережье Германии. (Свои впечатления он описывает в поэме «Нордерней», написанной для «Известий» в начале августа, а в начале сентября там же, в Германии, в Берлине, пишет поэму «Москва — Кенигсберг» для «Огонька».
) В начале сентября Маяковский вернулся в Берлин, а 18 сентября 1923 года вернулся в Москву. В Москве он с головой погружается в работу над афишами и рекламой, в повседневную журналистскую деятельность и только после октябрьских событий в Германии (восстание рабочих в Гамбурге) пишет несколько стихотворений, навеянных впечатлениями от поездки в Германию: «Солидарность», «Уже!» , «Киномода («О развлечениях Европы»)» (см. т. 2).
В конце 1923 — начале 1924 года Маяковский вновь усиленно готовился к заграничной поездке. Снова заручается поддержкой А. В. Луначарского. Письмо наркома просвещения от 19 декабря, 1923 г. «Товарищам полномочным представителям, представителям Наркомата иностранных дел и другим представителям Советской власти» говорилось: «Известный поэт В. В. Маяковский командирован Наркомпросом в дальнюю поездку с широкими художественными и литературными целями. Российское и союзное правительства, а также все лица, стоящие на советской трибуне и могущие быть полезными тов.
Маяковскому в его поездке, оказать ему всемерную поддержку» (ГММ).
В середине апреля Маяковский выехал через Ригу в Берлин и 19 апреля 1924 года прибыл туда, как он считал, по пути в Америку. В ожидании визы он пробыл в столице Германии около двух недель. Однако переговоры о получении визы не дали положительных результатов, и Маяковский вернулся в Москву.
Результатом этой поездки стала поэма «Два Берлина» (см. т. 3). Пребывание поэта в Берлине в ожидании визы не было пассивным. Сохранились отзывы о его выступлении на вечере немецкого отделения Всероссийского союза работников печати в большом зале Палаты лордов 29 апреля., 1924 г., где знакомил публику с новым течением в кругах московских пролетарских писателей и читал свои стихи. «Леф, по словам оратора, отмежевался от самодостаточного искусства», — говорилось в сообщении газеты. «Вместо сладких звуков и молитв он хочет идти рука об руку с мозолистыми руками рабочего, хочет укрепить свою бодрость, веру в правоту Октября, а сам пытается слиться с творческим делом, к которому сегодняшняя Новый день в России зовет.
.. Леф хочет быть громким эхом новых звуков, несущихся по русским просторам… Стихи Маяковского выкованы из стали в горниле русской революции Весело и призывно звучат, поднимают павший дух с радостными возгласами, улыбкой приветливого солнца, гимнами встречают растущую пролетарскую силу и сливаются в песнях с сплоченными рядами нового русского народа. Маяковский — большой талант, и его эволюцию от переданного им желторубашечного футуризма к поэзии «Лефа» ни в чем нельзя упрекнуть ему» («Накануне», 4 мая 1924).
Впечатления от пребывания в Берлине отражены в многочисленных устных выступлениях поэта во время его поездок по городам страны летом 1924 года. В то же время он продолжает суетиться о новой поездке за границу, находя здесь по-прежнему поддержку и полное взаимопонимание со стороны наркома просвещения А. В. Луначарского. Уже 27 мая 1924 года были подготовлены две грамоты наркома по поводу поездки Маяковского за границу (хранятся в ЦГАЛИ). В одном из них А. В. Луначарский пишет:
«Народный комиссариат просвещения РСФСР настоящим свидетельствует, что носитель сего, В.
Маяковский, является одним из крупнейших и талантливейших поэтов современной России. Выезжает за границу исключительно с литературно-художественными целями. Наркомпрос Просвещение убедительно просит все учреждения и лиц, к которым обращается В. Маяковский, оказать ему любезную помощь
Командировка должна была быть длительной
22 октября газета «Вечерняя Москва» сообщила, что «В.В. кругосветное путешествие в ближайшем будущем». 24 октября поэт выезжает из Москвы через Ригу и Берлин в Париж и 2 ноября прибывает во французскую столицу9.0003
Путешествие Маяковского через океан, или так называемое кругосветное путешествие, на этот раз тоже не состоялось. В Париже затянулись однообразные дни ожидания американской визы. «Жду американскую визу, — телеграфировал он в Москву 23 ноября. — Если не получу, вернусь в Москву через месяц-полтора» (ГММ). Поэт томился от бездействия и неопределенности положения. Он собирался поездить по маленьким городкам Франции, но французские власти не дали ему такого разрешения.
Легче стало с приездом в Париж 4 декабря 1924 первого посла СССР во Франции Л. Б. Красина. После падения правительства Пуанкаре в октябре 1924 г. и прихода к власти правительства «левого блока» во главе с Эррио Франция де-юре объявила о признании СССР. 6 ноября здание бывшего посольства России в Париже было официально передано советским представителям, а 14 декабря, после приезда первого посла СССР, над зданием посольства был поднят советский флаг. Маяковский присутствовал на этой церемонии и отразил это позже в поэме «Флаг» (см. т. 3).
И все же визу не дали. Около 20 декабря Маяковский выехал из Парижа в Берлин, а оттуда 25 декабря в Ригу. Там он успел выступить в клубе посольства СССР с чтением стихотворения «Владимир Ильич Ленин», а 27 декабря вернулся в Москву.
Парижские впечатления выливаются в поэтический цикл «Париж», который он создает в течение зимы и весны 1925 года. Его знание парижской публики пригодилось и во время работы комиссии по устройству советского павильона на Интернационале.
Художественно-промышленная выставка в Париже, открывшаяся летом 1925. Маяковский участвует в самой активной работе в комитете, возглавляет отдел рекламы. Это и предопределяет скорую поездку в Париж, на открытие выставки. Прояснилась и перспектива заграничной поездки. 25 мая Маяковский вылетает из Москвы в Кенигсберг, оттуда уезжает в Берлин, а 28 мая 1925 года прибывает в Париж.
Маяковский живет в Париже на этот раз больше трех недель. При нем открывается Международная выставка (за рекламные плакаты с его текстами он скоро будет награжден серебряной медалью выставки). Он также читает свои стихи в советском посольстве, некоторые стихотворения парижского цикла публикует в просоветской газете «Парижский вестник». Там же, в Париже, окончательно решается вопрос о его заграничной поездке: он получает визу для въезда в Мексику и заранее покупает билет на океанский лайнер. Там же, в Париже, за 10 дней до отплытия корабля он был ограблен в гостинице каким-то крупным парижским вором, не оставившим ему за всю поездку ни единого франка.
Только благодаря помощи советского торгпредства, ссудившего ему деньги, эта заграничная поездка снова не сорвалась. 21 июня 1925 мая на трансатлантическом пароходе «Эспани» Маяковский отправился из порта Сен-Назер в Мексику.
Маяковский плыл на этом корабле 18 дней. Здесь он написал такие поэмы, как «Испания», «6 монахинь», «Атлантический океан», «Маленькая философия в глубинах», «Черное и белое», «Христофор Колумб». 5 июля корабль прибыл в Гавану. Воспользовавшись дневной стоянкой, Маяковский познакомился со столицей Кубы. 8 июля морское путешествие завершилось в мексиканском порту Вера-Крус, а на следующий день Маяковский прибыл поездом в Мехико и был тепло встречен как представителями советского посольства, так и мексиканской публикой во главе с художником Диего Ривейрой. Все это одновременно, по свежим следам, отразилось в очерках и зарисовках.
Поэт провел в Мексике около 20 дней. За это время он познакомился с ее историей, культурой, обычаями и нравами, посетил национальный музей, театры, кинотеатры, корриду, увидел и оценил все своеобразие монументальной живописи Диего Ривейры, познакомился с местными поэтами, журналистами, лидерами рабочее движение — коммунисты.
Он ежедневно общался с работниками посольства, которые не только поселили его в своей резиденции, но и оказали помощь в получении въездной визы в США.
В интервью, которое Маяковский сразу дал местным журналистам по приезде, было отмечено: «Маяковский намерен написать книгу о Мексике. Он сказал, что уже приступил к работе и предупредил нас, что книга будет лишена каких-либо политических тенденций, в ней будет говориться исключительно о традициях мексиканцев и что он постарается выразить в своих стихах национальный дух нашего народа» ( «Эксельсиор», Мехико, 1925, 10 июля). Слово свое он фактически сдержал. Кроме одного — отказа от тенденциозности. В своих стихах и очерках он рассказал советскому народу не только о прошлом Мексики, но и о традициях национальной культуры.Он показал Мексику богачей, которые оптом и в розницу продают народное достояние американцам и прочим хищникам, и Мексику бедняков во главе с коммунистами, жадно внимающих каждому слову о Советской России и готов идти по его пути.
«Самая богатая страна в мире, уже посаженная на голодный паек североамериканским империализмом», — так охарактеризовал Мексику Маяковский, предварительно рассказав о бессовестном управлении янки в эта замечательная страна. Маяковский в своих стихах и очерках рассказывал и о чехарде президентов, и о сказочном взяточничестве, и о «продаже правительств», и о продажности вождей реформистских партий, с одной стороны, и с другой. с другой стороны, о народных восстаниях, о героизме коммунистов. В очерке дан образ одного из таких самоотверженных борцов за лучшее будущее мексиканского народа, депутата-коммуниста Морено. Поэт приводит его слова после встречи с «Левым маршем»: «Передайте русским рабочим и крестьянам, что мы пока только слушаем ваш марш, но наступит день, когда наш «33» (кольт калибра) грохот позади вашего маузера.
Загремел Кольт, но, к сожалению, не Морено, а Морено.
Уже в Нью-Йорке я прочитал в газете, что товарищ Морено был убит правительственными убийцами.
Образ этого мексиканского коммуниста сохранился для нас по фотографии: он стоит, обнявшись со своим новым другом из Советской России — Маяковским.
Во время пребывания в Мексике Маяковский совершенно не знал о дальнейшем маршруте своего путешествия. Американское консульство не выдало визу для въезда в США поэту из Советской России. Дело сдвинулось с мертвой точки только тогда, когда Маяковскому удалось убедить консула, что он всего лишь рекламщик Моссельпрома и Резинотреста. И тем не менее с визой продолжали тянуть. Маяковский уже обратился во французское консульство в Мексике за подтверждением своего паспорта для возвращения во Францию, когда ему сообщили о разрешении на въезд в Соединенные Штаты. 27 июля, 1925-го он прибывает в Ларедо (пограничный город Мексики и США), где после череды новых злоключений ему выдается уже окончательное разрешение на въезд от имени иммиграционного отдела Министерства труда.
Маяковский три месяца находился в Соединенных Штатах Америки и посетил ряд крупнейших городов страны.
30 июля он прибыл в Нью-Йорк и пробыл здесь, уехав только в пригород, почти на два месяца. Затем начались его поездки по стране: публичные выступления в разных городах; 29 сентября, он выступает в Кливленде, 30 числа — в Детройте, 2 октября прибывает в Чикаго, где в этот же день состоялось его первое выступление в этом городе. 4 октября он уже снова выступает в Нью-Йорке, а 5 октября — в Филадельфии. Затем снова Нью-Йорк, затем Питтсбург и повторные выступления в Детройте (18 октября), Чикаго (20 октября), Филадельфии (23 октября). 28 октября 1925 г. после седьмого, «прощального» спектакля в Нью-Йорке (25 октября) и дружеского ужина в честь советского гостя, устроенного американской писательской молодежью. Маяковский уезжает из Нью-Йорка на пароходе «Рошамбо» в Гавр (Франция).
Пребывание Маяковского в Америке – исключительно яркая страница творческой и гражданской биографии поэта. Он раскрывается здесь во всем блеске своего таланта и как поэт социалистической революции, и как неутомимый пропагандист молодой советской литературы, революционного искусства, и как мудрый политический и государственный деятель, советский патриот и пропагандист советского пути.
жизни, идеалов коммунизма, достойно представившего свою страну и свой народ в далекой заморской стране. В Соединенных Штатах Америки он давал публичные выступления в крупнейших залах Нью-Йорка и других городов страны, многочисленные встречи с рабочей аудиторией, с партийными и профсоюзными организаторами, с писателями и журналистами, с художниками. Маяковский читал лекции и доклады о советской литературе, живописи, искусстве, отвечал на многочисленные вопросы самого разного характера, читал свои стихи. В США в этот период он написал стихотворения «Бродвей», «Барышня и Вулворт», «Небоскреб в разрезе», «Порядочный гражданин», «Вызов», «100%», «Американские русские», « Бруклинский мост», «Кемпинг «Нит гэдайгэ».
Обложка журнала «Мурзилка» за 1941 год. На обложке: Маяковский встречает своего читателя. Из неопубликованного кадра из фильма День книги. 1928
Маяковский предоставил организацию всех своих выступлений в США редакции коммунистической газеты «Новый мир», издававшейся на русском языке.
Половина всех денег, собранных со спектаклей Маяковского, шла в эту газету, где он печатал свои лучшие стихи, в том числе и новые, только что написанные. Часть собранных с выступлений сумм он также перечислял в еврейскую коммунистическую газету «Фрейгайт», которая, подобно «Новой жизни», стала пропагандистом его поэзии и оказывала поэту посильную помощь во время его поездок по стране и встреч с рабочей Америкой. (См. Катанян В. Маяковский. Литературная хроника. М., ГИХЛ, 1946).
Вот, например, как описывалось первое выступление Маяковского 14 августа в Нью-Йорке в Центральной опере:
«…Тысячи сверкающих глаз устремлены на сцену, заполненную представителями печати, пролетарских организаций «Героя новейшей советской поэзии» ждут, затаив дыхание…
Вот он, Маяковский! Такой же простой и великий, как сама Советская Россия. Гигантский рост, сильные плечи, простой пиджак, короткая -волосая большая голова… Он стоит и ждет, когда прекратятся аплодисменты. Они как бы начинают стихать, но вдруг — совершенно неожиданно — новый взрыв аплодисментов, и весь зал вскакивает с мест.
Шапки летят в в воздухе, машут руками, платками, аплодисментам не видно конца!0003
… Зал замирает. Полная тишина. И, как гром, раздается голос Маяковского. Так гремел голос пролетариата в октябре 1917 года … В громоподобных раскатах его голоса он казался той великой страной, которая породила одного большого и многих маленьких Маяковских, значение которых растет вместе с ростом величия. единственной в мире пролетарской Социалистической Республики» («Новый Свет», Нью-Йорк, 1925, 18 августа).
«Первое блестящее выступление поэта пролетарской России Владимира Маяковского в Нью-Йорке было в полном смысле слово исторический в нашей русской колонии… Маяковский — живой свидетель великих исторических событий, потрясших мир. Он поэт и певец этих событий» («Русский голос», 1925, 17 августа).
«Незабываемый вечер пережили революционные рабочие Нью-Йорка в минувшую пятницу в Центральной опере. Часы, проведенные с Маяковским, надолго останутся в их памяти. Словно завороженные, три тысячи человек сидели в зале и слушал речь и чтение стихов поэта.
..
В конце своего выступления Маяковский заявил:
Я первый посланник новой страны.Америку от России отделяет 9000 миль и огромный океан, океан можно пересечь за 5 дней. Но море лжи и клеветы, выкопанное белогвардейцами, не преодолеть в короткий срок. Потребуется долгая и упорная работа, прежде чем могучая рука новой России сможет пожать могучую руку новой Америки!» (Фрейгейт, Нью-Йорк, 1925, 16 августа).
По многочисленным просьбам не имевших возможность попасть на этот первый спектакль советского поэта, через три недели в том же зале был организован второй спектакль Маяковского, в котором отражались основные принципы советского искусства, более откровенно звучала социальная критика.Вот как откликнулись те же газеты до этой встречи Маяковского с нью-йоркцами:
«Лекция тов. Маяковского построена на разъяснении трех основных принципов, характеризующих советскую поэзию и глубокой линии, отделяющей ее от поэзии буржуазных стран…
Советский поэт в своем творчестве стремится стать, и становится лицом к лицом к рабочему.
Он черпает свое вдохновение в обыденном, но в то же время героическом, часто полном самоотверженности и самопожертвования советском строительстве, в создании новых, лучших форм социалистической жизни.Первой задачей искусства является найти свое место в мире…
Второй тезис — Искусство – это творение сегодняшнего дня. Он должен отражать потребности, заботы, стремления настоящего момента, а не парить в небе. Против этой позиции восстает мещанство…
Всякий поэт-революционер должен — и это третий тезис — связать себя с классовой борьбой, честно и сознательно связать себя с стремлениями и стремлениями рабочего класса, бросить вызов буржуазии…
Искусство выражает интересы определенного класса. Советские поэты это прекрасно осознают и видят в этом новые возможности. Они знают, что каждое стихотворение — «оружие не для отдыха, а для борьбы». Революционные советские поэты, освободившись от оков буржуазии, с презрением отвечают на предложения о примирении. Они знают, что единственное место, где гордый, уважающий себя художник не вынужден продавать свои достижения, — это Советская Россия, страна «железной диктатуры пролетариата» (Новый Свет, Нью-Йорк, 1925, 14 сентября).
«На этот раз приобщение Маяковского к чтению стихов носило политико-литературный и полемический характер…
Вторая и третья части вечера были заполнены успешным, как всегда, чтением Маяковским своих старых и новых Всеобщее внимание приковал отрывок из стихотворения «Ленин». Поэт рассказал о смерти Ленина, о роковой новости, когда не стало пролетарского вождя, и о похоронах. Двухтысячная масса была буквально загипнотизирована. В заключение, на вопросы поэт отвечал по нотам. Эти вопросы носили преимущественно политический, а не литературный характер» («Русский голос», Нью-Йорк, 1925, 12 сентября).
Первое выступление Маяковского в Детройте — «столице» автомобильного короля Форда — особенно напугало русских белогвардейцев, которые в своей газете ответили на это следующими провокационными заметками:
«Так получилось, что вместо литературной лекции , Маяковский пел хвалебные песни Советской власти. Маяковский не представитель литературы, а советский агент.
На банкете в честь поэта Маяковского Маяковский читал его стихи, восхвалял СССР и собирал деньги для газеты «Новый мир» (Заря, 1925, 7 октября).
А вот как оценивала выступления Маяковского в Чикаго газета Daily Worker, орган ЦК Рабочей партии Америки, издававшаяся в этом городе. В день приезда советского гостя она перепечатывает стихотворение Маяковского «Наш марш» и здесь приветствует его приезд в Чикаго:
«Из далекой красной России сквозь кордоны лжи и клеветы луч света из нового к нам идет мир, который строится под руководством Коммунистической партии в Союзе Советских Социалистических Республик. Сегодня в Чикаго приезжает товарищ Владимир Маяковский.
Что же касается самого выступления Маяковского, состоявшегося в тот же день в самом большом здании города, где толпилось более полутора тысяч человек, желающих «послушать знаменитого русского поэта Владимира Маяковского», то газета сообщила о его в следующем номере:
«… Собрание открыл «Интернационал»… и после короткого вступительного слова председателя выступил Маяковский. От первого до самого конца он держал аудиторию под его обаянием. .. У публики чуть не крышу сорвало с криками восторга от его стихов, посвященных Америке: «Открытие Америки», «Барышня и Вулворт», «Черное и белое». Пятьсот экземпляров его стихи раскупались на месте» («Дейли Уоркер», 1925, 5 октября).
Во второй свой приезд в Чикаго Маяковский, по сообщению той же коммунистической газеты, вызвал еще больший общественный интерес. В своей «короткой, но резкой речи» он прежде всего дал «твердый отпор» белогвардейцам от местных русских контрреволюционных листовок. Затем он выступал с поэтическими чтениями. «Красивое и сильное стихотворение о смерти Ленина произвело на публику огромное впечатление. Остальные произведения также вызвали одобрение и аплодисменты. Маяковский отвечал на вопросы, а также собирал деньги для «Нового мира»…» («Ежедневник». Чикаго, 19 лет25, 22 октября).
А вот что писала об этой лекции газета «Новый мир»:
«На второй лекции зал тоже был переполнен публикой. И публика отнеслась к поэту с таким же восторгом. Рабочие чувствовали в нем своего человека.
Это, брат, его парень, — сказал один рабочий после лекции председателю. — Неудивительно, что местная шваль его ненавидит.
Во время пребывания в Чикаго тов. Маяковский посетил самое святое место в Чикаго: могилу повешенных в 1887 году рабочих вождей, погибших в борьбе за 8-часовой рабочий день…» («Новый мир», Нью-Йорк, 1925, 29 октября).
В одном из своих выступлений в Нью-Йорке, в лекции «Что я везу в СССР», Маяковский выразил свое отношение к капиталистической Америке, подверг восторженное восхваление Америки футуристами, само это течение, разгрому критика. Вот как сообщалось в газетном репортаже об этом выступлении Маяковского:
«Америка в воображении русского». «. Однако во всем этом скрыта идеализация усовершенствованной «бесконечной техники» Америки, представление ее в «головокружительном, карусельном масштабе…»
В восторженном восхвалении Америки футуризм обнаруживает свою коренную ошибку — восхваление техники как таковой, техники ради техники. Футуризм имел свое место и увековечил себя в истории литературы, но в Советской России он уже сыграл свою роль. Футуризм и советское строительство, заявляет Маяковский, не могут идти рука об руку. «Отныне, — говорит он, — я против футуризма, отныне я буду бороться с ним» («Новый мир», Нью-Йорк, 1925, 8 октября).
Характерно, что столь решительное заявление Маяковский делает именно в Америке, в процессе знакомства с этим капиталистическим «раем» и сопоставления его с советской действительностью.
Во время пребывания в США Маяковский много работал и как поэт, и как пропагандист советской литературы и культуры, и как политический представитель Советского Союза. Он проделал большую и нужную работу. Стихи поэта доходили до широкой публики, а приглашения на публичные встречи поступали из разных городов. Но Маяковский рвется домой, на родину. Он отказывается от настойчивых приглашений читать лекции и читать стихи в Сан-Франциско, от других предложений и сразу после получения визы уезжает из Нью-Йорка 28, 19 октября. 25 на пароходе «Рошамбо» в Гавр, куда он прибывает 5 ноября. На следующий день, 6 ноября, в самый канун октябрьской годовщины друзья встречали его в Париже.
Маяковский недолго пробыл в Париже проездом. 14 ноября он был уже в Берлине, откуда через три дня уехал через Ригу в Москву, откуда вернулся 22 ноября 1925 года. Поэт спешил домой. Длительная поездка за границу вызвала у него чувство глубокой тоски по родине. Это чувство вылилось в стихотворение «Домой!», которое он начал писать на корабле по пути из Америки в Европу.
Сохранился газетный отчет о выступлении Маяковского в Париже на вечере, устроенном Союзом студентов СССР во Франции 12 ноября 1925 года. Поэт выступил с докладом «Там и у нас» («Доклад об искусстве» ) и читал стихи. «Поэт намеревался рассказать исключительно о своих эстетических воззрениях из любезности перед Францией, которая выдала ему визу и запретила говорить о политике, — сообщала «Вечерняя Москва» позже, 2 декабря 1925 года. — Но как-то само собой получилось что вместо литературного доклада Маяковский сделал доклад «социально-экономический-политический». Это «естественное» общественно-политическое, партийное понимание любого явления действительности, как основного, так и надстроечного, характерное для всех его публичных выступлений, давало о себе знать и в Америке, оно есть и в Париже. Парижская газета освещала это выступление более подробно:
«Кто не видел и не слышал Маяковского, должен пожалеть, что не попал в этот репортаж. Трудно представить лучшего рассказчика для широких масс. Маяковский – это создание новой России. В его мощной, широкой, подвижной фигуре, в его товарищеской фамильярности со слушателями, в его непринужденной манере, в его едкой иронии есть что-то во всем его существе, что делает его русским рабочим, человеком из народа. голосом, он читал нам свои стихи, написанные под впечатлением от увиденного, невольно хотелось сказать: да, такими глазами смотрел бы на Америку русский рабочий… Слушая эти красочные рассказы, перемежающиеся тонкими, хорошо- прицельные реплики, слушая эти резонансные стихи, с их часто неожиданными аккордами, придающими новый смысл всей картине, мы тихонько просиживали до часу ночи. И нам хотелось снова и снова слушать этого мощного поэта. извращенная, то серьезная, то улыбающаяся публика» («Парижский бюллетень», 1925, 14 ноября).
Сам Маяковский прекрасно осознавал большое литературное и общественно-политическое значение своих выступлений за границей. В одном из интервью, данном в день приезда в Москву, он как бы лаконично «докладывает» советскому читателю о командировке, делится своими ближайшими планами:
«… слухи о моих успехах в Америке ничуть не преувеличены. Я нахожу, что иметь аудиторию в полторы тысячи человек в течение ряда недель, это, конечно, успех. Я думаю, что помимо литературного, мои лекции имели некоторое значение и в смысл революционный…
Для печати я принесла книгу стихов о Мексике, об Испании и об Атлантическом океане. У меня также есть новая книга о Соединенных Штатах» («Новая вечерняя газета», Ленинград, 1925, 23 ноября).
В последнем случае он имел в виду сборник очерков, который после называться «Мое открытие Америки».
Маяковский начал работать над этими очерками и очерками непосредственно во время поездки. После возвращения в Москву 5 декабря он подписал договор с Госиздатом на издание книги под названием «Путешествие в Мексику и Америку», при этом обязавшись сдать рукопись в издательство в месячный срок, до 5 января 19 г.26. Очевидно, что к этому времени книга была в черновом виде, что основные идеи этой книги, уже оформившиеся к началу пребывания поэта в США, были реализованы.
Многие из этих идей найдут отражение в американских стихах Маяковского и воплотятся так или иначе в его эссе. Однако заметок, зарисовок и зарисовок, сделанных на основе самых последних впечатлений, оказалось немного. Работа над книгой сочинений продолжалась весь декабрь и завершилась только к 25 января, когда после месячной задержки договорного срока рукопись была передана в издательство. Затем, в январе и начале февраля 1926 отдельные части этой книги стали публиковаться в периодических изданиях. Сама книга не будет издана до августа 1926 года.
Доклад Маяковского, состоявшийся в Доме печати 1 декабря 1925 года, был посвящен зарубежным впечатлениям. 3 декабря 1925 года «Известия» сообщили об этом вечере, о только что вернувшемся из поездки в Америку поэте, о его «хороших стихах», которые были прочитаны «с большим воодушевлением». Через несколько дней, 6 декабря, Маяковский выступил с речью в Политехническом музее. Его лекция, как сообщала пресса, «привлекла огромное количество слушателей. Даже тех, у кого были билеты, пускали по одному. Измученные милиционеры угрожали вызвать конную полицию. Все места и стулья на сцене и на ступеньках были заняты. в зале» («Новая вечерняя газета», Л., 1925, 9 декабря). Другие газеты отмечали, что поездка Маяковского за границу позволила ему еще ярче раскрыть «качества социолога, экономиста и политика» («Вечерняя Москва», 1925, 8 декабря).
Любопытный с точки зрения темы выступления Маяковского на этом вечере круг вопросов, которые он счел нужным осветить в своем рассказе о поездке, и афиша, явно подготовленная самим поэтом и содержащая краткие тезисы его выступления:
«Первый большой вечер вернувшегося из путешествия поэта Владимира Маяковского.
I. Репортаж «Мое открытие Америки». Испания, Атлантический океан, Гавана, Вера-Крус, Мексика, Нью-Йорк, Чикаго, Париж
Темы: Американцы американцы?Гавана,виски,сахар и сигары.Индейцы,гачупины и гринго.Тропический лес.Урожай фуража и президенты.Бой быков.Странные министры.Тихие ораторы!Слово, товарищ 33!Москва в Польша Первое звездное знамя От Ларедо до Нью-Йорка На земле, под землей и в небе Нравственность и усыновление Иллюстрация к Марксу Одесса — отец Змеиные яйца в Москве Негры, Джаз и Чарльстон Басни о Форде , Чикаго, 150 000 000 и резня.
II. Мексика, стихи и поэмы. 1. Испания, 2. Христофор Колумб. 3. 6 монахинь. 4. Черное и белое. 5. Поверхностная философия в глубоких местах. 6. Индийская история.
США. 1. Бродвей. 2. Вулворт и барышня. 3. Кемп Нит гедайге. 4. Хорошо! 5. Их язык. 6. Небоскреб в разрезе. 7. Злоба. 8. Бруклинский мост.
В конце ответа на примечания.
Название доклада вскоре стало названием сборника эссе, договор на издание которого был подписан накануне. В обозначенных в афише темах вынашивались в так называемом «устном варианте» идеи и темы как написанных к тому времени очерков о Мексике и Америке, так и тех, что находились в работе. О широте идей поэта и публициста, стремившегося дать своему народу наиболее полный «отчет» о своем заокеанском путешествии, можно судить и по сохранившимся афишам других его публичных выступлений этого времени.
Выступление Маяковского в Политехническом музее 19 декабря 1925 года отразило новые стороны публицистического осмысления поэтом своих зарубежных впечатлений и наблюдений. Доклад сформулирован по-новому, его темы получают иной оборот:
Дирижер трех Америк (USSA)
2-й большой вечер поэта, вернувшегося из поездки
Владимир Маяковский
I. Доклад. Проводник Трех Америк (USSA) : Божий доллар — доллар святой дух. Кинотеатр — Чаплин, золотая лихорадка, 15 тысяч в неделю горничная. Нью-Йорк поэтический Конотоп. Фотомонтаж князя Бориса. Принцесса Кирилл. Змеиные яйца в Москве. Неподкупность коррумпированных газет. Негритянский великий поэт А. С. Пушкин. Форд, как это американские рабочие корреспонденты о Форде. Приключения мистера Браунинга. Какая Америка интереснее — моя или настоящая. Горький и Короленко об Америке и США.
II. Стихи и поэмы о Мексике, Америке, Ат-океане, Испании и Франции. 1. Статуя Свободы. 2. Монтесума — Ястребиный коготь 3. Сто этажей. 4. Маркита. 5. Гав-ду-ю-ду. 6. Коррида. 7. Бруклинский мост. 8. Париж. 9. Петров и Каплан. 10. Первое предупреждение.
После доклада ответ на заметки.
Все новые и новые повороты в понимании американской темы были характерны и для последующих публичных выступлений Маяковского. Маяковский путешествует по стране. Еще в начале января ему удается уехать на несколько дней в Ленинград. Комментируя свое выступление в зале Академической филармонии с докладом «Мое открытие Америки». «Красная газета» писала: «Маяковский как бы умышленно игнорирует все, что обычно поражало воображение предшествующих Колумбов. Он остается равнодушен к американскому размаху и холоден к ошеломляющей экзотике… Стихи, посвященные путешествию, имели большой и заслуженный успех…» («Красная газета», вечный выпуск, 1926, 5 января). С таким же успехом прошли его выступления в разных городах Украины, Северного Кавказа, Азербайджана и Грузии, продолжавшиеся более месяца, с 25 января по 2 марта 1926 г.
Характерно, что его публичные выступления проходили с огромное скопление людей. В Киеве, например, более 5000 человек, заполнивших помещения цирка, три часа слушали поэта. В местных газетах Харькова, Киева и других городов в день таких выступлений публиковались либо отдельные очерки из подготовленной книги «Мое открытие Америки», либо стихи из американского цикла, подготовленного для другой книги.
О характере устных выступлений Маяковского хорошо отзывался корреспондент ростовской газеты «Молот»:
«Это не была лекция, по крайней мере, в том смысле, в каком мы привыкли понимать это слово. Скорее, беседа поэта с публикой — это беседа, усыпанная искорками неподражаемого (без кавычек) остроумия Маяковского. Товарищ Маяковский мало говорил об Америке, но мало что из сказанного им давало большего представления о заокеанской стране, чем многословные речи патентных лекторов» («Молот», Ростов н/Д. 1926, 9 февраля).
Так оценивали репортаж «Мое открытие Америки». На следующий день поэт встречается с местными рабочими корреспондентами и пролетарскими писателями. Затем он снова выступает перед огромной аудиторией с докладом «Нью-Йорк и Париж». И в том, и в другом случае американская тема продолжает оставаться в центре внимания. Так было в Ростове, Киеве и Харькове. Так будет и в Баку, где за пять дней Маяковский семь раз выступит перед разной публикой. Здесь же он сможет проинспектировать строительство новых нефтяных месторождений и обдумать сочинение под характерным названием «Америка в Баку». В Тифлисе (Тбилиси), помимо традиционных докладов и встреч, Маяковский даст интервью корреспонденту «Зари Востока» на тему «Литературная и культурная жизнь Америки». Американская тема продолжает оставаться главной во время летней поездки Маяковского по южным городам страны (Одесса — Крым). Его лекции-беседы находят самый горячий отклик в сердцах слушателей, сопровождаемые восторженными откликами местной прессы: «В его наблюдениях над жизнью и общественными условиями в Соединенных Штатах и в Мексике столько нового и оригинального, что он действительно «открывает» для слушателей Америку» («Известия», постоянный выпуск, Одесса, 1926, 24 июня).
В своих американских очерках Маяковский правдиво и ярко рассказал советскому читателю о Мексике и Америке, о жизни и борьбе простых людей этих стран, о господстве капитала. Поэт приветствует лучшие достижения технического прогресса Америки, делится мыслями о том, чему советские люди, строящие социализм, могут и должны научиться у американцев. Однако эти мысли и рассуждения не имеют ничего общего с апологией американского образа жизни, слепым преклонением перед американской техникой. Он постоянно видит две Америки: к одной, трудовой и честной Америке, он относится с большой любовью и сочувствием, о другой, капиталистической Америке, ее хозяевах и «героях», о силе доллара, о нравственности и лживости Маяковский рассказывает с убийственной иронией человека, хорошо сознающего все превосходство советского народа и своей страны, уверенно строящей социализм, над всем этим миром, обреченным ходом истории на неминуемую гибель.
С момента написания этих очерков прошло более полувека. Но они по-прежнему не теряют своей публицистической остроты, актуальности и злободневности, удивляют глубиной проникновения своего автора в самое «внутреннее» капиталистического мира, пророческими предсказаниями грандиозных преобразований в своей стране, учат советских людей любви за Родину, советский патриотизм.
Первый из опубликованных очерков Маяковского о поездке в Мексику и Соединенные Штаты Америки. Писалось оно явно в дороге, так как уже в начале декабря было представлено к публикации в предпоследнем декабрьском номере журнала. Позже использовалась в развернутом виде в книге очерков «Мое открытие Америки».
… имена их древних правителей — Монтесума и Гватемозина — Монтесума II (род. ок. 1466-1520) — король ацтеков в 1503-1520 гг. Гуатемок (1497—1525) — последний царь ацтеков (1520—1521). Ацтеки — один из крупнейших индейских народов Мексики, сыгравший ведущую роль в объединении других индейских племен, затем подчинивший Центральную Мексику Мексиканскому заливу и Тихому океану и образовавший раннемексиканское государство, дальнейшее развитие которого был прерван испанскими завоеваниями ацтеков в 1519 г. -1521.
Чапультепек — сад в Мехико, где расположен президентский дворец.
… бывший великий князь Борис… — Борис Владимирович Романов (1887 — ?) Он же «князь» Борис — брат Кирилла Владимировича Романова (1876-1938), который после казни Николая II , исполнял обязанности великого князя, одного из «кандидатов» на русский престол.
… и «Императрица Всея Руси»… — Жена Кирилла Романова — Виктория Федоровна Романова (1876-1936).
Владимир Владимирович Маяковский
Мое открытие Америки
МЕКСИКА
Два слова. Моя последняя дорога — Москва, Кенигсберг (авиа), Берлин, Париж, Сен-Назер, Хихон, Сантандер, мыс Коронна (Испания), Гавана (остров Куба), Вера Круц, Мехико, Ларедо (Мексика), Нью-Йорк, Чикаго , Филадельфия, Детройт, Питтсбург, Кливленд (североамериканские США), Гавр, Париж, Берлин, Рига, Москва.
Мне нужно водить машину. Работа с живыми существами почти заменяет мне чтение книг.
Не хватает сегодняшнего читателя. Вместо вымышленных интересных вещей о скучных вещах, образах и метафорах — вещи, которые интересны сами по себе.
Я слишком мало прожил, чтобы правильно и подробно расписывать детали.
Я прожил достаточно мало, чтобы считаться настоящим генералом.
18 дней в океане. Океан — это вопрос воображения. И берегов на море не видно, и волн на море больше, чем нужно в хозяйственном обиходе, и на море не знаешь, что под тобой.
Но только воображение, что справа от полюса земли нет и что слева до полюса земли нет, впереди совсем новый, второй свет, а под тобой, быть может, Атлантида — только это воображение — Атлантический океан. Спокойный океан скучен. 18 дней ползаем как муха по зеркалу. Было только одно хорошо поставленное зрелище; уже на обратном пути из Нью-Йорка в Гавр. Непрерывный ливень вспенил белый океан, заштриховал небо белизной, сшил небо и воду белыми нитками. Потом была радуга. Радуга отразилась, замкнулась в океане, и мы, как артисты цирка, бросились в радужный обруч. Потом — снова плавающие губки, летучие рыбы, летучие рыбы и снова плавающие губки Сарагосского моря, а в редких торжественных случаях — фонтаны китов. И все время раздражает (вплоть до тошноты) вода и вода.
С океаном скучно, но скучно без него.
Потом вода долго-долго журчит, машина успокаивающе шумит, медные люки вовремя звенят.
Пароход «Эспан» 14000 тонн. Пароход маленький, как наш ГУМ. Три классных комнаты, две трубы, один кинотеатр, столовая, библиотека, концертный зал и газета.
Газета «Атлантик». Однако паршиво. На первой странице замечательные люди: Балиев и Шаляпин, в тексте описание гостиниц (материал, очевидно, приготовлен на берегу) и тоненькая колонка новостей — сегодняшнее меню и последнее радио, типа: «Все в Марокко спокойно».
Палуба украшена разноцветными фонарями, а первый класс всю ночь танцует с капитанами. Джаз играет всю ночь
Маркита, Маркита, моя Маркита! Почему ты не любишь меня, Маркита…
Занятия настоящие. В первом — купцы, производители шляп и воротничков, асы искусства и монахини. Люди странные: турки по национальности, говорят только по-английски, постоянно живут в Мексике, это представители французских компаний с парагвайскими и аргентинскими паспортами. Это сегодняшние колонизаторы, мексиканские штучки. Как прежде соратники и потомки Колумба грабили индейцев за грошовые безделушки, так теперь за красный галстук, приобщающий негра к европейской цивилизации, на плантациях Гаваны краснокожие загибаются до трех смертей. Они держатся в стороне. Они идут к третьему и второму, только если им нужны красивые девушки. Второй класс — это мелкие коммивояжеры, начинающие искусство, и интеллигенция, стучащая по ремингтонам. Всегда незамеченные боцманами, они втираются боком в первоклассные палубы. Стоят-стоят, — мол, чем я от тебя отличаюсь: воротнички на мне такие же, обшлага тоже. Но они отличились и чуть ли не вежливо попросили уйти. Третье — наполнение трюмов. Ищу работу из Одессы по всему миру — боксеры, детективы, негры.
Они не поднимаются наверх. Приходящих из других классов спрашивают с угрюмой завистью: «Вы из преферанса?» Отсюда поднимается затхлый запах пота и сапог, кислая вонь сохнущих пеленок, скрип гамаков и раскладушек, облепивших всю палубу, пронзительный рев детей и шепот матерей почти по-русски рассуждающих: «Успокойся». , ты, моя плачущая кошечка.
Первый класс играет в покер и маджонг, второй — в шашки и на гитаре, третий — заводит руку за спину, закрывает глаза, изо всех сил хлопает ладонью сзади — надо угадать, кто хлопнул из вся толпа, а признанный сменяет битого. Я советую студентам университетов попробовать эту испанскую игру.
Первый класс подбрасывает куда хочет, второй — на третьего, а третий — на себя.
Нет событий.
Телеграфист кричит о приближающихся кораблях. Вы можете отправить радио в Европу.
А заведующий библиотекой, ввиду низкого спроса на книги, занят и другими делами: подает бумажку с десятью номерами. Введите 10 франков и запишите фамилию; если количество пройденных миль заканчивается на вашем — получите 100 франков с этого морского розыгрыша.
Александр Генис: Сегодня, когда отношения между Россией и Америкой стали самыми напряженными со времен первой холодной войны, АЧ решил вспомнить, с чего все начиналось. Мы хотим подробно рассказать о том, как наши знаменитые писатели видели Соединенные Штаты.
Слушайте и читайте третий выпуск цикла исторических репортажей Владимира Абаринова «Русские писатели в Америке». Героем первого эпизода был Максим Горький, второго — Сергей Есенин. (Эти материалы также можно найти полностью.
Сегодня мы поговорим о поездке Владимира Маяковского в США.
Абаринов Владимир: Маяковский невзлюбил Америку задолго до того, как увидел ее. И все же я очень хотел ее увидеть. В общем, он собирался в кругосветное путешествие по примеру Гумилева, Бальмонта и других великих поэтов. Право на выезд было в то время привилегией, поэтому «Стихи о советском паспорте» следует понимать как стихи о советском паспорте — внутренних паспортов в СССР тогда не было.
Но из кругосветки ничего не вышло: его ограбили в Париже, оставив ему три франка. Правда, есть версия, что не грабили, а он проигрывал деньги в карты или рулетку (Маяковский был азартным игроком и мог проиграть все до шкуры), но подтверждения этой версии я не нашел. Так или иначе, а потом деньги надо было копить. Ему удалось получить аванс от московского издательства, но из-за безденежья он сильно сократил свое пребывание в Америке и вернулся третьим классом.
Но вернемся к началу путешествия. Кстати, в Париже он познакомился с лидером итальянских футуристов Маринетти. Русские футуристы всегда чувствовали себя отрезанным куском, но все же именно они были основоположниками направления. Эта встреча как бы предшествовала знакомству с Америкой, где восторжествовала футуристическая идея. Мой собеседник — Олег Проскурин, профессор Университета Эмори в Атланте. Олег, что мы знаем об этой встрече?
Олег Проскурин: С этой встречей очень запутанная история, о которой Маяковский, по идее, должен был бы многое рассказать, но он почти молчит, и современники, свидетели этой встречи. У нас есть только тупое упоминание в Эльзе Триоле о том, что Маринетти убеждал Маяковского в том, что фашизм для Италии — это то же самое, что коммунизм для России, т. е. что это великое дело. И у нас нет свидетельств того, что Маяковский решительно возражал. Более того, в результате этой встречи сохранилась книга Маринетти с исключительно теплым посвящением Маяковскому. Они действительно разговаривали в течение часа. Все-таки это довольно долгий разговор, это не 10-минутный официальный разговор.
Владимир Абаринов: 21 июня 1925 года Маяковский во французском порту Сен-Назер сел на пароход «Эспани», направлявшийся в Мексику. У него еще не было американской визы на тот момент, он получил ее на мексиканской границе как турист сроком на полгода, художник по профессии, «работник рекламы Моссельпрома и Резинотреста», у которого с собой 637 долларов. — по нынешнему курсу это восемь с половиной тысяч. 30 июля Маяковский прибыл в Нью-Йорк.
Олег, с какой целью и с каким настроением он ехал в Америку, почему ему так хотелось туда, что он хотел там найти?
Олег Проскурин: Это вопрос, на который сложно дать однозначный ответ. Потому что, мне кажется, в желании Маяковского посмотреть на Америку сплелось несколько факторов, несколько причин. С одной стороны, у него были формальные обязательства перед издательствами, за которые он уже получил некоторые авансы. Но это, я бы сказал, и было причиной. И причины были самые разные, и мне кажется, что главной из них был острый кризис, острый внутренний кризис — творческий, личностный, социальный. А Америка — это страна, которая, как Вы правильно заметили, с одной стороны должна вызывать ненависть как форпост капитализма, а с другой стороны, Америка, как символ нового будущего технологического общества, безусловно, очень привлекательна . А у Маяковского явно есть мечта и, так сказать, надежда, что прикосновение к Америке как-то обновит его.
В это время Маяковский переживает острый творческий кризис. Даже благожелательная к нему критика — скажем, формалистическая, Юрий Тынянов в замечательной статье «Интервал» со всеми необходимыми комплиментами, тем не менее констатирует, что Маяковский зашел в тупик, что его сложное творчество расслоилось на два потока, упрощая при этом : с одной стороны, это сатира, выполняющая социальный заказ, с другой стороны, это ода. То есть примитивизируется двойственность, сложность ранней поэзии Маяковского. Ода имеет опасность превратиться, как пишет Тынянов, в «шинельную оду», то есть в оду, доставляемую его превосходительству на жалование.
Владимир Абаринов: Напомню, что Вяземский назвал пушкинское стихотворение «Клеветникам России», столь любимое нынешними заслуженными патриотами, шинельной одой. А Бродский, в свою очередь, так называл верные стихи Тютчева.
Олег Проскурин: Безусловно, огромную роль в биографии Маяковского, как известно, сыграли его отношения с Лили Юрьевной Брик. В 1924 году в этих отношениях наступил острый кризис, из которого, по сути, Маяковский так и не вышел. А, скажем, Эльза Триоле свидетельствует, что Маяковский, находившийся в это время в Париже, находился в состоянии острой депрессии, острого раздражения. Он не выходил из этого состояния даже в 1925. И Америка дает ему надежду, что этот кризис как-нибудь преодолеют. Есть обещание позвать туда Лилю Брик, и там снова начнется прежняя любовь, восстановятся отношения. .. Наступает и ощущение такого биографического — и социального, и личного, и, если хотите, политического — кризиса в стихах об Америке. На самом деле цикл стихов об Америке не входит в число высших достижений Маяковского-поэта. Но есть две блестящие строчки. В поэме «Мелкая философия в глубинах»:
Так и пройдёт жизнь
как прошли Азоры.
Эта внутренняя драма на самом деле освещает изнутри все такие оптимистичные, целеустремленные, правильные с общественно-политической точки зрения американские стихи Маяковского.
Владимир Абаринов: Строки, подводящие итог путешествию — «Я бы закрыл Америку, немного почистил, а потом снова открыл — снова» — писал он по пути в Америку на борту корабля. Но в Нью-Йорке Маяковский ожил. Встреча с Давидом Бурлюком была очень эмоциональной. Ему очень понравился город, и он полюбил одинокие прогулки по Манхэттену. Наконец он нашел новую любовь Элли Джонс, которая была из поволжских немцев и родила от него дочь. В стихотворении «Вызов» есть такие строки:
Целуемся
Беззаконие! —
над Гудзоном
длинноногие женщины.
Ведь это про нее, она тогда была замужем… То есть произошло внутреннее обновление. Но что он увидел в Америке такого, чего до него не видел никто?
Олег Проскурин: Проблема в том, что Маяковский, как я уже говорил, ехал в Америку с надеждой прикоснуться к миру будущего. В отличие, скажем, от Алексея Максимовича Горького, он тесно связан с одним из самых авангардных направлений русской поэзии первых десятилетий ХХ века — с футуризмом. Футуризм был тем течением, которое культивировало город будущего, и, конечно же, американский город был в этом отношении городом городов. Но когда он приехал в Америку, то испытал, я бы сказал, резкое разочарование. С одной стороны, Нью-Йорк оправдал ожидания. Но с другой стороны, он вдруг увидел в нем то, чего не замечали многие другие. Особо архаичный.
Он ожидал, что новый город, центр новой технологической цивилизации, должен создать какие-то новые формы жизни, человеческих отношений и произвести новые ценности. И вдруг с удивлением замечает… кстати, эти его наблюдения, может быть, с особой остротой, нашли отражение не столько в его знаменитом эссе «Мое открытие Америки», сколько в интервью. Разговор с американским писателем Майклом Голдом — не знаю, благодаря Голду ли, сумевшему вычленить наиболее важные составляющие, или благодаря самому Маяковскому, который был здесь менее скован жанром, — в этом интервью его претензии были особенно четко выражены. С одной стороны, его поражает то, что Нью-Йорк не организован, что это гигантское нагромождение предметов. Это противоречит идее идеально спланированного города будущего.
С другой стороны, кино. Есть метро, телефон, кинотеатр. Но я иду в кино и вижу, что нью-йоркская публика смотрит фильм на архаичный сюжет, глупую, сентиментальную историю любви. Особенно замечательно про небоскребы. Вот ваши небоскребы. Великолепное достижение современной цивилизации. Ничего подобного прошлое не знало. 50 этажей маршируют в небо. Они должны быть чистыми, быстрыми, динамичными. Но американский строитель не осознает, какое чудо он сотворил, и украшает небоскребы готическими и византийскими орнаментами — это вроде как привязывать розовые бантики к экскаватору.
Владимир Абаринов: Он просто не понимал, что это своеобразный, чисто американский архитектурный стиль того времени. Он был создан выпускниками Парижской школы изящных искусств — École des Beaux-Arts — и называется «beaux-arts». Стиль эклектичный, но по-своему замечательный.
Олег Проскурин: Это, конечно, очень интересный и привлекательный стиль. Но для Маяковского, ориентирующегося на конструктивизм в искусстве, это не искусство индустриальной эпохи. Поэтому единственным артефактом, сочетающим в себе красоту конструкции и функциональность, вызвавшим почти безоговорочное восхищение Маяковского, является Бруклинский мост. Вот что соответствует эстетическим представлениям окололевого кружка.
Далее: Нью-Йорк — столица электричества. Итак, в вечерние часы американское буржуазное общество собирается в ресторанах и ужинает при свечах. Это его особенно потрясло: ну как же так — общество индустриальное, а идеалы оказываются совсем антииндустриальными. Он, конечно, не мог этого понять и принять. То есть, как это ни парадоксально, Маяковский, если говорить о том, что Маяковский увидел принципиально новое… он там много чего заметил, не лишены интереса его заметки о Нью-Йорке, но он, конечно, ничего не сказал принципиально новый. Но там есть тонкие наблюдения — впрочем, не столько в очерках, сколько в стихах — над Русской Америкой. В этом смысле он на несколько десятилетий опередил русскую литературу, воспроизводя русско-американский язык.
Владимир Абаринов: Да, мне это тоже очень нравится. Это то, что мы сегодня называем «руглиш», и он действительно был первым, кто это заметил. Я не могу отказать себе в удовольствии. Поэма «Американские русские»:
Каплан
поймал на кнопку.
исправлено
как карта Балкан.
Я назначаю посредника.
Знаешь,
моя квартира?
Пройдите туда четыре квартала,
дайте бросок здесь.
трамвай полон,
вы можете сесть на
поезд метро.
И потрясает последняя строфа:
Горланит
по этой самой Америке
стоячие языки
тупицы.
Одесса — Одесса-мать,
потом Нью Йорк
Одесса отец.
Олег Проскурин: Наверное, это мог сделать другой наблюдатель. Но что конкретно Маяковского в его наблюдениях, так это конфликт между ожидаемой — если не гармонией, то хотя бы ожидаемой связью техники, нового индустриального общества и нового сознания, нового мировоззрения. Он этого не видел. Он видел, с одной стороны, технический прогресс, с другой, как ему казалось, весьма архаичное сознание. Отсюда и его противостояние: он стремился на несколько тысяч лет вперед, а вернулся семь лет назад. И тут возникает естественная для Маяковского в этот период тема противостояния американского и советского общества. Вообще мне кажется, что этот конфликт и эта эстетика и центральная тема американского Маяковского чудесным образом отразились в его пародии поэтом — подчеркиваю слово «поэт», затем добавляю «пародист» — Александром Архангельским. Если позволите, я процитирую это стихотворение. В нем как бы сосредоточены как тематические, так и эстетические узлы стихов Маяковского, написанных в 25-м году.
Прямо у океана.
Открыл Америку
в Нью-Йорке
на крыше.
Глядя вниз —
Ну это наш Конотоп!
Только в тысячу раз
шире и выше.
Городишко,
Москва хуже.
Нет Государственное Издательство —
все банки и баночки.
Я доложу вам
сто этажей.
фокстрот
Американские девушки.
наплевать.
Известный случай
буржуйский магазин.
Плюну раз —
мать мать!
Я другой плюю —
Мама моя, мама моя!
Буржуйские танцы,
и хоть хны.
Понимаете, они не привыкли к
московскому гостю.
не хватает
Отправить по почте:
Нью-Йорк — Маяковский.
Абаринов Владимир: В американских стихах Маяковского много точно подмеченных деталей. Но все подчинено идеологии: везде власть денег, эксплуатация, угнетение, страшный фордовский конвейер. Было ли это раболепие вынужденным или добровольным? А у вас не возникает ощущения, что Маяковский в это время начинает пробовать эмиграцию? Ведь позже, в 1928, он напишет своей новой возлюбленной Татьяне Яковлевой:
мне все равно
когда-нибудь возьму
или вместе с Пэрис.
После этих стихов Маяковскому запретили выезд за границу. А как вы думаете: в Америке у него не было таких мыслей? И неужели в Америке произошел этот поворот к окончательному, сознательному рабству?
Олег Проскурин: Мне кажется, что «раболепие» здесь, пожалуй, слишком сильно сказано. Хотя опасность «шинельной оды» в конце 1924, как мы уже отмечали, констатирует Тынянов. Как ни странно, хотя на первый взгляд нет никаких оснований полагать, что Маяковский намерен в это время остаться на Западе, мне тоже трудно отделаться от ощущения, что он как-то прокрутил такую версию. Она почти иррациональна. Он, видимо, сам вытолкнул ее, но она все же присутствовала. Он уже достаточно хорошо знал Европу. Мне кажется, Америка присутствовала как некая… ну, может быть, последняя надежда. А разочарование… ну в каком смысле разочарование? Разочарование не только в идеальном образе Америки, который он изначально выстроил в своем сознании. Разочарование в возможности интеграции в этот мир. В его письмах этого периода и даже в его полумемориальных очерках это звучит достаточно отчетливо. Он не знал языка. И переживал это очень болезненно. Потому что он поэт. Не только поэт. Он привык к тому, что владеет публикой. Он умел ловить слова, каламбурить, играть, удерживать… Но это не здесь. Здесь он чувствует себя безмолвным в обществе.
Чего ему ждать в Америке? Он приезжает туда как известный поэт. Конечно, такого шума вокруг его приезда, как вокруг приезда Горького, не было, но тем не менее в «Нью-Йорк Таймс» публикуется статья. Сейчас трудно себе представить, чтобы приезд какого-либо русского поэта вызвал отклик в такой газете. Но кто его аудитория за границей? Это русско-еврейские иммигранты, в основном рабочие. Они хорошо встретили его. На одном из выступлений собралась очень большая публика. Но это, конечно, совсем не та публика, о которой мечтает Маяковский. И есть драматическое ощущение, что он не интегрируется в этот мир. В этом мире он, конечно, тоже будет бороться за будущее, в идеале, а не то, что придет и станет белогвардейцем. Этот мир по-прежнему закрыт для него, он чужд ему. В каком-то смысле это усугубляет срыв.
Но тут срабатывает психологический механизм вытеснения, замещения: они плохие — мы хорошие. Несмотря на все наши острые проблемы — социальные, бытовые, политические и другие — будущее все же за нами. А эти лозунговые стихи американского цикла, поражавшие многие поколения советских школьников, — я бы не сводил их к слову «холопство». Это еще и уверенность в себе. В этом смысле очень показательно стихотворение «Домой!», чаще всего цитируемое в школьной практике. — как бы закономерный итог его путешествия: дома, конечно, лучше. И появляются известные стихи, которые, правда, в наши школьные годы уже цитировались не в первозданном виде.
штык
приравнен к ручке.
С чугунной
и со стальной отделкой
о работе поэзии,
из Политбюро
делать
Сталин докладывает.
Думаю, Иосифу Виссарионовичу тогда очень понравились эти стихи, потому что они были написаны в 25-м, а не в 35-м. Но гораздо менее известно, что изначально это произведение заканчивалось строками:
Я хочу, чтобы моя страна понимала меня
И не пойму
По родине
Пройду мимо
Как там
Косой дождь.
По совету Осипа Брика Маяковский убрал эти стихи из текста, и теперь они обычно печатаются в собрании сочинений в разделе «Неоконченное. Фрагменты. Эскизы. Брик мотивировал это тем, что цель советского поэта – быть понятым и принятым родной страной во что бы то ни стало, и поэтому эти стихи звучат диссонансом. Маяковский повиновался. В текст они не вошли, но сам по себе этот диссонанс в первоначальной идее Маяковского, на мой взгляд, весьма показателен.
Владимир Абаринов: Получилось как бы такое заявление на имя советского правительства:
чтобы в прениях
потел Госплан,
мне давал
заданий на год.
И это перекликается с тем его интервью, где он говорит, что Нью-Йорк строится без плана, а план у нас будет.
Олег Проскурин: «У нас будет план.» Конечно! В этом смысле его концепция мироустройства, концепция эстетики, градостроительства и поэзии, несомненно, представляют собой нечто единое. Здесь, пожалуй, следует также отметить, что как раз в 1925 было издано особое партийное постановление об участии партии в литературных делах, литературном строительстве. И Маяковский надеется в это время, что это благотворно скажется, в частности, на судьбе их группы. Он еще не привык к тому, что всякая партийная резолюция о литературе очень вредна для литературы. Это было одним из факторов, стимулировавших его несколько искусственно оптимистическое мировоззрение, выражавшееся в его произведениях того времени.
Владимир Абаринов: Да, эта могучая страна стала для Маяковского важным рубежом, как она стала для Горького и Есенина. 6 декабря в Москве, в Политехническом музее, при большом стечении публики состоялся доклад Маяковского «Мое открытие Америки», как гласит афиша. Его посетил и московский корреспондент The New York Times. Его пост об этом событии был озаглавлен «Красный поэт изображает помешанных на долларах США». Подзаголовок: «Деньги определяют наше искусство, любовь, нравственность и справедливость, — говорят московские футуристы». Второй подзаголовок: «Ментальная солянка».
«Я в долгу перед бродвейской лампионией», — писал он позже, тем самым признавая, что не может описать Америку так, как она этого заслуживает.
Владимир Владимирович Маяковский
Мое открытие Америки
МЕКСИКА
Два слова. Моя последняя дорога — Москва, Кенигсберг (авиа), Берлин, Париж, Сен-Назер, Хихон, Сантандер, мыс Коронна (Испания), Гавана (остров Куба), Вера Круц, Мехико, Ларедо (Мексика), Нью-Йорк, Чикаго , Филадельфия, Детройт, Питтсбург, Кливленд (североамериканские США), Гавр, Париж, Берлин, Рига, Москва.
Мне нужно за руль. Работа с живыми существами почти заменяет мне чтение книг.
Не хватает сегодняшнего читателя. Вместо вымышленных интересных вещей о скучных вещах, образах и метафорах — вещи, которые интересны сами по себе.
Я слишком мало прожил, чтобы правильно и подробно расписывать детали.
Я прожил достаточно мало, чтобы считаться настоящим генералом.
18 дней в океане. Океан — это вопрос воображения. И берегов на море не видно, и волн на море больше, чем нужно в хозяйственном обиходе, и на море не знаешь, что под тобой.
Но только воображение, что справа от полюса земли нет и что слева до полюса земли нет, впереди совсем новый, второй свет, а под тобой, быть может, Атлантида — только это воображение — Атлантический океан. Спокойный океан скучен. 18 дней ползаем как муха по зеркалу. Было только одно хорошо поставленное зрелище; уже на обратном пути из Нью-Йорка в Гавр. Непрерывный ливень вспенил белый океан, заштриховал небо белизной, сшил небо и воду белыми нитками. Потом была радуга. Радуга отразилась, замкнулась в океане, и мы, как артисты цирка, бросились в радужный обруч. Потом — снова плавающие губки, летучие рыбы, летучие рыбы и снова плавающие губки Сарагосского моря, а в редких торжественных случаях — фонтаны китов. И все время раздражает (вплоть до тошноты) вода и вода.
С океаном скучно, но скучно без него.
Потом вода долго-долго журчит, машина успокаивающе шумит, медные люки вовремя звенят.
Пароход «Эспан» 14000 тонн. Пароход маленький, как наш ГУМ. Три классных комнаты, две трубы, один кинотеатр, столовая, библиотека, концертный зал и газета.
Газета «Атлантик». Однако паршиво. На первой странице замечательные люди: Балиев и Шаляпин, в тексте описание гостиниц (материал, очевидно, приготовлен на берегу) и тоненькая колонка новостей — сегодняшнее меню и последнее радио, типа: «Все в Марокко спокойно».
Палуба украшена разноцветными фонарями, а первый класс всю ночь танцует с капитанами. Джаз играет всю ночь
Маркита,
Маркита,
Моя Маркита!
Зачем ты
Маркита,
не люби меня…
Занятия настоящие. В первом — купцы, производители шляп и воротничков, асы искусства и монахини. Люди странные: турки по национальности, говорят только по-английски, постоянно живут в Мексике, это представители французских компаний с парагвайскими и аргентинскими паспортами. Это сегодняшние колонизаторы, мексиканские штучки. Как прежде соратники и потомки Колумба грабили индейцев за грошовые безделушки, так теперь за красный галстук, приобщающий негра к европейской цивилизации, на плантациях Гаваны краснокожие загибаются до трех смертей. Они держатся в стороне. Они идут к третьему и второму, только если им нужны красивые девушки. Второй класс — это мелкие коммивояжеры, начинающие искусство, и интеллигенция, стучащая по ремингтонам. Всегда незамеченные боцманами, они втираются боком в первоклассные палубы. Стоят-стоят, — мол, чем я от тебя отличаюсь: воротнички на мне такие же, обшлага тоже. Но они отличились и чуть ли не вежливо попросили уйти. Третье — наполнение трюмов. Ищу работу из Одессы по всему миру — боксеры, детективы, негры.
Они не поднимаются наверх. Приходящих из других классов спрашивают с угрюмой завистью: «Вы из преферанса?» Отсюда поднимается затхлый запах пота и сапог, кислая вонь сохнущих пеленок, скрип гамаков и раскладушек, облепивших всю палубу, пронзительный рев детей и шепот матерей почти по-русски рассуждающих: «Успокойся». , ты, моя плачущая кошечка.
Первый класс играет в покер и маджонг, второй — в шашки и на гитаре, третий — заводит руку за спину, закрывает глаза, изо всех сил хлопает ладонью сзади — надо угадать, кто хлопнул из вся толпа, а признанный сменяет битого. Я советую студентам университетов попробовать эту испанскую игру.
Первый класс подбрасывает куда хочет, второй — на третьего, а третий — на себя.
Нет событий.
Телеграфист кричит о приближающихся кораблях. Вы можете отправить радио в Европу.
А заведующий библиотекой, ввиду низкого спроса на книги, занят и другими делами: подает бумажку с десятью номерами. Введите 10 франков и запишите фамилию; если количество пройденных миль заканчивается на вашем — получите 100 франков с этого морского розыгрыша.
Мое незнание языка и молчание трактовалось как дипломатическое молчание, и один из купцов, встречая меня, всегда орал почему-то, чтобы поддержать мое знакомство с рослым пассажиром: «Хорошая Плевна» — два слова, которые он выучил у еврейки девушка с третьей палубы.
Накануне прибытия в Гавану корабль ожил. Дали «Томболу» — морской благотворительный праздник в пользу детей погибших моряков.
Первый класс устроил лотерею, выпил шампанского, отказался от имени купца Макстона, пожертвовавшего 2000 франков — это имя было вывешено на доске объявлений, а грудь Макстона, под всеобщие аплодисменты, была украшена трехцветной лентой с его , фамилия Макстона, выбитая золотом.
Третий тоже праздник устроил. Но медяки, брошенные в шляпы первым и вторым, собирал третий себе на пользу.
Основной номер бокс. Очевидно, для британцев и американцев, которые любят этот вид спорта. Никто не умел боксировать. Отвратительно — морду бьют в жару. В первой паре пароходный повар — голый, тщедушный, волосатый француз в черных дырявых носках на босу ногу.
Коку долго били. Минут пять он держался из умения и еще минут двадцать из гордости, а потом умолял, опустил руки и ушел, выплёвывая кровь и зубы.
Во второй паре дурак-болгар, хвастливо открывая грудь, подрался с американским сыщиком. Сыщик, профессиональный боксёр, громко хохотал — замахнулся, но от смеха и удивления не попал, а сломал себе руку, плохо сросшуюся после войны.
Вечером пошел арбитр и собрал деньги за неработающего детектива. Всем по секрету было объявлено, что сыщик находится на особом секретном задании в Мексике, а лечь он должен в Гаване, и никто не поможет безрукому — зачем он американской полиции?
Я это хорошо понял, потому что американский судья в соломенной каске оказался еврейским сапожником из Одессы.
А одесскому еврею нужно все — даже заступиться за незнакомого сыщика под Тропиком Козерога.
Жара ужасная.
Воду пили — и зря: она потом сразу испарилась.
Сотни вееров вращались вокруг оси и ритмично покачивали и поворачивали головы — обмахивая первоклассно.
Третий класс теперь ненавидел первый еще и потому, что он был на градус круче.
Утром, зажаренные, запеченные и сваренные, мы подошли к белой — и стройкам, и скалам — Гаване. Таможенный катер застрял, а затем десятки лодок и лодок с гаванской картошкой — ананасами. Третий класс кинул деньги, а потом выудил ананас с веревочкой.
На двух конкурирующих лодках два гаванца ругались на чистом русском языке: «Куда ты идешь со своим гребаным ананасом…»
Гавана. Были дни. Взяли уголь. Угля в Вера Круз нет, а надо на шестидневную гонку, туда-сюда через Мексиканский залив. Береговые пропуска первого класса выдавались сразу и всем, с заносом в каюту. Торговцы в белых овечьих шкурах возбужденно бегали с десятками чемоданов — моделей подтяжек, ошейников, патефонов, подтяжек и красных негритянских галстуков. Ночью купцы возвращались пьяные, хвастаясь своими двухдолларовыми сигарами в качестве подарков.
Второй класс ушел с выбором. Выпускали на берег тех, кто понравился капитану. Чаще — женщины.
Третий класс вообще не пускали — и он торчал на палубе, в скрежете и грохоте угольных насосов, в черной пыли, налипшей на липкий пот, дергая ананасы на веревочке.
К тому времени, как мы спустились, пошел дождь, тропический дождь, которого я никогда раньше не видел.
Что такое дождь?
Это воздух с прослойкой воды.
Тропический дождь представляет собой твердую воду со слоем воздуха.
Я первоклассник. Я на берегу. Я спасаюсь от дождя на огромном двухэтажном складе. Склад от пола до потолка заполнен виски. Таинственные подписи: «Король Георгий», «Черное и белое», «Белая лошадь» — черненые на коробках со спиртом, контрабандой, вылитым отсюда в близлежащие трезвые Соединенные Штаты.
За складом портовая грязь таверн, борделей и гниющих фруктов.
За портовой полосой чистейший богатейший город мира.
Одна сторона экзотическая. На фоне зеленого моря черный негр в белых штанах продает малиновую рыбу, подняв ее за хвост над собственной головой. Другая сторона — мировые табачные и сахарные компании с ограниченной ответственностью, в которых работают десятки тысяч чернокожих, испанцев и русских.
А в центре богатства находится Американский клуб, десятиэтажный Форд, Клэй и Бок, первые ощутимые признаки владычества Соединенных Штатов над всеми тремя — над Северной, Южной и Центральной Америкой.
Как интернет помогает людям
Правила белковой взбивания
Туча в юбке. Единственная дочь Маяковского От кого у Маяковского есть дочь
Исследователи жизни и творчества Владимир Владимирович Маяковский прекрасно знали, что поэт человек ветреный. Помимо Лили Брик, которую многие считают главной любовью своей жизни, у мастера слова было достаточно и других женщин в жизни.
Но у Владимира Владимировича был только один ребенок, и внебрачный. Глеб-Никита появился на свет благодаря роману писателя с художницей Елизаветой Лавинской. Но в 1991 вдруг выяснилось: все это время поэт прожил за границей родных дочерей !
В 1925 году советский деятель культуры приехал в Штаты в творческую командировку. Там к нему приставили проводника и переводчика. Элли Джонс .
На самом деле женщину звали Элизабет Зиберт, она была дочерью промышленника, вовремя уехавшего из России. По свидетельствам очевидцев, между поэтом и образованной красавицей сразу же вспыхнула искра.
Маяковский и Джонс практически не расставались. На всех приемах пара появлялась исключительно вместе. Вместе они ходили не только на светские мероприятия и встречи с издателями.
Влюбленные бродили по Нью-Йорку, любуясь достопримечательностями. Именно тогда, по словам дочери поэта, мужчина написал стихотворение « Бруклинский мост ».
Бурный роман пары длился три месяца. Когда Маяковский уехал из Америки, Элли уже была беременна.
Вскоре на свет появилась Эллен Патрисия , единственная дочь поэта. К сожалению, сам Владимир Владимирович смог увидеть ее только один раз в Ницце, когда маленькой Пэт было три года.
Узнав от общих знакомых, что рядом его возлюбленная и дочь, Маяковский примчался к ним из Парижа, где находился в этот момент.
Дочь помнит его очень смутно, но уверенно говорит: знаменитый отец лечил ее очень нежный и нежный … После короткого свидания в Ницце в 1928 году мужчина написал своей « две Элли », Мечтая о новой встрече.
Маяковский взял с собой фотографию дочери. По словам друзей поэта, фотография осела на его столе. К сожалению, после загадочной смерти в вещах писателя как следует хозяйничает Лиля Брик .
Женщина тщательно уничтожила почти все улики дочери Владимира Владимировича. Она только пропустила страницу в своей записной книжке, где недалеко от нью-йоркского адреса было написано «дочь».
Мать Патриции очень боялась, что с ее малышкой расправятся советские власти. Еще до рождения девочки к женщине пришел уполномоченный и спросил, от кого ребенок.
Не следует также забывать, что у Лили Брик было связей в НКВД … К счастью, наследница авторских прав Маяковского либо не захотела, либо не смогла устранить маленькую соперницу.
Я дала ребенку фамилию Джордж Джонс … Когда-то Элли вступила в фиктивный брак с этим мужчиной, чтобы сбежать из СССР, и вот старый друг помог ей во второй раз.
Позже дочь Маяковского вышла замуж и родила сына. Лишь на склоне лет, когда Союз приказал долго жить, женщина раскрыла тайну своего происхождения, назвавшись Еленой Владимировной Маяковской.
В видео ниже вы можете увидеть часть телепрограммы , где Патрисия была гостем. После этих кадров все сомнения в том, действительно ли эта женщина дочь поэта, отпадают. Семейное сходство видно невооруженным глазом!
Перу Патрисии принадлежит книга « Маяковский на Манхэттене: история любви », описывающая отношения ее родителей. Женщина считала, что ее отец не покончил жизнь самоубийством, а был убит, и до конца жизни отстаивала эту точку зрения.
Увы, сегодня дочери Маяковского уже нет в живых. Она скончалась 1 апреля 2016 года и была кремирована. Елена Владимировна завещала развеять свой прах над могилой отца. ..
Автор статьи
Виктор Гриневский
Самый неординарный редактор нашей дружной команды. Настоящий мастер слова. Человек, который одной фразой способен сбить с толку или рассмешить до колик. Виктор по-прежнему любит животных, поэтому с особым энтузиазмом пишет о кошках, собаках и другой дичи. Его тексты никогда не бывают скучными, и, читая их, вы наверняка не раз в этом убедитесь.
Уму непостижимо: дочь Маяковского живет в Америке! Да не просто в Америке, а в Нью-Йорке, на Манхэттене! Как только я это узнал, я совершенно немыслимыми способами раздобыл ее номер телефона и договорился об интервью.
-Елена Владимировна, о вашем отце, «самом лучшем, талантливейшем поэте» Владимире Владимировиче Маяковском, мы много знаем — «проходили» в школе. Кем была твоя мама?
— Моя мама Елизавета (Элли) Зиберт родилась 13 октября 1904 года в городе Давлеканов (ныне Башкортостан). Она была старшим ребенком в семье, вынужденной бежать из России после революции. Ее отец (мой дедушка) Питер Генри Зиберт родился в Украине, а мать, Хелен Нойфельдт, родилась в Крыму. Элли была «деревенской девушкой», жившей в поместьях своего отца и деда. Это была гибкая, стройная, хорошо сложенная девушка с выразительными голубыми глазами. Но главное, она была умна, образованна и очень обаятельна, знала несколько иностранных языков.
— Как немка с далекого Урала оказалась здесь, в Америке, где познакомилась с первым советским поэтом?
— Октябрь 1917 года перевернул благополучный мир семьи Зиберт с ног на голову. Ко времени революции мой дед имел большие земельные владения в России и за границей. Нетрудно представить, что ждало эту семью в Советской России. В конце 1920-х им удалось переехать в Канаду. В послереволюционную суматоху мама успела уехать из Давлеканова и работала с беспризорниками в Самаре. Потом стала переводчиком в Уфе, в Американской организации помощи голодающим (АРА). Через некоторое время она уехала в Москву. Там Элли Зиберт стала Элли Джонс — 19 мая.В 23 года она вышла замуж за англичанина Джорджа Э. Джонса, который также работал в ARA. Вскоре они уехали в Лондон, а оттуда — в Америку, где через два года, формально оставаясь замужней женщиной, моя мать познакомилась с Маяковским, в результате чего и родился я. Обратите внимание, что Джордж Джонс поставил свое имя в моем свидетельстве о рождении, чтобы сделать меня «законнорожденным». Он стал для меня законным папой, к которому я всегда чувствовал благодарность.
— Пожалуйста, еще немного о встрече с родителями в Нью-Йорке…
— 27 июля 1925 года, сразу после своего 32-летия, Маяковский прибыл в Америку. Известный поэт, красивый («высокий, смуглый и красивый»). Через месяц он познакомился с Елизаветой Петровной, Элли Джонс, русской эмигранткой. Они познакомились на вечере поэзии в Нью-Йорке. Говорили об искусстве, интерес молодой женщины к секретам поэтического мастерства вызывал ответный интерес Маяковского. На вечеринке они говорили в основном по-английски, поэтому вполне естественно, что между двумя русскими состоялся разговор.
— И они полюбили друг друга?
— Мама говорила мне, что Маяковский был с ней очень осторожен. Во время своего визита в Америку Владимир Владимирович написал 10 стихотворений, в том числе «Бруклинский мост» и «Бродвей». Я думаю, что чувства Маяковского к моей матери связаны с расцветом его поэтического гения. Все, кто знал Маяковского, знали его как человека тонкого и ранимого, романтика, не допускавшего никакой пошлости по отношению к женщинам. Но обстоятельства сложились так, что он покинул США 28 октября 19 г.25 лет и больше не вернулся в Америку.
— Елена Владимировна, а вас не интересовало, ваших родителей в Нью-Йорке кто-нибудь видел вместе? Ведь не в безвоздушном пространстве все происходило…
— Однажды я оказался в доме писательницы Татьяны Левченко-Сухомлиной. Она мне рассказывала, как в те годы встретила Маяковского на улице и завела с ним разговор. Он пригласил ее и ее мужа на вечер своей поэзии. Там, по рассказу Татьяны Ивановны, она увидела Маяковского с высокой, стройной, молодой женщиной, которую он назвал Элли. Даже со стороны было видно, что Маяковский испытывает к этой женщине сильные и глубокие чувства. Это было очень важно для меня. Я дитя пылкой любви, охватившей поэта и Элли Джонс во время пребывания Маяковского в Нью-Йорке в 1925. Я всегда верил в это, но мне было важно услышать об этом от очевидца событий.
— Лиля Брик знала о вашем существовании?
— Через несколько дней после смерти Маяковского в его комнату в Лубянском проезде забралась Лиля Брик. Изучив бумаги отца, она уничтожила фотографию маленькой девочки, его дочери… Лиля была наследницей авторских прав Маяковского, поэтому существование дочери было для нее совершенно нежелательно.
— Отец видел вас раз в жизни, кажется, в Ницце…
— В тетради Маяковского на отдельной странице написано только одно слово: «Дочь». .. Да, в первый и последний раз мы видели отца в Ницце, куда уехала по своим эмигрантским делам моя мать. Маяковский в это время был в Париже, и один из наших знакомых сообщил ему, где мы находимся. Он тут же примчался в Ниццу, подошел к двери и объявил: «Вот я!» Посетив нас, он отправил из Парижа в Ниццу письмо, которое было, пожалуй, самым ценным достоянием моей матери. Оно было адресовано «двум Элли», в этом письме отец просил о второй встрече. Но мама думала, что им не стоит больше встречаться.
— В предсмертной записке Маяковский указал свою семью: мать, сестер, Лилю Брик и Веронику Витольдовну Полонскую. И просил правительство «устроить им сносную жизнь». Он не упомянул женщину, которую любил, или вас. Почему?
— Это был вопрос, на который у меня самого не было удовлетворительного ответа, пока я не встретил Веронику Полонскую во время моего первого приезда в Москву в 1991 году. Нежная и хрупкая госпожа Полонская любезно приняла меня в маленькой комнате Дома престарелых актеров. На ее книжной полке стояла небольшая статуэтка Маяковского. Я уверен, что она тоже любила моего отца. Вероника Витольдовна знала о моем существовании. По ее воспоминаниям, Маяковский сказал ей: «Мое будущее в этом ребенке». Он с гордостью показал Веронике ручку Parker, которую я подарил ему в Ницце. Сейчас в Музее Маяковского две ручки «Паркер», и одна из них, несомненно, моя.
Я задал г-же Полонской тот же вопрос, что и вы мне: почему он не упомянул меня и мою мать в своем последнем письме? — Почему ты, а не я? — спросил я прямо у Полонской. Я хотел знать. Она посмотрела мне в глаза и сказала: «Он сделал это, чтобы защитить меня и тебя тоже». Она была защищена включением, а моя мать и я были защищены тем, что были исключены! Ее ответ мне совершенно ясен. Как он мог защитить нас после своей смерти, если он не мог этого сделать при жизни?
— Итак, вы впервые приехали в Россию в 1991 году. Что вы почувствовали, увидев памятник отцу? Вы посещали его могилу?
— Летом 1991 года мы с моим сыном Роджером Шерманом Томпсоном, нью-йоркским адвокатом, приехали в Москву, где встретились с родственниками Маяковского, его друзьями и поклонниками. Когда мы подъехали к гостинице, я впервые увидел монументальный памятник Маяковскому на площади Маяковского. (В настоящее время площадь называется по-старому: Триумфальная. — В.Н.) Мы с сыном попросили водителя остановиться. Я не мог поверить, что мы, наконец, стоим здесь! Я несколько раз был на могиле отца на Новодевичьем кладбище, в его музее на Лубянской площади и в маленькой комнате внутри этого музея, где он застрелился. Помню, я приложил руку к календарю, открытому 14 апреля 19 года.30, последний день его жизни.
На могиле отца на Новодевичьем кладбище, у его надгробия, я перекопал землю между могилами отца и его сестры. Туда я положила немного праха моей матери, засыпала его землей и травой и полила это место слезами. Я целовал русскую землю. Со дня смерти моей матери я надеялся, что когда-нибудь ее часть воссоединится с любимым человеком, с Россией, которую она любила до конца своих дней.
— Какое образование вы получили? С кем вы работали?
— Мой отец, как известно, хорошо рисовал, учился в Училище живописи, ваяния и зодчества. Видимо, я унаследовал этот дар от него. В 15 лет поступила в художественную школу, затем — в Барнард-колледж, который окончила в июне 1948 года. После окончания колледжа какое-то время работала редактором широко издаваемых журналов: рецензировала фильмы, музыкальные записи, а также редактировала Вестерны, романы, детективы и фантастика — вполне подойдут дочери футуриста.
— Вы собираетесь написать биографию своего отца?
— Нет, но хотелось бы увидеть его биографию, написанную женщиной. Я думаю, что женщина-ученый лучше большинства мужчин, которые так много о нем написали, понимает особенности его характера и личности.
— Последний вопрос, Елена Владимировна. Ваше любимое стихотворение Маяковского?
— «Облако в штанах». А я грозовая туча в юбке.
Патриция Дж. Томпсон, почетный профессор Lehman College и исследователь творчества Владимира Маяковского, скончалась в прошлую пятницу в Нью-Йорке в возрасте 90 лет.
Генеалогическое древо
Она настаивала на том, чтобы к ней обращались «Елена Владимировна» и очень возмущалась, когда кто-то осмеливался высказать хоть малейшее сомнение в том, что она дочь, хотя и внебрачная, великого русского поэта. Но анализ ДНК всегда наотрез отказывался.
Года три тому назад миссис Томпсон, много лет живущая в нью-йоркском районе Вашингтон-Хайтс, через автора этих строк, уезжающего на несколько дней в Москву, передала в Московский музей В.В. Маяковского, важные сведения о ее готовности передать этому музею свой семейный архив. Это около сорока папок и альбомов с документами, проливающими свет на американское путешествие Маяковского в 1925, и последующие события жизни поэта, трагически закончившейся в 1930 году.
Руководство музея, в свою очередь, тогда сделало мне подарок для Патриции Томпсон, для нее, пожалуй, не менее важный. Изданный музеем семейный альбом Маяковских содержит родословную поэта, где впервые фигурируют его американская пассия Элли Джонс, их дочь Патрисия (Елена Владимировна) и внук Роджер Шерман-Томпсон. Таким образом, после многих лет упущений американская ветвь Маяковского была официально признана в России.
Копия поэта
В гостях у Патриции — так произносится ее имя на американский лад — я впервые побывала десять лет назад. Ее квартира находится на первом этаже красивого жилого комплекса «Хадсон Вью Гарденс», внешне напоминающего средневековую крепость. Баскетбольный рост, гордая осанка, крупные, острые черты лица, расставленные брови, большие, чуть навыкате глаза. Просто копия Владимира Владимировича!
В 85 лет Патрисия Томпсон уволилась с многолетней преподавательской работы в Леман-колледже Городского университета Нью-Йорка, где она изучала социологию и гендерные вопросы. Ей было присвоено пожизненное звание почетного профессора.
Ее стол всегда был завален бумагами. Помню, в один из моих приездов хозяйка с гордостью показала шутливый рисунок Маяковского, на котором он ограждает ее мать Элли Джонс «от прохожих». Этот рисунок в числе прочих вошёл в книгу Патрисии Томпсон «Маяковский на Манхэттене», изданную в Москве в 2003 году. Это в книге — «от прохожих», а вслух она уточнила — «от других женихов»: «Моя мать был молод и красив, и он не хотел, чтобы кто-то занял его место в ее жизни».
«Поссорились и помирились»
Несмотря на свое чисто американское имя, Элли Джонс по крови русская. Ее настоящее имя Елизавета Петровна Зиберт. Она родилась в 1904 году в селе Давлеканово в Башкирии в зажиточной семье потомков немецких протестантских меннонитов. После революции работала в Уфе и Москве в гуманитарных американских организациях, где познакомилась и вышла замуж за английского бухгалтера Джорджа Джонса. Через некоторое время они уехали в Лондон, а затем в США.
Маяковский-путешественник ступил на американскую землю 27 июля 1925 года. Ему было 32 года. Через месяц на вечеринке в Манхэттене поэт познакомился с Элли Джонс. 20-летняя русская эмигрантка к этому времени жила отдельно от мужа-англичанина, хотя они оставались друзьями.
— Да, конечно, Маяковский был влюбчив, — сказала мне Патрисия. — Новое чувство охватило его мгновенно, он сгорел от страсти, не находил себе места, должен был быть рядом с предметом своего чувства каждый час, каждую секунду. Именно так, стремительно, по возрастанию, развивался его роман с моей матерью. Она рассказала мне, как они день и ночь гуляли по Нью-Йорку, ездили в гости к Давиду Бурлюку и другим друзьям Владимира Владимировича, сидели на скамейках, слушали гарлемский джаз, ездили в летний лагерь для рабочих детей «Нит Гедайге», в зоопарк в Бронксе, обедали в русских и армянских ресторанах, ссорились, мирились.
Смесь культур и крови
Русский поэт покинул Америку 28 октября 1925 года и не вернулся. 15 июня 1926 года в Джексон-Хайтс, штат Нью-Йорк, родилась Хелен Патрисия Джонс.
Патриция показывает фотографию своей матери Элли Джонс на пляже в купальнике, держащую за руку маленькую дочь. Снимок сделан в 1928 году в Ницце, куда приезжали на отдых «две Элли», как их ласково называл Маяковский, и он приехал к ним в гости из Парижа.
Любопытно, что второй муж Элли Генри Питерс удочерил «маленькую» Элли, когда ей было уже 50 лет. Именно тогда она взяла имя Патрисия Дж. Томпсон. «У меня смешалось много крови и культур», — сказала она. «Моя мама родилась в Башкирии, мой отец был в Грузии, мой первый отчим — британец, второй — немец».
Патрисия окончила Барнард-колледж, работала редактором в журналах. В 1954 году она вышла замуж за Уэйна Томпсона-Шермана. После двадцати лет супружеской жизни они развелись. Роджер, ее сын от брака с Уэйном, по профессии юрист. Они были очень дружелюбны. Роджер женат, и они с женой усыновили мальчика из Колумбии. Под влиянием бабушки Логан написал в школе сочинение о русском поэте Маяковском. Патриция в шутку назвала приемного внука «революционером с обеих сторон».
О генетической памяти
Помню, как Патриция показывала массивный орден Михаила Ломоносова, которым она была награждена за укрепление российско-американских культурно-просветительских связей. «Я очень горжусь этой честью, — говорила она тогда, — и особенно тем, что лауреатом премии в сопроводительных бумагах названа Елена Владимировна Маяковская».
«Маяковскому нравилось чувствовать себя отцом», — сказала Патрисия в другом разговоре. «Он любил держать на коленях маленькую девочку. В одной из его рукописей в архиве я увидел нарисованный им цветок. Удивительно, но именно такие цветы я рисовала с детства. Вот она, генетическая память. Я не соревнуюсь с тем, кого он любил больше. Но если меня спросят, кто любил его больше, то я скажу: мать. Она молчала. Она могла сделать аборт, но не сделала. Так я и родился — свидетельство ее любви к нему…»
Государственный музей В.В. Маяковский на своей странице в Facebook выразил глубокие соболезнования Роджеру и Логану Томпсонам.
«Две недели назад, — говорится на странице музея, — директор музея был в гостях у Елены Владимировны: обсуждали будущую выставку к ее 90-летию, новую книгу, поездку в Россию… И вот Елены Владимировны нет с нами. »
Патрисия Томпсон и Владимир Маяковский. Дочь и отец.
«Мои две дорогие Элли. Я уже скучаю по тебе… Целую тебя во все восемь лап» — это отрывок из письма Владимира Маяковского, адресованного его американской любви — Элли Джонс и их общей дочери Хелен Патрисии Томпсон. О том, что у поэта-революционера есть ребенок за границей, стало известно лишь в 1991. До тех пор Елена хранила тайну, опасаясь за свою безопасность. Когда стало возможным открыто говорить о Маяковском, она посетила Россию и посвятила дальнейшую жизнь изучению биографии отца.
Патрисия Томпсон во время поездки в Россию.
Русское имя Патриции Томпсон — Елена Владимировна Маяковская. В конце жизни она предпочла называть себя именно так, потому что наконец-то получила законное право заявить, что она дочь известного советского поэта. Елена родилась летом 1926 в Нью-Йорке. К этому времени американская поездка Маяковского в США подошла к концу, и он был вынужден вернуться в СССР. За границей у него был трехмесячный роман с Элли Джонс, русскоязычной переводчицей, немкой по происхождению, семья которой сначала приехала в Россию по приказу Екатерины, а затем эмигрировала в США, когда грянула революция.
Владимир Маяковский и Элли Джонс.
Патрисия Томпсон перед портретом своего отца.
На момент знакомства Элли с Владимиром она состояла в фиктивном браке с англичанином Джорджем Джонсом (он помог ей эмигрировать из России сначала в Лондон, затем в Америку). После рождения Патриции Джонс проявил заботу и дал девочке свою фамилию, благодаря чему она приобрела американское гражданство.
Патриция всю жизнь была убеждена, что мать хранит тайну своего происхождения, опасаясь преследований со стороны НКВД. По этой же причине, как ей кажется, сам поэт не упомянул о них в своем завещании. Патриция познакомилась с отцом лишь однажды, ей тогда было всего три года, они приехали с мамой в Ниццу. В ее детских воспоминаниях сохранились трогательные моменты встречи, той радости, которую испытал поэт, увидев родную дочь.
Патрисия Томпсон в своем кабинете.
Елена Владимировна посетила Россию в 1991 году. Тогда она с интересом общалась с дальними родственниками, литературоведами, исследователями, работала в архивах. Читал биографии Маяковского и пришел к мысли, что она очень похожа на своего отца, тоже посвятила себя просвещению, служению людям. Елена Владимировна была профессором, читала лекции об эмансипации, издала несколько учебников, редактировала фантастические романы и работала в нескольких издательствах. Все воспоминания, рассказанные о Маяковском ее матерью, Елена Владимировна сохранила в виде аудиозаписей. На основе этого материала она подготовила публикацию «Маяковский на Манхэттене».
Маяковский на Манхэттене.
Семейная жизнь Елены Владимировны сложилась удачно. Ее сын — успешный адвокат Роджер Томпсон, во многом он похож на своего знаменитого дедушку. Елена Владимировна Маяковская прожила 90 лет, после смерти завещала развеять свой прах на Новодевичьем кладбище над могилой отца. То же самое она проделала во время своего визита в Россию, потом привезла часть праха собственной матери, чтобы похоронить его рядом с могилой русского поэта.
Портрет Елены Владимировны Маяковской.
Роджер надеется, что у него будет достаточно времени, чтобы со временем издать книгу о своей матери, название для нее уже существует — «Дочь». Это слово — единственное упоминание о Елене в дневниках Маяковского. Однажды Елена Владимировна проговорилась, что Лиля Брик делала все возможное, чтобы уничтожить любые свидетельства американской истории. Но, листая архивы, ей удалось найти в одном из дневников уцелевший лист, на котором было написано только это слово.
Дочь Маяковского в футболке с портретом отца.
Портрет поэта Владимира Маяковского.
В Нью-Йорке скончалась Елена Маяковская (Патриция Томпсон), единственная дочь русского поэта Владимира Маяковского. Об этом в своем Facebook сообщил директор Государственного музея имени Маяковского Алексей Лобов.
Друзья… с тяжелым сердцем сообщаю о большой утрате… В пятницу (1 апреля — Ред.) в Нью-Йорке скончалась Патрисия Томпсон (Елена Владимировна Маяковская)… Буквально две недели назад мы обсуждали будущую выставку. .. говорила о новой книге… строила планы на поездку в Россию… и вот ее нет… — писал Лобов.
Как сообщил в комментарии ТАСС ее сын Роджер, Патрисия Томпсон скончалась утром.
Маяковская не дожила до своего 90-летия два с половиной месяца. Она родилась 15 июня 1926 года. К юбилею московский музей готовил выставку, где планировалось показать вещи из ее семейного архива.
Маяковская больше известна как Патрисия Томпсон. Она дочь Маяковского (1893-1930) и русской эмигрантки Елизаветы Зиберт (19).04-1985), с которым поэт познакомился в Нью-Йорке в 1925 году. Маяковский тогда приехал к своему другу, художнику Давиду Бурлюку. Пара познакомилась на одном из поэтических вечеров.
Зиберт работал гидом и переводчиком. Ее отец Питер Генри Зиберт родился в Украине, мать Хелен Нойфельдт родилась в Крыму. Маяковская рассказала российским журналистам, что ее родители встречались два месяца. Маяковский хотел вернуться в США, повидаться с возлюбленной, но его не выпустили из страны.
После замужества и переезда в США Зиберта стали звать Элли Джонс. Муж переводчицы, англичанин Джордж Джонс, закрепил девушку за собой. Маяковского видели только один раз — в 1928 году в Ницце. Томпсон (это фамилия ее мужа) было тогда чуть больше двух лет.
Сейчас многие говорят о том, кого из женщин Маяковский любил больше других. И мне кажется, что важнее то, кто из них любил его больше. Я уверен, что это была моя мать. Она принесла ему большие жертвы. Ведь она знала, что он уйдет, но не стала делать аборт. И помощи от него она так и не получила, — сказала Томпсон в интервью ТАСС.
Томпсон был профессором философии в Lehman College в Нью-Йорке и не говорил по-русски. Занималась проблемами феминизма и социологии. Написала около 20 книг, в том числе «Маяковский на Манхэттене» о путешествии поэта в Америку. Также она работала над автобиографической книгой, которую хотела назвать «Дочь».
В интервью «КП» Маяковская сказала, что ее отец не убивал себя.
Моя миссия — оправдать моего отца. Я хочу, чтобы все знали главное — мой отец Владимир Маяковский не покончил жизнь самоубийством! Он знал, что у него есть дочь, он стремился жить, жить для меня и говорил своим друзьям, указывая на мое фото: «Это мое будущее!» Когда он понял, что его мечта об идеальном обществе неосуществима на практике, он стал говорить об этом, перестал писать, и его ликвидировали. Даже если он это сделал, он положил конец бесчестию, в которое Советы пытались втянуть его.
Впервые Маяковская посетила Россию в 1991 году.
детей и внуков Маяковского — их судьба. Что случилось с дочерью Маяковского О генетической памяти
Мечтала выучить русский язык и получить российское гражданство, но не успела осуществить свои планы — дочь поэта Владимира Маяковского, философ Патриция Томпсон, в последние годы просившая называться по имени — Елена Владимировна, умерла 1 апреля 2016 года. В детстве разлученная с отцом, она хотела быть с ним хотя бы после смерти, и завещала перевезти свой прах в Москву.
Желание исполнить последнюю волю Елены Владимировны уже выразил ее сын, адвокат Роджер Томпсон, пообещавший приехать в Москву, чтобы развеять прах матери над могилой Маяковского на Новодевичьем кладбище. «Я бы очень хотел это сделать. Если возможно, в ближайшие месяцы, в июне», — сказал Роджер.
Томпсон также сообщил, что хочет издать книгу под названием «Дочь» о Владимире Маяковском, над которой его мать работала все последнее время. «Но знаете, мама многое оставила после себя — архивы, документы, компьютерные файлы. К сожалению, пока руки не дошли до этого», — цитирует внука поэта ТАСС.
Он пояснил, что почти одновременно со смертью матери тяжело заболела и его жена. «Все сразу развалилось. Но мне бы очень хотелось вместе с моим сыном Логаном все это разобрать, открыть компьютер, привести в порядок, посмотреть, насколько готова книга и, по возможности, обязательно ее опубликовать», — добавил Роджер.
Патрисия Томпсон — дочь Маяковского и Элизабет Зиберт, с которой поэт познакомился в Нью-Йорке в 1925 году. Единственный раз Маяковский видел свою дочь в 19 лет.28.
Исследователи жизни и творчества Владимир Владимирович Маяковский прекрасно знал, что поэт человек ветреный. Помимо Лили Брик, которую многие считают главной любовью всей своей жизни, у мастера слова было достаточно и других женщин в жизни.
Но у Владимира Владимировича был только один ребенок, причем внебрачный. Глеб-Никита появился на свет благодаря роману писателя с художницей Елизаветой Лавинской. Но в 1991 году вдруг выяснилось: все это время поэт жил за границей собственная дочь !
В 1925 году советский деятель культуры приехал в Штаты в творческую командировку. Там к нему приставили проводника и переводчика. Элли Джонс .
На самом деле женщину звали Елизавета Зиберт, она была дочерью промышленника, вовремя уехавшего из России. По словам очевидцев, между поэтом и образованной красавицей сразу вспыхнула искра.
Маяковский и Джонс практически не расставались. На всех приемах пара появлялась исключительно вместе. Вместе они ходили не только на светские мероприятия и встречи с издателями.
Влюбленные бродили по Нью-Йорку, любуясь достопримечательностями. Именно тогда, по словам дочери поэта, мужчина написал стихотворение « Бруклинский мост ».
Бурный роман пары продлился три месяца. Когда Маяковский уехал из Америки, Элли уже была беременна.
Вскоре наступила Эллен Патрисия , единственная дочь поэта, к сожалению, сам Владимир Владимирович смог увидеть ее только один раз в Ницце, когда маленькой Пэт было три года.0003
Узнав от общих знакомых, что рядом его возлюбленная и дочь, Маяковский примчался к ним из Парижа, где находился в этот момент.
Дочь помнит его очень смутно, но с уверенностью говорит: знаменитый отец относился к ней очень мягко и нежно . После непродолжительной встречи в Ницце в 1928 году мужчина написал своим « две элли », мечтая о новой встрече.
Маяковский взял с собой фотографию дочери. на его столе.К сожалению после загадочной смерти в вещах писателя толком вела Лиля Брик .
Женщина тщательно уничтожила почти все доказательства того, что у Владимира Владимировича была дочь. Она пропустила только страницу в своей записной книжке, где недалеко от нью-йоркского адреса было написано «дочь».
Мать Патриции очень боялась, что с ее малышкой расправятся власти СССР. Еще до рождения девочки к женщине пришел какой-то уполномоченный и спросил, от кого ребенок.
Нельзя также забывать, что у Лили Брик было связи в НКВД . К счастью, правопреемница Маяковского либо не захотела, либо не смогла устранить свою маленькую соперницу.
Дайте ребенку фамилию Джордж Джонс . Элли когда-то вступила в фиктивный брак с этим мужчиной, чтобы сбежать из СССР, и вот старый друг помог ей во второй раз.
Позже дочь Маяковского вышла замуж и родила сына. Лишь на склоне лет, когда Союз приказал долго жить, женщина раскрыла тайну своего происхождения, назвавшись Еленой Владимировной Маяковской.
В видео ниже вы можете увидеть часть телепрограммы , гостьей которой была Патрисия. После этих кадров все сомнения в том, действительно ли женщина дочь поэта, отпадают. Семейное сходство видно невооруженным глазом!
Перу Патриции принадлежит книга « Маяковский на Манхэттене: история любви , описывающая отношения ее родителей. Женщина считала, что ее отец не покончил жизнь самоубийством, а был убит, и отстаивала эту точку зрения до конца своей жизни. жизнь
Увы, сегодня дочери Маяковского уже нет в живых. Она скончалась 1 апреля 2016 года и была кремирована. Елена Владимировна завещала развеять ее прах над могилой отца…
Автор статьи
Виктор Гриневский
Самый неординарный редактор нашего дружного коллектива. Настоящий мастер слова. Человек, который одной фразой способен сбить с толку или рассмешить до коликов. Виктор также любит животных, поэтому с особым энтузиазмом пишет о кошках, собаках и другой дичи. Его тексты никогда не бывают скучными, и, читая их, вы наверняка еще не раз в этом убедитесь.
Дети Маяковского, их судьба Владимир Маяковский известен не только своим блестящим поэтическим талантом, но и мощной харизмой, которая в свое время разбила множество женских сердец. Множество любовных историй и увлечений не только оставили след в стихах поэта, но и подарили жизнь реальным людям. Дети Маяковского – один из главных вопросов для исследователей биографии поэта. Кто они, наследники великого гения-футуриста? Сколько детей у Маяковского, как сложилась их судьба? Личная жизнь поэта Владимир Маяковский был очень обаятельным, интеллигентным и видным человеком. Практически ни одна женщина не могла устоять перед его пронзительным, бьющим прямо в сердце взглядом. Поэта всегда окружала толпа поклонников, а сам он легко бросался в океан любви и страсти. Известно, что его особое, горячее чувство и привязанность были связаны с Лилей Брик, но это не ограничивало его в увлечении другими женщинами. Так, любовные романы с Елизаветой Лавинской и Элизабет Зиберт (Элли Джонс) стали во многом судьбоносными для поэта, навсегда заняв нишу в его памяти и наследии. Вопрос о наследии детей Маяковского, их судьбе — этот вопрос особенно остро встал после смерти поэта. Конечно, стихи, воспоминания современников, дневники, письма, документальные записи очень ценны для истории русской литературы, но куда значимее вопрос потомства и наследия. Живое продолжение памяти и истории гениального футуриста, являющегося детьми Маяковского, окутано тайнами, сомнениями и неточностями. Лилия Брик не могла иметь детей. Однако исследователи 9На 9% уверены, что у поэта есть как минимум двое наследников. И появились они от двух разных женщин, на разных континентах. Это сын Глеба-Никиты Лавинского и дочери Патрисии Томпсон. Долгое время информация о них не разглашалась, а подробности историй их рождения знали только близкие люди. Сейчас дети Маяковского (их фото и документы хранятся в музейных архивах) – это подтвержденный факт. Сын Во время работы над «Окнами РОСТА» (1920) Владимир Маяковский познакомился с художницей Лилией (Елизаветой) Лавинской. И хотя в то время она была замужней барышней, это не помешало ей заинтересоваться статным и харизматичным поэтом. Плодом этих отношений стал их сын, получивший двойное имя Глеб-Никита. Он родился 21 августа 1921 и записан в документах под именем Антона Лавинского, официального мужа его матери. Сам мальчик Глеб-Никита всегда знал, кто его биологический отец. Более того, несмотря на недостаток отцовского внимания (дети Владимира Маяковского его не занимали, он их даже боялся), он глубоко любил поэта и с юных лет читал его стихи. Жизнь Жизнь Никиты-Глеба не была легкой. При живых родителях мальчик до трех лет рос в детском доме. Согласно тем социальным воззрениям, это было самое подходящее место для воспитания детей и приобщения их к коллективу. Глеб-Никита мало что помнит о собственном отце. Много позже он расскажет младшей дочери Елизавете об одной особенной встрече между ними, когда Маяковский взял его к себе на плечи, вышел на балкон и читал ему свои стихи. Сын Маяковского обладал тонким художественным вкусом и абсолютным музыкальным слухом. В 20 лет Глеба-Никиту призвали на фронт. Всю Великую Отечественную войну он прошел рядовым солдатом. Потом он женился в первый раз. После победы 19В 45 лет сын Маяковского поступил в Суриковский институт и стал известным скульптором-монументалистом. Наиболее значительным и выдающимся его произведением является памятник Ивану Сусанину в Костроме (1967 г.). Глеб-Никита Лавинский умер 14 июня 1986 года. Сходство с отцом В 1965 году мастерскую скульптора Глеба-Никиты Лавинского посетил литературовед Е. Гуськов. Его поразило внешнее сходство мужчины с Владимиром Маяковским, его низкий низкий голос, манера чтения стихов, как это делал сам поэт. Сын для отчима Антона Лавинского всегда был живым напоминанием об увлечении и измене жены. Возможно, поэтому отношения между отчимом и пасынком были довольно холодными. А вот дружба с Маяковским была, наоборот, удивительно теплой и крепкой. В семейном архиве сохранилось множество фотографий, свидетельствующих об этом. Американская дочь в середине 1920-х годов в отношениях Маяковского и Лилии Брик произошел коренной перелом, а политическая обстановка в России того времени была для поэта-революционера сложной. Это послужило причиной его поездки в США, где он активно гастролировал, гостил у своего друга Давида Бурлюка. Там он познакомился с русской эмигранткой Элли Джонс (настоящее имя — Элизабет Зиберт). Она была для него надежным товарищем, очаровательной спутницей и переводчицей в чужой стране. Этот роман стал для поэта очень знаковым. Он даже всерьез хотел жениться, создать спокойную семейную гавань. Однако старая любовь (Лилия Брик) не отпускала его, все порывы быстро остыли. А 15 июня 19 г.26 лет Элли Джонс родила от поэтессы дочь — Патрисию Томпсон. При рождении девочку назвали Хелен-Патриция Джонс. Фамилия пошла от мужа матери иммигрантки Джорджа Джонса. Это было необходимо для того, чтобы ребенок мог считаться законным и оставаться в США. Кроме того, девушку спасла тайна рождения. Возможные дети Маяковского тогда могли попасть под травлю НКВД и самой Лилии Брик. Судьба О том, кто настоящий отец, Хелен-Патрисия узнала в девять лет. Но эта информация долгое время оставалась семейной тайной и не была доступна общественности. Девочка унаследовала творческий талант отца. В 15 лет она поступила в художественный колледж, после окончания которого устроилась редактором в журнал Macmillan. Там она делала рецензии на фильмы и музыкальные записи, редактировала вестерны, фантастику, детективы. Помимо работы в издательствах, Хелен-Патрисия работала учителем и писала книги. В 19В 54 года дочь Маяковского вышла замуж за американца Уэйна Томпсона, сменила фамилию и оставила вторую часть своего двойного имени — Патрисия. Через 20 лет супруги развелись. Патрисия Томпсон (или Елена Владимировна Маяковская) умерла 1 апреля 2016 года. Встреча с отцом Когда Патриции было три года, она первый и единственный раз встретилась с отцом. Известие о рождении дочери очень обрадовало Маяковского, но визу в США ему получить не удалось. Но им удалось получить разрешение на поездку во Францию. Именно там, в Ницце, отдыхала Элли Джонс с дочерью. Патрисия называла его Володей, а он постоянно повторял «дочка» и «маленькая Элли». Еще не понимая, кто перед ней, девушка до сих пор сохранила теплые и нежные воспоминания об этой встрече. Внуки Дети Маяковского, их судьба — это отдельная глава истории великого поэта. Сейчас, к сожалению, их уже нет в живых. Но линию памяти продолжают внуки и правнуки. Точно известно, что сын Маяковского Глеб-Никита был трижды женат. От этих браков у него было четверо детей (два сына и две дочери). Первенец назван в честь отца-поэта Владимиром, а младшая дочь — в честь матери — Елизаветой. Дети Маяковского пошли по стопам своего предка и стали заслуженными творческими деятелями (скульпторами, художниками, педагогами). Сведения об их судьбе довольно скудны и отрывочны. Известно только, что старший внук-тезка поэта (Владимир) умер в 1996, а внучка держит детскую художественную мастерскую. Род Маяковских продолжают пятеро внуков Глеба-Никиты (Илья, Елизавета, Михаил, Александр и Анастасия). Илья Лавинский работает архитектором, Елизавета работает художником театра и кино. О Патриции Томпсон информация для российского общества была закрыта до 1990-х годов. Однако при доказательстве родства с известным поэтом возник резонный вопрос о продолжении рода. Есть ли у дочери Маяковского дети? Как оказалось, у Патрисии Томпсон есть сын Роджер, он работает юристом, женат, но собственных детей у него нет. Интересные факты Сын Маяковского получил двойное имя из-за разногласий родителей в выборе имени для мальчика. Первую часть — Глеба — он получил от отчима, вторую часть — Никиту — от матери. Сам Маяковский участия в воспитании сына не принимал, хотя в первые годы был частым гостем семьи. В 2013 году на Первом канале вышел фильм «Третий лишний», посвященный 120-летию со дня рождения поэта. В основу документального фильма легла история роковой любви Маяковского и Лилии Брик, возможные причины самоубийства поэта, также была затронута вечная тема — дети Маяковского (кратко). Именно этот фильм впервые открыто и убедительно заявил о наследниках поэта. Поэт-футурист всегда был в центре женского внимания. Несмотря на всепоглощающую любовь к Лиле Брик, ему приписывают множество романов. А что было после, в большинстве случаев история просто умалчивает. Однако Глеб-Никита Лавинский однажды упомянул, что у Маяковского есть еще один сын, который живет в Мексике. Но эта информация не получила своего документального или какого-либо другого подтверждения. Патрисия Томпсон за свою жизнь написала 15 книг. Несколько из них она посвятила отцу. Так, книга «Маяковский на Манхэттене, история любви» рассказывает о ее родителях и их недолгих, но нежных отношениях. Патриция также начала автобиографическую книгу «Дочь», но не успела ее закончить. Уже в преклонном возрасте Патриция познакомилась с архивом отца (библиотекой Санкт-Петербурга). На одной из страниц она узнала свои детские рисунки (цветы и листья), которые оставила во время их первой и единственной встречи. По просьбе самой Элли Джонс дочь кремировала тело матери после ее смерти и похоронила в могиле Владимира Маяковского на Новодевичьем кладбище. Внучка поэта Елизавета Лавинская пишет книгу «Сын Маяковского». Эта книга – память о ее отце, сыне известного поэта, его непростых отношениях с отчимом и беззаветной любви к родному отцу, с которым он так и не успел сознательно встретиться. Ведь Глебу-Никите было всего восемь лет, когда умер Маяковский. Беременной от Маяковского была его последняя любовь — Вероника Полонская. Но она была замужем и не хотела так резко прекращать супружеские отношения ради поэта-сердцееда. Поэтому Полонская сделала аборт. P.S. Были ли у Маяковского дети? Теперь мы точно знаем, что да. И хотя он никогда официально не был женат, теперь, когда сняты все запреты и опасности преследования, мы знаем, что наследников великого поэта-революционера было как минимум двое. Более того, его потомки живут и сегодня, идя своим творческим путем. А память о таком литературном явлении, как Маяковский, дети, внуки и правнуки открыто пронесут через многие годы.
Патрисия Томпсон и Владимир Маяковский. Дочь и отец.
«Две мои дорогие Элли. Я уже скучаю по тебе… Целую тебя во все восемь лап», — отрывок из письма Владимира Маяковского, адресованного его американской любви — Элли Джонс и их общей дочери Хелен Патрисии Томпсон. О том, что у поэта-революционера есть ребенок за границей, стало известно лишь в 1991 году. До этого Елена хранила тайну, опасаясь за свою безопасность. Когда стало возможным открыто говорить о Маяковском, она посетила Россию и посвятила дальнейшую жизнь изучению биографии отца.
Патрисия Томпсон во время поездки в Россию.
Русское имя Патрисия Томпсон — Елена Владимировна Маяковская. В конце жизни она предпочла называть себя именно так, потому что наконец-то получила законное право заявить, что она дочь известного советского поэта. Елена родилась летом 1926 года в Нью-Йорке. К этому времени американская поездка Маяковского в США подошла к концу, и он был вынужден вернуться в СССР. За границей у него был трехмесячный роман с Элли Джонс, русскоязычной переводчицей немецкого происхождения, семья которой сначала приехала в Россию по приказу Екатерины, а затем эмигрировала в США, когда грянула революция.
Владимир Маяковский и Элли Джонс.
Патрисия Томпсон перед портретом своего отца.
На момент знакомства Элли с Владимиром она состояла в фиктивном браке с англичанином Джорджем Джонсом (он помог ей эмигрировать из России сначала в Лондон, затем в Америку). После рождения Патриции Джонс он проявил интерес и дал девочке свою фамилию, благодаря чему она получила американское гражданство.
Патрисия всю жизнь была уверена, что мать хранит тайну ее происхождения, опасаясь преследований со стороны НКВД. По этой же причине, как ей кажется, сам поэт не упомянул о них в своем завещании. С отцом Патрисия познакомилась лишь однажды, ей тогда было всего три года, они с мамой приехали в Ниццу. В ее детских воспоминаниях сохранились трогательные моменты встречи, радость, которую испытал поэт, увидев родную дочь.
Патрисия Томпсон в своем кабинете.
Елена Владимировна посетила Россию в 1991 году. Тогда она с интересом общалась с дальними родственниками, литературоведами, исследователями, работала в архивах. Читал биографии Маяковского и пришел к выводу, что она очень похожа на своего отца, тоже посвятила себя просвещению, служению людям. Елена Владимировна была профессором, читала лекции по эмансипации, издала несколько учебных пособий, редактировала фантастические романы и работала в нескольких издательствах. Все воспоминания, рассказанные о Маяковском ее матерью, Елена Владимировна сохранила в виде аудиозаписей. На основе этого материала она подготовила публикацию «Маяковский на Манхэттене».
Маяковский на Манхэттене.
Семейная жизнь Елены Владимировны сложилась удачно. Ее сын — успешный адвокат Роджер Томпсон, во многом он похож на своего знаменитого дедушку. Елена Владимировна Маяковская прожила 90 лет, после смерти завещала развеять свой прах на Новодевичьем кладбище над могилой отца. Подобным образом она поступила и во время своего визита в Россию, тогда она привезла часть праха собственной матери для захоронения рядом с могилой русского поэта.
Портрет Елены Владимировны Маяковской.
Роджер надеется, что у него будет достаточно времени, чтобы со временем издать книгу о своей матери, у которой уже есть название — «Дочь». Именно это слово является единственным упоминанием Елены в дневниках Маяковского. Однажды Елена Владимировна упомянула, что Лиля Брик делала все возможное, чтобы уничтожить любые свидетельства американской истории. Но, листая архивы, ей удалось найти в одном из дневников уцелевший лист, на котором было написано только это слово.
Дочь Маяковского в футболке с портретом отца.
Портрет поэта Владимира Маяковского.
Лицом к лицу
Уму непостижимо: в Америке живет дочь Маяковского! Да не просто в Америке, а в Нью-Йорке, на Манхэттене! Как только я узнал об этом, то совершенно немыслимыми способами достал ее телефон и договорился об интервью для «Русского базара».
— Елена Владимировна, мы много знаем о вашем отце, «самом лучшем, талантливейшем поэте» Владимире Владимировиче Маяковском — мы «проходили» в школе. Кем была твоя мать?
— Моя мама Елизавета (Элли) Зиберт родилась 13 октября 1904 года в городе Давлеканово, в современной Башкортостане. Она была старшим ребенком в семье, вынужденной бежать из России после революции. Ее отец (и мой дедушка), Питер Генри Зиберт, родился в Украине, а мать, Хелен Нойфельдт, родилась в Крыму. Оба были потомками немцев, прибывших в Россию в конце XVII века по приглашению Екатерины II. Образ жизни немцев в России отличался простотой и религиозностью, их ценностями были самодостаточность и независимость. Немцы строили свои церкви, школы, больницы. Немецкие колонии в России процветали.
Элли была «деревенской девушкой», которая жила в поместьях своего отца и деда. Она была гибкая, стройная и хорошо сложенная, с большими выразительными голубыми глазами, которые блестели. У нее был высокий лоб, прямой нос и волевой подбородок. Ее губы с их чувственным изгибом могли выражать эмоции без слов. Из-за своей стройности она казалась выше, чем была на самом деле. Но что еще более важно, она была интеллектуальной женщиной с характером, мужеством и обаянием. Она получила образование в частной школе, имела частных учителей. Помимо русского, она свободно владела немецким, английским и французским языками.
— Как немецкая девушка с далекого Урала оказалась здесь, в Америке, познакомилась с первым советским поэтом?
— Октябрь 1917 года перевернул благополучный мир семьи Зиберт. Ко времени революции мой дед имел большие земельные владения в России и за границей. Он мог позволить себе поездку с семьей в Японию и Калифорнию. Чего ждала эта семья? Советская Россия — это легко представить. Но в конце 1920-х им удалось переехать в Канаду. Моя мама в послереволюционную суматоху успела уехать из Давлеканово и работала с беспризорниками в Самаре. Потом стала переводчицей в Уфе, в Американскую организацию помощи голодающим (АРА). Через некоторое время она уехала в Москву. Там Элли Зиберт стала Элли Джонс — она познакомилась с англичанином Джорджем Э. Джонсом, который также работал на АРА, и вышла за него замуж.
— Это был реальный или фиктивный брак?
— Возможно фиктивный, так как его главной целью для моей мамы был побег из Советской России.
— Какой это был год?
— В мае 1923 года моя мать вышла замуж за Джонса, вскоре они уехали в Лондон, а оттуда — в Америку, где через два года, формально оставаясь замужней женщиной, моя мать познакомилась с Маяковским, в результате чего родился я. Обратите внимание, что Джордж Джонс поставил свое имя в моем свидетельстве о рождении, чтобы сделать меня «законнорожденным». Он стал моим законным отцом, к которому я всегда чувствовал благодарность.
— Пожалуйста, еще немного о встрече ваших родителей в Нью-Йорке…
— 27 июля 1925 года, сразу после своего 32-летия, Маяковский в первый и последний раз ступил на американскую землю. Он был в расцвете сил и как поэт, и как мужчина («высокий, смуглый и красивый»). Через месяц этот гений познакомился с Елизаветой Петровной, Элли Джонс, русской эмигранткой, жившей отдельно от мужа. Американская жизнь Маяковского отражена в его прозе, стихах и зарисовках. Он покинул США 28 октября 19 года.25 лет и больше не вернулся в страну. Недолгий двухмесячный период Маяковский и Элли были любовниками.
— Где они встретились?
— На поэтическом вечере в Нью-Йорке. Но впервые мама, по ее рассказам, увидела Маяковского еще в России, стоящим вдалеке на перроне вокзала вместе с Лилей Брик. Она вспомнила тогда, что у Лили был «холодный» взгляд. Первый вопрос матери к Маяковскому на том вечере был: как делаются стихи? Ее интерес к искусству и тайнам поэтического мастерства неизбежно должен был вызвать ответный интерес Маяковского к этой очаровательной и начитанной молодой женщине, приехавшей с востока его родины. Большинство участников вечеринки говорили по-английски, поэтому вполне естественно, что между двумя русскими завязался разговор.
— И они полюбили друг друга?
— Мама рассказывала мне, что Маяковский был с ней очень осторожен, не раз спрашивал, осторожна ли она, в определенном смысле. На что она ответила: «Результат любви — дети!» Последними словами в жизни моей матери, которые она услышала от меня, были: «Маяковский вас любил!» Мама умерла в 1985 году.
Сам Маяковский считал, что был чрезвычайно продуктивным в период встреч с мамой. Он гордился тем, что сделал в Америке. С 6 августа по 20 сентября 19 г.25 лет он написал 10 стихотворений, в том числе «Бруклинский мост», «Бродвей», «Лагерь Нит Гедайгэ». Нет ли связи между чувствами Маяковского к моей матери и расцветом его поэтического гения? Все, кто знал Маяковского, знали его как человека глубокого и стойкого набожности, романтика, никогда не вульгарного в обращении с женщинами.
— Елена Владимировна, вы когда-нибудь задумывались, видел ли кто-нибудь ваших родителей вместе в Нью-Йорке? Ведь не в безвоздушном пространстве все происходило…
— Однажды меня привезли в дом писательницы Татьяны Левченко-Сухомлиной. Она рассказала мне свою историю. Будучи молодой женой американского адвоката Бенджамина Пеппера, она приехала в Нью-Йорк, где училась в Школе журналистики Колумбийского университета и работала в театре. Она увидела Маяковского на улице недалеко от офиса Амторга и заговорила с ним. Он всегда был рад встрече с русскими в своих путешествиях и спросил ее и ее мужа, не хотят ли они пойти на вечер его поэзии. Они были приглашены на вечеринку в его квартиру, где, по словам Татьяны Ивановны, она увидела Маяковского с высокой, стройной, очень хорошенькой молодой женщиной, которую он назвал Элли. Ей было ясно, что Маяковский глубоко влюблен в нее. Благодаря Татьяне Ивановне я знаю, что я действительно дитя любви. Я всегда в это верил, но было важно иметь «свидетельские показания», подтверждающие мою интуицию.
— Вы упомянули Лилю Брик. Она знала, что ты существуешь? И если да, то как она относилась к вам?
— Через несколько дней после смерти Маяковского в его комнату в Лубянском проезде забралась Лиля Брик. Изучив бумаги отца, она уничтожила фотографию маленькой девочки, его дочери… Лиля была наследницей авторских прав Маяковского, поэтому существование дочери было для нее совершенно нежелательно. Поскольку, как известно, она была связана с НКВД, мама всю жизнь боялась, что Лиля нас «достанет» в Америке. Но, к счастью, эта чаша прошла мимо нас. Я не внебрачная дочь Маяковского. Я его биологическая дочь с 23 его генами. Я родился, повторяю, в результате страстной любви, охватившей поэта во время его пребывания в Нью-Йорке в 1925. Это обстоятельство было предопределено судьбой, не зависящей от моих родителей. Любовь Маяковского к моей матери Элли Джонс положила конец его интимным отношениям с Лилей Брик.
Я никогда лично не знал Бриков. Насколько я могу судить, Брики построили карьеру на имени Маяковского. Сколько жестокости было сказано о нем! Что он груб, неуправляем, патологически брезглив. А его друг Давид Бурлюк говорил, что он, в сущности, добрый, чуткий человек, и он действительно был таким. Конечно, когда он был на публике, то есть на сцене, он был острым спорщиком, быстро реагировал на любой вызов, очень интеллигентен и язвителен. Он мог побить любого, если бы люди начали его ловить — когда он чувствовал себя хорошо.
— Ваш отец видел вас раз в жизни, кажется, в Ницце…
— В тетрадке Маяковского на отдельной странице написано всего одно слово: «Дочь»… Да, в первый и последний раз отца мы видели в Ницце, куда мама уехала не специально, а на ней иммигрантский бизнес. Маяковский оказался в это время в Париже, и один из наших знакомых рассказал ему, где мы находимся. Он тут же примчался в Ниццу, подошел к двери и объявил: «Вот я!» Посетив нас, он прислал из Парижа в Ниццу письмо, которое было, пожалуй, самым ценным достоянием моей матери. Оно было адресовано «двум Элли», отец просил о возможности повторной встречи. Но второго визита, думала мама, быть не должно! Мы переехали в Италию, и Маяковский потом приехал в Ниццу в надежде встретить нас там.
— В предсмертной записке Маяковский указал свою семью: мать, сестер, Лилю Брик и Веронику Витольдовну Полонскую. И просил правительство «устроить им сносную жизнь». Он не упомянул женщину, которую любил, или тебя. Почему?
— Это был вопрос, на который у меня самого не было удовлетворительного ответа, пока я не встретил Веронику Полонскую во время моего первого приезда в Москву в 1991 году. Нашу встречу частично показали по российскому телевидению.
Изящная и деликатная мадам Полонская, бывшая очаровательной инженю, когда ее знал Маяковский, ласково приветствовала меня. Мы целовались и обнимались в ее маленькой комнате в доме престарелых для актеров. На ее книжной полке стояла небольшая, но в полный рост статуя Маяковского. Она тоже любила его, я в этом уверен. Она сказала, что он сказал ей обо мне: «У меня есть будущее в этом ребенке», и что у него есть ручка Parker, которую я подарил ему в Ницце. Он с гордостью показал его Веронике. Сейчас в Музее Маяковского есть две ручки Parker, и одна из них, несомненно, моя.
Я задал госпоже Полонской тот же вопрос, что и Вы мне: почему он упомянул моих теток, бабушку, Лилю Брик и ее в своем последнем письме? Но не я и моя мать? — Почему ты, а не я? — спросил я прямо у Полонской. Я хотел знать. Она посмотрела мне в глаза и серьезно сказала: «Он сделал это, чтобы защитить меня и тебя тоже». Она была защищена тем, что ее включили, а мы с мамой были защищены тем, что были исключены! Ее ответ мне совершенно ясен. Как он мог защитить нас после смерти, если он не мог защитить нас при жизни? Конечно, он надеялся, что те, кого он любит и кому доверяет, найдут меня. Многие пытались завербовать меня как врага Полонской, считая ее причастной к смерти (так или иначе) Маяковского. Да, она была последней известной личностью, видевшей его живым, да, она рассказала свою версию событий. И я хочу ей верить!
— Итак, впервые вы приехали в Россию в 1991 году. Что вы почувствовали, увидев памятник отцу? Вы посещали его могилу?
— Летом 1991 года мы с моим сыном Роджером Шерманом Томпсоном, нью-йоркским юристом, приехали в Москву, где нас приветствовали в кругу семьи Маяковского и за его пределами его друзья и поклонники. Когда мы ехали в гостиницу, я впервые увидел монументальную статую Маяковского на площади Маяковского (теперь площадь называется по-старому: Триумфальная. — В.Н.). Мы с сыном попросили водителя нашей машины остановиться. Я не мог поверить, что мы, наконец, стоим здесь! Заметив, что глаза поэта устремлены вдаль, Роджер прошептал: «Мама, я думаю, он ищет тебя».
Я несколько раз был на могиле отца на Новодевичьем кладбище, в его огромном музее на Лубянке и в маленькой комнате внутри этого музея, где он застрелился. Мы с сыном вошли в него. Как странно было оказаться среди отцовских вещей с моим сыном! (Мама всегда считала его внуком Маяковского.) Я сидела в его кресле и касалась его стола, постучала по истертому дереву. Я положил руку, помню, на календарь, открытый навеки 14 апреля 1930 года, в день его последнего вздоха на земле. Мои чувства невозможно описать! Когда я открыл ящик стола, чтобы убедиться, что он пуст, я почувствовал, что его руки когда-то касались того же дерева. Я чувствовал, что он был там со мной. Это был первый раз, когда я мог прикоснуться к вещам, которыми он пользовался каждый день, к обычным вещам. Точно такой же комфорт я чувствовала, когда сидела в красном бархатном кресле, в котором моя мама в последние годы занималась рукоделием, читала книги, слушала музыку и встречалась с друзьями, интересующимися русской культурой.
На могиле отца на Новодевичьем кладбище, у его надгробия, я встал на колени и перекрестился на русский манер. Я привезла с собой небольшую часть праха матери. Голыми руками я перекопал землю между могилами отца и его сестры. Я положила туда пепел, засыпала его землей и травой и полила это место своими слезами. Я целовал русскую землю, которая прилипла к моим пальцам.
С того дня, как умерла моя мать, я надеялся, что когда-нибудь часть ее воссоединится с человеком, которого она любила, с Россией, которую она любила до конца своих дней. Никакая сила на земле не могла помешать мне принести прах моей матери в русскую землю на фамильную могилу Маяковского! Менее чем через месяц после моего возвращения в Москву я был потрясен, узнав, что советское правительство накопило коллекцию «больших мозгов» для 67-летнего научного исследования, целью которого является определение анатомических корней гениальности моего отца. Среди них был мозг Маяковского, но мне в России об этом никто не сказал.
— Какое образование Вы получили? Кто работал?
— Отец, как известно, хорошо рисовал, учился в Московской художественной школе. (Школа живописи, ваяния и зодчества. – В.Н.) Видимо, этот дар я унаследовал от него, так как в 15 лет поступил в художественную школу, затем – в Барнард-колледж, который окончила в июне 1948 года. Какое-то время я работал редактором в широко издаваемых журналах, рецензируя фильмы, музыкальные записи и так далее. Я редактировала вестерны, романы, детективы и научную фантастику — неплохая работа для дочери футуриста. Писал под именем Пэт Джонс научно-популярную литературу на различные темы. Представляю, насколько легче было бы мне публиковаться под именем Маяковского, если бы я выбрал карьеру в «мире литераторов». Но я тяготел к другим жанрам… Я не мог быть ни поэтом, ни драматургом, ни графиком, ни живописцем, потому что меня сравнивали бы с отцом. Я не могла быть переводчиком, лингвистом или учителем языка, как моя мама. Если бы я выбрал любой из этих видов деятельности, я не был бы свободен. Я хотел проложить свой собственный путь к славе и богатству. Может быть, это и не было известностью, но я сделала себе имя как теоретик феминизма и как автор школьных и университетских учебников, теоретических книг и статей по выбранному мною предмету – домоводству. Конечно, не случайно я оказалась в сфере, где ценят женщин и женский труд…
— Вы говорили о сыне, внуке Владимира Маяковского. От кого он?
— В мае 1954 года я вышла замуж за Олина Уэйна Томпсона, который дал мне другое американское имя: Патрисия Томпсон. Этот брак дал мне доступ к хорошим генам американской революции, которые передались моему сыну вместе с моими генами русской революции. Муж отказался дать нашему сыну славянское имя (Святослав), и поэтому его назвали Роджером Шерманом — в честь предка его отца, подписавшего Декларацию независимости и Конституцию штата Коннектикут. После моего развода (после 20 лет брака) меня усыновил второй муж моей мамы. Мне было 50 в то время. Отчим, не имевший собственных детей, пошел на этот шаг, чтобы я стала его наследницей. Именно наследие моей матери и моего приемного отца позволило мне десятилетия спустя прилететь в Москву с моим сыном и несколькими друзьями, чтобы узнать свои корни. Теперь я Пэт в Америке, и русские, армяне, грузины и другие, кто до сих пор любит и уважает память Маяковского, зовут меня Еленой Владимировной.
— Насколько я понимаю, в вас течет русская, немецкая, возможно украинская и грузинская кровь. Кем ты себя чувствуешь?
— Я русский американец, разрываюсь между Россией и Грузией, люблю Армению и армян, испытываю ностальгию по родине моей мамы в Башкортостане и родине маминых родителей на Украине и в Крыму. Добавьте к этому, что семья моей матери — Зиберты и Нойфельды — были немецкого происхождения. В моем сердце я храню любовь к русскому и немецкому наследию.
— Вы собираетесь написать биографию своего отца?
— Нет, но хотелось бы, чтобы его биографию написала женщина. Я думаю, что женщина-ученый лучше большинства мужчин, так много писавших о нем, поймет особенности его характера и личности. Может быть, во мне снова заговорила феминистка (смеется).
— Последний вопрос, Елена Владимировна. Ваше любимое стихотворение Маяковского?
— «Облако в штанах». А я грозовая туча в юбке (смеется).
П.С. Выражаю искреннюю благодарность Марку Иоффе, который помог мне в беседе с Еленой Владимировной Маяковской и в расшифровке магнитофонной записи.
Цветы советского поэта
рождённый в Багдати, Российская империя (ныне Маяковский, Грузия) 19 июля 1893 года, он был младшим ребёнком родителей-украинцев, который, чтобы остаться верным своим убеждениям, завел себе попал в большие неприятности и даже провел несколько лет за решеткой. Он был и остается самым знаменитым поэтом русской революции…
Дамы и господа, позвольте представить вам автора «Пощечины общественному вкусу», «ледокола» из Страны Советов — Владимира Маяковского — поэта, чье бунтарское творчество сделало его одним из самых оригинальных художников русского футуризма * движение, характеризующееся отказом от традиционных элементов в пользу перемен. В частности, в его ранних работах отсутствовала типичная метрическая структура, которую заменили напористые ритмы, преувеличенная образность и уличный язык…
Футуристический разум с древней душой.
[Вот у меня всегда была слабость к литературе, в частности к стихам. И если я позволю себе продолжить, вы будете читать и читать… и читать до тех пор, пока информация не станет слегка неудобоваримой и тема любви не вылетит из головы. Обычно я позволяю себе это во имя моей любви к литературе и наслаждаюсь замешательством, которое я создал, хотя то, чего вы действительно хотите, если я не ошибаюсь, — это прочитать настоящую сказку с немного горьким концом. Это так, или я только что убедил вас?]
Я искренне надеюсь, что вы все еще следите, потому что то, что я собираюсь рассказать о жизни моего любимого бунтаря, на самом деле близко к нашей запутанной реальности… Личная жизнь Владимира оставалась нестабильной до самого ее конца, поскольку он разрывался между несколькими женщинами. кто вдохновил его. Я должен сосредоточиться на тех, у кого было его сердце…
Муза русского авангарда
Вернемся в 1915 год, когда Маяковский встретил Лилю Брик – одну из самых известных и влиятельных женщин в советской культуре, которой также посчастливилось вызывать восхищение у всех мужчин… даже сам Пабло Неруда называл ее «музой русского авангарда»…
Владимир описал это как любовь с первого взгляда и даже утверждал, что все его шедевры написаны как результат его любви к ней и их страстных отношений. Однако, несмотря на то, что Лиля была любовью всей его жизни, в то время, когда они встретились, наш бунтарь встречался с ее сестрой Эльзой Триолет, которая открыла дверь для их возможной встречи. Наша прелестная Эльза однажды осмелилась пригласить Владимира в квартиру Бриков, где он сначала прочитал стихотворение «Облако в штанах», а потом торжественно посвятил его Лиле. Так вот, для пикантности прототипом героини этого стихотворения стала скульптор Мария Денисова, которую он любил не так давно, еще в 19 веке. 14. Не судить, а представить себе ваши лица…
Так или иначе, Лиля стала музой Маяковского. Это общеизвестный факт. Поэт посвящал ей почти все свои любовные стихи, и они даже вместе сыграли в фильме «Закованные кино» в 1918 году. Более того, в 1918 году Лиля и Владимир стали жить вместе, что соответствовало брачно-любовной концепции, которую когда-то существовал [когда люди знали, чего хотят, или считали хорошей идеей посвятить свою жизнь другому живому человеку… и не считали это смертным приговором. Да, старые добрые времена, как говорит прабабушка…]
Вернуться к теме. Владимир привык и к многочисленным любовным связям с другими женщинами. В 1920 году у Маяковского были близкие отношения с художницей Лилей Лавинской, которая родила им сына Глеба-Никиту. Это был не конец. В 1926 году он познакомился с Элли Джонс, которая родила ему дочь Елену-Патрицию, которая скончалась в 2016 году. У всех нас была возможность задать ей вопросы…
У него также были романы с Софьей Шамардиной и Натальей Брюханенко, но пока его любовь к прекрасной Лиле казалась бесконечной, она до сих пор жива где-то там в его творчестве, можно пойти и найти ее.
Честно говоря, она была больше, чем любовницей, она была его музой. Таким образом, она должна была получать роскошные подарки… как насчет автомобиля? Осенью 1928 года 35-летний поэт собирался в дальнюю поездку, которая оказалась всего лишь поездкой во Францию, где он намеревался купить своей музе новый красивый автомобиль. Итак, он оказался в Париже как раз вовремя, чтобы встретиться с Женщиной.
Когда я увидел ее, я влюбился в нее. Все перевернулось во мне.
ПРОЩАЙ ОРУЖИЕ, Хемингуэй
Женщина Его Сердца
Татьяна Яковлева (Источник: Татьяна Яковлева Ведущий дизайнер шляп, режим доступа: https://beautifulrus.com/tatiana-yakovleva-leading-designer-of-hats/) Татьяна Яковлева родилась в 1906 году в Санкт-Петербурге, в профессиональную семью, нашедшую приют в Париже после большевистской революции благодаря самому Андре Ситроену, который был другом известного художника Александра Яковлева (дяди Татьяны), который помогал ему создавать эскизы будущих автомобилей.
Татьяна приехала в Париж в возрасте 19 лет. Одни говорят, что ей требовалось лечение от «капитана всех этих людей смерти» – туберкулёза, а другие говорят, что она использовала это как предлог для отъезда из России, хотя Маяковский действительно встречался с ней в доктора, когда у нее был сильный кашель, поэтому мы должны предположить, что ее болезнь была реальной.
Одно можно сказать наверняка, она была и остается загадкой. Ее невероятная красота вкупе с нежной внешностью и силой характера были ее оружием против холодности мира; то, как эта женщина вела себя, оказалось причиной многих разбитых сердец. В том числе и Маяковского, несмотря на то, что она была его платонической музой.
Я полюбила тебя, когда увидела тебя сегодня, и всегда любила тебя, но никогда раньше не видела…
ПО КОМУ ЗВОНИТ КОЛОКОЛ, Хемингуэй
После первой встречи они поддерживали связь, а некоторые говорят, что виделись друг с другом другой ежедневно, хотя ее сердце оставалось нетронутым. Женщина, отвергнувшая самого Владимира Маяковского… в Париже.
Она помогла ему выбрать машину и позволила продолжить путь (обратно в Москву).
Знала ли она тогда Лилю? …
Знала ли она о его детях? …
Не влюбилась ли она в нашу очаровательную бунтарку? …
От этого мигом вспыхнувшей и не состоявшейся любви, с ним осталась глубокая скорбь, а с нами – волшебное стихотворение «Письмо Татьяне Яковлевой» со словами: «Возьму вас с Парижем на раз-два!»…
Ах, Париж, причина всех наших слез радости, глубоких сожалений и всех этих прекрасных случайностей!
Одно мы знаем наверняка – она была Женщиной, которую нужно помнить, о чем свидетельствуют тонны цветов, каждый букет красивее предыдущего.
Наш мятежный поэт оставил свое сердце в Париже и положил состояние, заработанное на выступлениях, в банке, чтобы покрыть расходы известной парижской цветочной компании, с единственной последней просьбой – прислать букет, составленный из самые божественные цветы своей любимой музе несколько раз в неделю. Компания, конечно же, следовала его указаниям и независимо от погоды и времени года курьеры привозили букеты с единственной фразой: «От Маяковского». Одни говорят, что в 1929 году Владимир решил поехать к Татьяне, но у него возникли проблемы с получением визы. Некоторые утверждают, что именно Лиля Брик повлияла на решение вокруг его визы, тем самым не дав ему выехать за границу. Однако наш гордый поэт прямо сказал: «Если не увижу Татьяну, застрелюсь». Теперь запомните эти слова.
В итоге Владимир остался в Москве, где познакомился с молодой (замужней) актрисой Вероникой Полонской. Его мятежное сердце диктовало ей бросить мужа и бежать вместе с ним, хотя юное сердце не позволяло ей выполнить его просьбу…
Она же была последней, кто видел Владимира перед его трагической гибелью, героем из миллионов забрали его жизнь одним роковым выстрелом, а его последней возлюбленной не было рядом с ним – ни в его жизни, ни в его смерти. Полонская так и не осмелилась присутствовать на похоронах, так как родственники поэта считали ее виновницей…
Снова в Париж…
Даже после горького конца его любовь должна была проявиться в виде… цветов! В частности, гортензии, пармские фиалки, черные тюльпаны, чайные розы орхидей, астры и хризантемы . Татьяна привыкла получать букеты, несмотря на непродолжительность их знакомства. Что лишает меня дара речи, так это то, что его любовь к ней была настолько нежной, что даже казалась нереальной. Согласно так называемым достоверным источникам, они больше не виделись, хотя сам факт существования человека, который так сильно ее любит, повлиял на все, что с ней должно было произойти. Разве не таким образом Луна влияет на все живое на Земле, постоянно вращаясь рядом? Бесконечный цикл.
Благослови беспорядок и извините за паузу!
Даже на следующий день после того, как он застрелился (жесто с моей стороны так выразиться), курьер принес ей еще один букет, сопровождаемый неизменными словами: «От Маяковского».
Некоторые говорят, что большая любовь сильнее смерти, но не каждый может реализовать это утверждение в реальной жизни. Он действительно любил ее? Если да, то почему он не боролся за нее?
Море цветов и ни одной буквы? Есть ли переписка, о которой мы не знаем? Возможно, однажды удастся найти несколько писем, спрятанных за старым деревянным шкафом.
Ты же знаешь, я никого не люблю, кроме тебя. Вы не должны возражать, потому что кто-то другой любил меня.
ПРОЩАЙ С ОРУЖИЕМ, Хемингуэй
Владимир Маяковский никогда не переставал удивлять. Как выше установлено, цветы привозили в 1930-е, когда он умер, и в 1940-е… бульвар
[Кто купит хризантем в военное время , если не большой любовник?, спросила однажды военная дочь]
Если каждый цветок представлял его любовь к ней, то в течение нескольких лет его любовь охраняла ее и даже спасла от холодное прикосновение смерти.
Наконец, союзные войска освободили Париж. И знаете что… Татьяна продолжала получать цветы. На ее глазах росли вестники, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью одной из величайших историй любви.
В конце концов, Татьяна вышла замуж за французского дипломата Бертрана де Плесси с 1929 по 1940 год, когда он был убит немцами при завоевании Франции. Но Маяковский никогда не уходил из ее жизни полностью. Красота одной вечной сказки. Позже она сбежала в Нью-Йорк с дочерью и начала создавать шляпы для Анри Бенделя. В течение года она присоединилась к Saks Fifth Avenue и стала главой салона нестандартных шляп, разрабатывая дизайн с подписью Татьяны дю Плесси, пока ее Salon Moderne не закрылся в 1919 году.63. В 1942 году дизайнер вышла замуж за Александра Либермана — главного редактора Conde Nast Publications.
Но до самого конца, в возрасте 84 лет, цветы шли ей навстречу…
Она сама рассказала свою историю. Это правда, насколько это может быть…
В прекрасный день, в конце 1970-х, Татьяна открыла и поделилась этой великой частью человеческой истории с советским инженером Аркадием Рывиным, который слышал их историю в юности от своей матери. и всегда мечтал попасть в Париж. Татьяна охотно приняла его в комфорте своего дома в Париже. Они часами говорили обо всем и ни о чем на свете, сидя среди цветов – дань легенде о нескончаемой любви. Может быть, он был немного не в себе, чтобы расспросить седую даму о любви ее юности, хотя в конце концов он спросил ее о Маяковском и ее жизни после него. Муза собиралась сделать ему чашку чая, когда ее прервал звонок в дверь…
Букет золотых японских хризантем, как сгустки солнца, был подарен Татьяне с таким же старым, таким же старым «От Маяковского».
Она была легендарной Татьяной Яковлевой, любовью Маяковского, ближайшей подругой Марлен Дитрих и знакомой с Сальвадором Дали, музой Кристиана Диора…
Если два человека любят друг друга, то хэппи-энда быть не может. .
СМЕРТЬ ДНЕМ, 1932, Хемингуэй
Александра
«Я существую здесь и сейчас. Меня мало интересует будущее. Или, точнее сказать, я не верю в будущее. Если немного преувеличить, я не верю, что буду существовать завтра или послезавтра. Более того, я совершенно ненавижу ретроспективу. Эта неприязнь уравновешивается только моим желанием вернуться домой как можно быстрее». – Йоджи Ямамото
Я ученый с футуристическим мышлением и глубокой любовью к литературе и истории.
Мир лиц Владимир Маяковский – советский поэт
« Дора Маар – плачущая женщина
Хо Ши Мин – лидер вьетнамских коммунистов »
Владимир Маяковский – советский поэт
Владимир Маяковский – один из величайших поэтов ХХ века. Его художественные новации сильно повлияли на развитие советской поэзии. Он также был драматургом, сценаристом, кинорежиссером, киноактером, художником, редактором журналов «ЛЕФ» («Левый фронт») и «Новый ЛЕФ».
Владимир Владимирович Маяковский родился 119 июля 1893 года в Багдати, Грузия (впоследствии в его честь переименован в Маяковский). Его отец умер в 1906 году, и семья переехала в Москву.
Будучи студентом, Маяковский стал ярым революционером.
В 1911 году он был принят в Московский институт живописи, ваяния и зодчества. Там он присоединился к гилейской группе художников и поэтов, которая в популярной прессе ассоциировалась с социальной дезорганизацией, хулиганством и анархистской политикой. В этот период он опубликовал свою первую книгу стихов I! (1913), и стал ведущей фигурой авангардного футуристического движения в русской поэзии.
В 1915 году была опубликована его самая успешная книга «Облако в штанах».
Маяковский был горячим сторонником большевистской революции. Писал агитационные стихи.
Его самые политические стихи «150 000 000» (1919) и «Владимир Ильич Ленин» (1924) стали обязательным чтением для каждого советского школьника.
Маяковский много путешествовал в 1920-е годы. Он несколько раз ездил в Западную Европу и в 1925 в Америку.
Владимир Маяковский покончил жизнь самоубийством 14 апреля 1930 года в Москве. Ему было всего 37 лет.
Сергей Меркуров. Посмертная маска Маяковского
Лиля Брик и Владимир Маяковский
Лиля Брик, муза и возлюбленная поэта Владимира Маяковского, была величайшим счастьем в его жизни и величайшей трагедией. Она стала его «дамой сердца» и «королевой», оказала большое влияние на его творчество. До сих пор считается, что Лиля вознесла известного поэта на вершину славы.
Брик не был красив. Маленькая, худенькая, с огромными глазами, она была похожа на подростка. Однако было что-то особенное. Она привлекала мужчин, и они восхищались этой удивительной женщиной.
Лиля Брик и Маяковский
«Она умела быть грустной, капризной, женственной, гордой, пустой, непостоянной, умной и какой угодно», — вспоминал один из ее современников. «Она самая очаровательная женщина, которая знает толк в человеческой любви и чувственной любви».
Ко времени встречи с Маяковским она уже была замужем. Лиля стала женой Осипа Брика в 1912, возможно, потому, что он был единственным, кто казался равнодушным к ее чарам. Их семейная жизнь поначалу казалась счастливой. Лиля, умевшая украсить любой, даже более чем скромный образ жизни, была отзывчива и легка в общении. В их доме собирались художники, поэты и политики.
В 1915 году в их дом приехала сестра Лили Эльза со своим близким другом, поэтом Владимиром Маяковским. Эльза была влюблена и хотела связать свою дальнейшую жизнь с Владимиром. Однако Лиля проигнорировала этот факт и была очень мила и сердечна с новым гостем. Маяковскому она понравилась, и он на коленях просил разрешения посвятить Лилечке свои стихи. Она праздновала победу, а Эльза, сгорая от ревности, не могла найти себе места.
Через несколько дней Маяковский умолял Бриков взять его «навсегда», объясняя свое желание тем, что влюбился в Лилю Юрьевну. Она согласилась, и Осипу пришлось мириться с капризами жены. Маяковский переехал в их дом в 1918 году. Так начался один из самых громких романов прошлого века, их любовный треугольник.
Много лет спустя Лиля говорила: «Я полюбила Володю, как только он начал читать свое стихотворение «Облако в штанах». Я влюбилась в него сразу и навсегда».
В 1919 году Брики и Маяковский переехали в Москву. На двери своей квартиры они повесили табличку: «Брики. Маяковский». Но Лиля и не думала хранить верность молодому поэту. У нее было множество романов, а ее бойфренд чаще уезжал за границу. Он провел несколько месяцев в Лондоне, Берлине и особенно в Париже. Ее сестра Эльза жила в Париже и сообщала о своих любовных похождениях.
Осип Брик, его жена Лиля и Владимир Маяковский
Маяковский всегда возвращался домой с подарками для любимой Лили. Он пытался пережить унижение, лишь бы быть рядом с любимой музой. Иногда она вела себя слишком резко. Много лет спустя она признавалась: «Я любила заниматься любовью с Осей. Мы заперли Володю на кухне. Он очень хотел, хотел присоединиться к нам и плакал».
Летом 1922 года Маяковский и Брики отдыхали на подмосковной даче. У Лили был недолгий роман с Александром Краснощековым, который жил с ними по соседству. Осенью того же года Маяковский стал требовать от нее расставания с новым возлюбленным. Она обиделась и сказала, что не хочет его видеть уже три месяца. Маяковский посадил себя «под домашний арест» и, как рассказала Лилечка, они не виделись три месяца.
В 1926 году, вернувшись из Америки, Владимир сказал Лиле, что у него роман с русской эмигранткой Элли Джонс и она забеременела. Лиля демонстрировала лишь равнодушие и хладнокровие.
Поэт сошел с ума и пытался забыть Лилю, встречаясь с другими женщинами. Однажды, когда он отдыхал в Ялте с другой девушкой Натальей Брюханенко, Лиля всерьез опасалась за «Володину любовь» к ней. Она отправила любимому телеграмму и попросила его вернуться «в семью». Через несколько дней Маяковский приехал в Москву.
Осенью 1928 года он уехал во Францию якобы для лечения. Однако друзья Лили рассказали ей, что Маяковский уехал за границу, чтобы встретиться с Элли Джонс и его маленькой дочерью. Лиля забеспокоилась и попросила сестру «не терять Володю из виду». Эльза, чтобы оттянуть Маяковского от его американского любовника, познакомила его с молодой моделью, русской эмигранткой Татьяной Яковлевой. Сестры не ошиблись. Вскоре после знакомства с Татьяной Маяковский забыл об Элли. Однако он влюбился в Яковлеву, решил жениться на ней и вместе вернулся в Россию. Он даже посвятил Яковлевой стихотворение. Для Лили Брик это означало только одно: она больше не была музой Маяковского.
Татьяна Яковлева
В октябре 1929 года она устроила пышный прием и пригласила много друзей. В середине вечеринки Лиля якобы случайно заговорила о своей сестре, от которой недавно получила письмо. Она решила прочитать письмо вслух. В конце сообщения Эльза написала, что Татьяна Яковлева собирается выйти замуж за знатного и очень богатого виконта. Узнав об этом, Маяковский побледнел, встал и вышел из квартиры. Он так и не понял, что Татьяна ни за кого не собирается замуж. Сестры хотели, чтобы Володя остался с Лилей.
Через полгода Брики отправились в Берлин. Маяковский попрощался с ними на вокзале, а через несколько дней Лиля и Осип получили телеграмму из России: «Сегодня утром Владимир покончил жизнь самоубийством». Это было 14 апреля 1930 года. Он оставил записку, где среди прочих фраз были слова: «Лиля, люби меня».
В год смерти поэта ей было тридцать девять лет. Она прожила долгую и интересную жизнь. Сразу после смерти Маяковского она развелась с Осипом Бриком и вышла замуж за Виталия Примакова. Когда Виталия казнили, Лиля вышла замуж за Василия Катаняна, литературоведа, изучавшего жизнь и творчество Владимира Маяковского. Лиля и Катанян прожили вместе почти сорок лет.
Лиля Брик умерла в 1978 году. Она умерла, выпив большую дозу снотворного.
До последних дней не снимала кольцо, подаренное Владимиром Маяковским.
Маяковский – редактор журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ»
Маяковский – кинорежиссёр и актёр
Владимир Маяковский – советский поэт
Маяковский – драматург и сценарист
Маяковский на встрече с людьми
Маяковский – великий советский поэт
Владимир Маяковский – советский поэт
Владимир Маяковский – один из величайших поэтов ХХ века
Лиля и Маяковский в Крыму, 1926 год
Маяковский в образе хулигана
Маяковский революционер. Владимир Маяковский о революции
Тебя,
освистали,
осмеяли батареями,
тебя,
изъязвили клеветой штыков,
Я восторженно поднимаю
над руганью
торжественной одой
«О»!
«Ода революции»
Маяковскому принадлежит особая роль в русской поэзии ХХ века. Он первый отдал свой могучий талант революционному обновлению жизни. Маяковский был глубоко убежден, что революция и поэзия нужны друг другу, и сделал решительный шаг, превратив поэзию в активного участника митингов, демонстраций, дебатов. Для Маяковского работа над агитационными плакатами РОСТА становится не только его формой участия в революционной борьбе, но и лабораторией, в которой он, по его собственным словам, освобождал поэзию «от поэтической шелухи на темы, не допускавшие многословия».
Ярким примером таких поисков является антология Маяковский-Родченко. Классика конструктивизма», в который вошли три поэтические работы Владимира Маяковского в оформлении известного мастера русского авангарда, дизайнера и фотографа Александра Родченко: «Об этом», «Сергею Есенину», «Разговор с финансовый инспектор о поэзии». Использование Родченко фотомонтажа в дизайне стало принципиально новым словом в истории оформления книги в литературе ХХ века. Впервые автор поэмы попал на иллюстрации как реальный персонаж благодаря фотопортретам, сделанным Абрамом Штеренбергом и другими фотографами в 1923. Во второй части книги приведены отрывки из воспоминаний Родченко «Работа с Маяковским» с 1915 по 1930 годы, описаны встречи, споры, совместная работа над рекламой в 1920-е годы.
Захватывающая дух панорама жизни Владимира Маяковского, не окрашенная ни советской идеологией, ни борьбой с ней, разворачивается в книге Бенгта Янгфельдта «Я» мне мало. Революция/любовь Владимира Маяковского. Известный писатель, переводчик, знаток русской литературы XX века Янгфельдт откровенно и подробно рассказывает о водовороте личных, политических, литературных страстей, оказавшихся для Маяковского роковыми. «Мне мало» впервые дает уникальный шанс по-настоящему увидеть и понять Маяковского. Книга содержит множество уникальных фотографий, документов, оригинальных рисунков из личного архива Лили Брик и архива британской госбезопасности.
Хочу делать социалистическое искусство
Владимир Маяковский
Маяковский своим даром выразил пафос эпохи, сутью которой были мировые и гражданские войны. Его революционный дух — это дух нового времени, захваченный талантом, пришедшим на смену чеховской эпохе. Атмосфера неустойчивости, неустойчивости, нервозности, беспокойства сменилась атмосферой ненависти при всеобщей конфронтации, идейной и классовой непримиримости.
Блок открыл это основное чувство эпохи, уже в «Двенадцати» он писал о ненависти ко всему «не нашему». В отличие от Блока, слышавшего в революции музыку катастрофы, Маяковский уловил марширующий ход времени.
Прочитаем стихотворение «Левый марш», 1918 год . Она была написана специально для выступления перед матросами в Матросском театре бывшего Гвардейского экипажа.
Развернуться на марше!
Вербала не место для клеветы.
Тише динамики!
Ваше
слово,
Товарищ Маузер.
Достаточно, чтобы жить по закону
, данному Адамом и Евой.
Давайте продолжим историю.
Осталось!
Осталось!
Осталось!Эй, синие блузки!
Рейте!
За океаны!
Или
линкоров на рейде
на острые кили наступили?!
Пусть будет,
скалится корона,
поднимает вой британский лев.
Коммуну нельзя покорять.
Осталось!
Осталось!
Осталось!Там
за горами горя
солнечный край недостроен.
От голода
За морем
Напечатай миллионный шаг!
Пусть шайка окружит наемного,
сталь льют лей, —
Россия не будет под Антантой.
Осталось!
Осталось!
Осталось!Помутнеет ли орлиный взор?
Будем смотреть на старое?
Крепи
у горла мира
пальцы пролетариата!
Грудь вперед храбрый!
Закрой небо флагами!
Кто идет справа?
Осталось!
Осталось!
Осталось!
Вопрос
Найдите в стихотворении специфические признаки революционной эпохи. Как вы думаете, какова их роль в установлении контакта между поэтом и аудиторией, к которой обращен «Левый марш»?
слово учителя
Припев «Левая» организует ритм марша. Оно становится ключевым словом и помещается в заголовок. Слева — организованный, дружный, правильный, напористый марш матросов, отправляющихся в путь «За океаны!», «За голод, за чуму морскую» в «солнечный край без конца». «Печатать миллионный шаг», давая «слово товарищу Маузеру», «смелой грудью вперед»!
Закрывая небо флагами, «на марше», «стальные извивающиеся лей*» идут против «наемная шайка» , против «Антанты» с твердым желанием не допустить «Россия была Антанта» , готовый «прижать пальцы мира к горлу пролетариата» . Лирический герой поэмы – герой коллективный, спаянный единой волей, стремящийся к цели.
____________
* «Леева» — неологизм Маяковского от слова «наливать». Стальные леи — потоки стали.
Разбивка стиха на короткие строки, слова становятся типичными для поэта, особенно ярко проявляется аллитерация в этом стихотворении: много -R- переплетаются с –l-, -in-, -i-
Маяковский широко использует расширенные метафоры:
Помутнеет ли орлиный взор?
Будем смотреть на старое?
Закрепите мир на горле
Пролетариатские пальцы!
Поэма приобрела широкую известность и породила массу подражаний.
Маяковский ждал революции, жаждал ее, предсказывал ее, это была его стихия, он посвятил свою «Оду», 1918 .
Вопрос
Каково значение антитезы в этом стихотворении?
Ответ
Антитеза пронизывает все произведение. Оксюмороны, характеризующие революцию, строятся на антитезе: «О, скотина! / О, ребячество! / О, копейка / О, здорово!» . Антитеза передает непоследовательность, «двуликость» революции, которая может превратиться в «стройное здание» и в «кучу развалин» . Революция «отправляет матросов / на тонущий крейсер, / куда / где забытый / мяукает котёнок» , она же «Седых адмиралов гонит прикладами / вниз головой / с мостика в Гельсингфорс» . Последние строки раскрывают сущность этих противопоставлений революции — отношение к ней обывателя и человека будущего, поэта: «Ты, мещанин / — о, трижды будь ты проклят! — / и моя, / поэтически / о, четырежды прославься, блаженная!
Обыватель, то есть обычный человек, может послать свои проклятия революции — дни его сочтены. Есть, грубо говоря, два класса: «мы», сконцентрированные вокруг парии большевиков (обратите внимание, как лирическое «я» заменяется лирическим «мы»), и «они», все остальные — троцкисты, деникинцы , попы, кулаки, вредители и т.п. быть сметенным. Это логика революции. Жестокость, согласно этой логике, есть лишь средство для достижения великой цели: сделать нового счастливого человека в новом мире, преображенном революцией.
Упражнение
Найдите в стихах Маяковского художественное воплощение идей революции: «Товарищу-подростку», «Перекопский энтузиазм», «Владимир Ильич!» «Молодая гвардия», «Марш 25 тысяч», «Барабанный бой», «Урожайный марш» и др. (по желанию) .
Вопрос
Как утверждаются в творчестве Маяковского две главные темы: образ революции и образ нового человека (часто поэта)?
Ответ
Часто эти темы тесно переплетаются. Поэт чувствует себя борцом революции, считает долгом и честью служить ей. В стихотворении «Приказ по армии искусства» он восклицает: «Моя революция!» — и зовет — «На баррикады! — / баррикады сердец и душ» , подгоняет своих товарищей-футуристов: «Хватит гулять, футуристы, / прыгать в будущее!» . Поэт считает, что новое искусство играет решающую роль в революции: «Все Советы не двинут войск, / если музыканты не пойдут» . Революция, как кажется поэту, дала свободу действий, и действовать надо с размахом:
Хватит копеечных истин.
Сотри старое из своего сердца.
Улицы — наши кисти.
Квадраты — это наши палитры.
Книга времени
тысячный
Дни революции не спеты.
На улицы, футуристы
Барабанщики и поэты!
Вопросы
Изменил ли Маяковский свои взгляды после революции?
Ответ
Находим отголоски предоктябрьской лирики с лозунгами из стихотворения «150 000 000», из стихотворений «Орден по Армии художеств» и др.: «Партия — миллионопалая рука, сжатая в один разящий кулак»; «Погоняем коня истории…»; «Время пуль / Осенить стены музеев» и т.д.
Задача поэта, по Маяковскому, помогать общему делу борьбы за социализм средствами искусства. Для этого он перешел на работу в Российское телеграфное агентство (РОСТА), в «Окна сатиры», где за два года сделал около трех тысяч плакатов. Жанр плаката, конечно, не поэзия, но нужно делать то, что полезно для революции, считал Маяковский. Этот критерий — полезно или вредно для революции — стал главным в его творчестве.
Демонстрация плакатов
В работе над плакатами в Окнах Сатиры Маяковский проявил свой сатирический талант. Если в дореволюционные годы сатира поэта была нацелена на «жирных» , на «буржуазных» , то в двадцатые годы мишенью сатиры стали враги революции. Этих врагов не нужно искать далеко; они разлагают революцию изнутри.
В стихотворении «О дряни» (1920–21) Маяковский наносит удар по мещанству.
Слава. Слава, слава героям!!!
Тем не менее,
им
отдали должное.
Теперь
давайте поговорим
о ерунде.Утихли бури революционных недр.
Советская солянка превратилась в грязь.
И вылез
за спину РСФСР
морда
мещанину.(Вы не поверите мне на слово,
Я вовсе не против класса буржуазии.
Мещане
без различия сословий и сословий
похвала моя.)Со всех необъятных русских полей,
с первого дня советского рождения
слетались
спешно меняя оперение,
и расселялись по всем учреждениям.Голые от пятилетней сидячей задницы,
крепкие как умывальники,
до сих пор живут
тише воды.
Построены уютные кабинеты и спальни.А вечером
та или иная мразь
для жены.
За роялем учится, смотрит,
Говорит,
Из самовара раскручивается:
«Товарищ Надя!
Прибавка к празднику —
24 тыс.
Ставка. чтобы из штанов
выглядывать
, как коралловый риф!»
И Надя:
«А я с парадными эмблемами.
Без серпа и молота ты не появишься на свете!
Что
сегодня
Я буду фигурировать
на балу в Реввоенсовете?!»
На стене Маркс.
Аля рама.
На «Известиях» лежит, котенок греется.
А из-под потолка
завизжала
бешеная канарейка.Маркс глядел со стены, глядел…
И вдруг
открыл рот
да как закричать:
«Нити перепутали революцию с мещанскими нитями.
Страшнее Врангеля мещанский быт.
Быстрее
свернуть головы канареек —
чтоб коммунизм
не били канарейки!»
Вопрос
От какой опасности предостерегает Маяковский?
Ответить
Мелкий буржуа есть враг, переодетый советским рабочим, считает Маяковский. Поэт издевается над «подонками» способными приспособить «измененное оперение» , к новым условиям, накрутить себе «удобные комнаты и спальни» . Мещанин опасен тем, что он ловко втирается в государственный аппарат, порождая болезнь бюрократизации учреждений. Ужасна и атмосфера, которую несет в себе мещанство: так удобно ему «в грязи» .
Вопрос
Какую роль играют детали в стихотворении?
Ответить
Маяковский выразительно рисует детали быта: непременную алую раму для портрета Маркса; газета «Известия», которая служит подстилкой для котенка. На этом фоне самодовольный «подонок», советский чиновник, заботящийся только о собственном благополучии, и его жена «товарищ Надя», для которой серп и молот — эмблемы революции — лишь непременный узор. на платье.
Такие люди только опошляют идеи, связанные с революцией. Даже слово «реввоенсовет» оказывается связанным для «товарища Нади» с балом, на который она собирается «фигурой» .
Вопрос
Какие еще приемы сатирического изображения есть в стихотворении?
Ответ
Слова сокращенного словаря подчеркиваются их положением в конце строк: «Мурло-торговец»; «жопа»; «мразь»; «Пасифик Галифис» . Выразительная гипербола: «наболел от пятилетнего сидения сзади, / крепок, как умывальники» . Мелкобуржуазный символ — канарейка — оказывается хуже Врангеля. В общем, вырисовывается абсурдная картина. Это настолько возмутительно, что портрет Маркса срывается и «кричит» охранник. Эксцентрический вывод стихотворения: «Спешите / катите головы канареек — / чтобы коммунизм / не был побит канарейками!»
Читаем и анализируем стихотворение «Сидящая» (1922)
Маленькая ночь превратится в рассвет,
Я каждый день вижу
кто главный
кто в ком
кто в политике
кто на свете
народ расходится по учреждениям.
Дождь на бумажных вещах
как только заходишь в здание:
выбрав из пятидесяти —
самое главное!-
сотрудники идут на собрания.Вы подадите:
«Аудиенцию могут дать?
Хожу с тех пор, как она.»-
«Товарищ Иван Ваныч ушел сидеть —
союз Тео и Хукона.Вы подниметесь на сотню ступенек.
Мир не мил.
Еще раз:
«Через час сказали прийти.
Сидит:
Покупка флакона чернил
Губка кооператив.За час:
без секретаря
без секретаря
голый!
Все до 22 лет
на комсомольском собрании.Снова взбираюсь вверх глядя на ночь
на верхнем этаже семиэтажного дома.
«Приезжал товарищ Иван Ваныч?» —
«На встречу
А-бе-ве-ге-де-э-же-зе-кома.в ярости,
на встречу
ворвался в лавину
изрыгая дикие проклятия дорогой.
И вижу:
половина народа сидит.
О чертовщина!
Где вторая половина?
«Убит!
Убит!»
Сплю, орать.
От страшной картины сошел с ума разум.
И слышу
самый спокойный голос секретарши:
«Она на двух заседаниях сразу.В день
встреч на двадцать
надо поторопиться.
Вам неизбежно придется расстаться.
До талии здесь
, а там другое
«.От волнения не заснешь.
Раннее утро.
Мечтаю встретить раннюю зарю:
«О, хотя бы
ещё
один сеанс
по поводу искоренения всех собраний!»
Преувеличение происходящего приобретает страшную картину: «половина народа сидит на митинге», а другая половина — на другом митинге, так как за один день надо успеть на двадцать митингов.
Посетителя просят прийти через час, приходит — уже очередная хреновая встреча. Он в ярости врывается на собрание, «извергая дикие проклятия дорогой» .
Спокойствие чиновников резко контрастирует с негодованием приезжего ( «самый спокойный голос» ), привыкшего к официальному рвению, измеряемому количеством митингов. Основная мысль сатирического стихотворения-памфлета сформулирована в виде афоризма: «О, хоть бы еще одно собрание по поводу искоренения всех собраний!» .
Если в начале 1920-х она казалась неожиданной, резкой, то со временем стала трюизмом и не теряет своей актуальности.
Через революцию Маяковский обретает родину, которой, казалось, никогда не существовало для него прежде. В его произведениях царит гордость за свою революционную эпоху. Восприняв революцию как первый акт преобразования жизни, поэт ищет людей, способных продолжить дело строительства новой жизни.
Он увидел в Ленине воплощение мечты об идеальном человеке. Поэма «Владимир Ильич Ленин» (1924) посвящается ему: «Сердце голосует — обязан написать по долгу службы» . Хотя Ленин подчеркивает черты «самого земного» человека, этот образ сильно идеализирован.
К десятилетию Октября стихотворение «Хорошо!» была написана книга, в которой показано пробуждение сознания масс людей, а революция дана как исторически неизбежное и организованное явление. В конце стихотворения — настроение победоносной эйфории: «И жизнь хороша, и жизнь хороша!»; «Хвала, молот и стих, / земля юности» . Многие строки этого стихотворения стали афоризмами, лозунгами советского времени: «Прославляю Отечество, которое есть, / но трижды — которое будет»; «А я, / как род человеческий, / рожденный / в труде и в бою, / воспеваю / отечество мое, / республику мою!»
Маяковскому, как мы видели, был присущ не только оптимистический, но и критический взгляд на настоящее и будущее. Это выражалось как в стихах, так и в драматических произведениях поэта. Об одном из них мы поговорим на следующем уроке.
Литература
С.Ю. Горинова, С.И. Горинов. Владимир Маяковский. // Русская литература ХХ века. Пособие для старшеклассников, абитуриентов и студентов. Под редакцией Т.Н. Нагайцева. СПб: «Нева», 1998
Мариэтта Чудакова. Владимир Владимирович Маяковский // Энциклопедия для детей «Аванта+». Том 9. Русская литература. Часть вторая. ХХ век. М., 1999
Сам Маяковский. Очерк жизни и творчества поэта Кассиля Льва Абрамовича
«My Revolution»
deeds,
blood
with this line,
nowhere
unemployed,
I praise
fired by a red rocket
Октябрь,
проклятый
и воспетый
пулями знаем!
Для Маяковского не стоит вопрос — принимать или не принимать. «Моя революция» Ходит в Смольный, работает.
30 ноября на большой митинг приходят художники. Луначарский обращается к ним с предложением: пусть все помогают Советскому правительству своей работой. Многие отказываются. Некоторые уходят с собрания. Крики и споры. Тогда Маяковский встает и перекрывает шум своим басом:
— Предлагаю поприветствовать новую власть и выйти с ней на связь!
«Дела по горло, рукава по локоть», берется за дело, организует газету об искусстве — «Искусство Коммуны». Его зовут в Прибалтику. Он читает матросам специально написанный для них, ныне знаменитый «Левый марш» — одно из самых боевых произведений революционной поэзии. Этот марш запомнился миллионам людей.
Кто идет справа?
Маяковский приезжает в Москву. Ночью он приходит в кафе поэтов в Настасинском переулке. Какие-то подозрительные личности из числа анархистов, увешанные бомбами и револьверами, затевают скандал. Но вот, перепрыгнув через стол, одним прыжком перебравшись на сцену, фигура Маяковского возвышается над головами скандальных, и голос его, бесспорный и сплющенный, прекращает разом все возникшие ссоры:
— Я читал революцию!
Его голова уже гудит от будущих строк от Mystery Buff.
Но при этом он пишет сценарии к фильмам и сам снимается в фильмах: «Барышня и хулиган», «Не рожден для денег» (по мотивам «Мартина Идена» Джека Лондона), «Закованные фильмом». Даже здесь, на случайной для него работе, Маяковский как киноактер находит совершенно новые актерские приемы. Его движения на экране убедительны, просты и свободны. Он ни на кого не устремляет демонические глаза, как это делали в то время известные киногерои. Он идет по мерцающему полотну упруго и легко, как в жизни. Выражение его лица скупое, размеренное. Он не суетится. Маяковский много лет назад угадал стиль современного кино.
Осенью 1918 года он прочитал своим друзьям большую драматическую поэму, рецензию на только что написанную пьесу. В нем рассказывается о борьбе рабочего класса против капиталистов, о победе революции, о гибели старого мира. Эта штука называется «Таинственный бафф». Его форма напоминает старинные средневековые представления на религиозные темы – мистерии. Но в «Мистерии Буффе» приемы церковного изложения подчинены требованиям шутовства — веселого сатирически-фарсового представления.
«Мистерия-буфф» будоражит споры и разговоры своей смелостью, изобретательностью, универсальным размахом описываемых событий, озорством и изысканностью реплик.
Революция изображена в нем в виде потопа, от которого бегут буржуи. Буржуа возводят ковчег. Семь пар «чистых» парусов в ковчеге — буржуи. С ними семь пар «нечистых» — это рабочие, которых уговорила буржуазия. В ковчеге разыгрываются бурные события. «Чистые» стремятся захватить власть над ковчегом, «нечистые» поднимают бунт. Буржуя бросают в воду. По совету человека-агитатора рабочие отправляются на поиски земли обетованной. Эта земля — Советская Россия.
Старые актеры с негодованием отказываются играть в этой кощунственной, кощунственной пьесе. Даже слушая ее, они тихо крестятся, повторяя: «Свят, свят…»
Долго не могут найти театр, который поставил бы «Мистерию». Наконец, для нее временно предоставлен Музыкально-драматический театр — здание консерватории. Накануне спектакля в Ленинграде вывешивают странные афиши: «7 ноября, в ознаменование первой годовщины Октябрьской революции, будет поставлена пьеса Маяковского «Мистерия Буфф». Все желающие сыграть в этом спектакле изволят прийти в помещение Тенишевского училища… Там их выберут, роли распределят.
Желающие поиграть в «Таинственный бафф» бегут в Тенишевскую школу. Идут рабочие, матросы, полуграмотные люди, готовые заучить текст ролей понаслышке и сыграть в революционном спектакле. Распределяются роли, проводятся репетиции. Спектакль запланирован на 7 ноября.
Плакаты не печатаются. Сам Маяковский раскрашивает плакаты вручную по наведенному контуру. Горничная Тоня ходит по городу и прибивает обойными гвоздями развеваемые ветром постеры:
Коммунальный театр музыкальной драмы. Седьмого-восьмого ноября мы, поэты, художники, режиссеры и актеры, отмечаем годовщину Октябрьской революции революционным спектаклем. Нам будет дан «Тайна-баф», героико-эпический и сатирический образ нашей эпохи, созданный Владимиром Маяковским. Первая сцена: Белые и Верующие бегут от Красного Потопа. Вторая карта: Ковчег. Чистые подсовывают короля и республику нечистым. Вы сами увидите, что из этого выйдет. Третья карта: Ад, в котором рабочие отправили в ад самого Вельзевула. Четвертая карта: Рай. Большой разговор между батраком и Мафусаилом. Пятая карта: Коммуна; солнечный праздник вещей и рабочих.
«Человек простой» играет сам Маяковский.
Кроме того, он режиссер, руководит актерами, учит их читать стихи, борется за каждую мелочь, получает гвозди.
А в день спектакля трое исполнителей куда-то сбежали, и автору предстоит сыграть в своей пьесе еще две роли: Мафусаила и одного из чертей.
Некоторые считают эту пьесу «самой веселой вещью в русской литературе после «Горя от ума»». Пьеса Маяковского очень интересует рабочих, но поборники классического театра быстро снимают «Мистерию Буфф» из репертуара, так как она кажется «недоступной для понимания рабочих масс».
Маяковский ездит со своей «Тайной» и другими вещами на заводы. Его встречают радостно и шумно. Его приветствуют, его слушают и понимают.
Весной переезжает в Москву.
В конце года в печати появляется безымянное, неподписанное стихотворение «150000000». В нем рассказывается о возможном столкновении Советской России с капиталистическим миром. Автором этой полуфантастической поэмы является как бы сам советский народ, насчитывавший в то время полторы сотни миллионов человек. «Сто пятьдесят миллионов — имя автора этой поэмы». Но своеобразный строй и ритм стиха, его энергия и громоподобные раскаты, пружинящая сила каждой строки позволили читателю быстро разгадать автора стихотворения. Все понимали, что это написал Маяковский.
Страна переживает трудные, опасные дни. Республика напрягает все свои силы, отбиваясь от врагов сплошным кольцом фронтов. Маяковский начинает свою блестящую работу в Окнах РОСТА. РОСТА — Российское телеграфное агентство.
Осенью 1919 года в витрине пустующего магазина на Тверской было вывешено первое «Окно сатиры» — плакат, представлявший собой увеличенную страницу сатирического журнала. Через неделю «Окно» заменили на новое. А через четыре недели Маяковский приходит в РОСТА и остается там работать. День и ночь работает в РОСТА, работает поэтом и плакатистом.
Типографии, типографии, литографии уничтожены. А республике нужны плакаты, лубки, лозунги, карикатуры.
Маяковский вместе с коллегами-художниками заменяет работы остановившихся типографий. Приходится действовать с телеграфной, пулеметной скоростью. Они работают в огромном неотапливаемом цехе РОСТА. Потом получают печку – «буржуйку». Дым въедает глаза. Маяковский работает круглосуточно, ложась спать, «подкладывая под голову не подушку, а простое полено, чтобы не проспать и успеть вовремя обвести ресницами разных Юденичей и Деникиных».
Приходят свежие телеграммы. Они даны Маяковскому. Он выбирает самое необходимое, намечает темы, пишет текст, раздает работы другим художникам. Сначала изготавливаются макеты плакатов, затем вырезаются трафареты. По этим трафаретам соответствующие места на подготовленных листах закрашиваются разными цветами.
Так одновременно рисуется много однотипных плакатов. Под каждым рисунком поэтическая подпись, злободневный стих — строфа, волнующая, призывающая, насмешливая, сокрушающая.
Маяковский эти стихи придумывает, трафареты сам делает. Он рисует, рисует, сочиняет. И вот уже свежие плакаты выставляются на витринах РОСТА: на углу Тверской и Брюсовского переулка, в пустой витрине бывшей кондитерской, на углу Кузнецкого и Петровки, на Сретенке, у Сухаревской площади, на Серпуховке, у Страстной .
А у «Окна» уже собралась публика, ожидающая новостей с фронтов гражданской войны, новых плакатов, новых стихов.
Маяковский выполняет эту работу «не только со всей силой серьезности и мастерства». Он пытается революционизировать вкус, поднимает уровень плакатного искусства. Он считает, что работа в РОСТА очищает язык «от поэтической шелухи» на темы, не допускающие многословия.
В этих коротких, веселых, звонких и гневных титрах Маяковский дает пародию как на старые песни («Жил-был английский король, весь в горностаях», «Три битых генерала»), так и на известную небылица («Колчак, Деникин и Юденич, буржуйские вести пришли в Россию»), и смешная азбука, и переделанные поговорки («Нашел козла на камне» — по адресу Юденича, который разбил себе лоб о неприступности красный Петроград). Он рисует спекулянта, заключенного в тюремную камеру, и подписывает это: «Позволь мне не обедать в тесноте». Изображая Деникина, под картиной он делает выписку из своей сатирической азбуки:
Деникин взял Воронеж.
Дядя, брось, а то уронишь.
Около трех тысяч плакатов было сделано за это время Маяковским. Он составил шесть тысяч подписей.
В то же время он также работает над такими стихами, как утопический Пятый Интернационал. Пишет агитационные брошюры в стихах, сатирические лубки. К этому призывают и другие поэты: «Товарищи, дайте нам новое искусство, такое, которое вытащит республику из грязи».
Он издает «приказы по армии искусств», которые предлагает прочесть «всем эскадронам футуристов, крепостям классиков, удушающим бригадам символистов, обозам реалистов и кухонным бригадам Имажинисты».
Он призывает к объединению всех литературных сил на помощь революции. Он сам направляет всю гневную силу своего таланта туда, где требуется слово умного, культурного, честного поэта.
Рассыпаются кольца фронтов, кончается гражданская война, но Маяковский остается на своем посту, «мобилизованный и призванный революцией».
Молодой советской торговле нужна реклама, и Маяковский пишет великолепные, полные изобретений и игр рекламные плакаты: «Нигде, кроме как в Моссельпроме». Вводятся новые метрические меры длины и веса. Маяковский предлагает выпустить конфеты со стихами, которые объясняли бы новые меры.
Пишет стихи, которые помогают стране бороться с разрухой и разгильдяйством.
Белорукие поэты пытаются высмеять Маяковского, назойливо приставая к нему своими советами, опасаясь, что Маяковский променяет поэтическую силу на пустяки, недостойные великого поэта. Но Маяковский продолжает работать изо всех сил, вкладывая душу, вымысел и мастерство в каждое, казалось бы, небольшое стихотворение на тему. Он работает с большим, искренним интересом к успеху революционного дела.
Маяковский просит напечатать его «летучим дождем брошюр». Он хочет проникнуть своим словом в миллионы сердец. Он стремится в газету. Но противники новой революционной литературы, командующие во многих редакциях, говорят, что Маяковский непонятен рабочим и крестьянам. Тогдашний редактор «Известий» заявляет, что Маяковский ступит на страницы газеты, только переступив через свой труп… Неожиданно уезжает из Москвы в командировку этот лирически настроенный редактор. Сменивший его секретарь редакции, большой знаток Маяковского, решает воспользоваться отсутствием своего начальника, чтобы напечатать в «Известиях» хотя бы одно стихотворение Маяковского, а там будь что будет… И вот 5 марта 1922 марта стихотворение Маяковского впервые появляется в «Известиях». Это ныне всем известный «Prosessed».
Вся Москва смеется над осмеянными Маяковским бюрократами. Секретарь редакции, видя, насколько удачна поэма, уже без особого страха думает о приезде редактора.
А наутро Владимир Ильич Ленин выступает на заседании коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов.
«Я вчера случайно прочитал в «Известиях» стихотворение Маяковского на политическую тему, — говорит Ленин. В своем стихотворении он высмеивает митинги и издевается над коммунистами, что они все сидят и пересаживаются. Насчет поэзии не знаю, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно…»
Это событие огромной важности для Маяковского. Добрый отзыв о вожде пролетарской революции воспринимается поэтом с глубокой радостью. Ведь до этого он только понаслышке знал о том, как Владимир Ильич относится к своей работе. До Маяковского доходят слухи, которые его очень расстраивают. Говорят, Ленин не понимает и не любит Маяковского.
Действительно, Ленин, считавший футуристов чуждыми новой пролетарской культуре, сначала тоже относился к по работы Маяковского с некоторой долей недоверия. Воспитанный на классической поэзии, он не одобрял ломку поэтической формы, на которую шел Маяковский. Кроме того, у Ленина сложилось ложное впечатление о поэзии Маяковского после неудачного исполнения одного из стихотворений поэта артистом, вся манера которого была совершенно противопоказана внутреннему смыслу и звучанию стиха Маяковского. Это случилось, когда Ленина однажды вызвали в Кремль на концерт, устроенный для красноармейцев. Владимир Ильич сидел в первом ряду. Художник продекламировал одно из самых сложных, подчиненных особой игре слов стихотворений Маяковского «Наш марш». Не особо заботясь о смысле стиха, она изо всех сил старалась подчеркнуть только воинственный маршевый ритм:
Бычья привязка дней.
Тележка для медленных лет.
Наш бог бежит.
Наше сердце — барабан.
При этом она все наступала и наступала прямо на Ильича… «А он, — как вспоминала потом Н. К. Крупская, — сидел немного растерянный от удивления, недоумевающий и вздыхавший с облегчением», когда актрису сменили каким-то другим актером.
После окончания концерта Владимир Ильич спросил артистку, почему она выбрала именно это стихотворение.
«Я не спорю, и задор, и задор, и призыв, и живость — все это передается, — сказал Владимир Ильич, — но все-таки мне больше нравится Пушкин…
В феврале 1921 года Ленин вместе с Надежда Константиновна посетила Вхутемас. Студенты окружили Ленина, показывали ему свои рисунки, объясняли их смысл, так как некоторые произведения были не очень понятны…
А Ленин весело смеялся и сам спрашивал у студентов, что они читают, нравится ли им Пушкин.
— О нет! — выпалил кто-то, как позже вспоминала Н. К. Крупская. — Ведь он был буржуа! Мы Маяковский.
Владимир Ильич улыбнулся и сказал, что, по его мнению, Пушкин лучше.
«После этого, — пишет Надежда Константиновна Крупская, — Ильич стал немного добрее к Маяковскому. Этим именем он запомнил вхутемскую юность, полную жизни и радости, готовую умереть за Советскую власть, не находящую в современном языке слов для самовыражения и ищущую это выражение в малопонятных стихах Маяковского.
И, видимо, Ленин все больше «ласкает» Маяковского. Вряд ли он упомянул бы Маяковского в своем выступлении рядом с таким классиком, как Гончаров, которого, по мнению Н.К. Крупской он очень ценил и часто перечитывал.
В те годы было издано чрезвычайно большое количество стихов, и очень показательно, что Владимир Ильич Ленин обратил внимание именно на стихи Маяковского, которые он использовал для иллюстрации некоторых положений своего выступления.
Маяковский твердо завоевывает право голоса в газете. Она опубликована в «Известиях». Затем его стихи регулярно появляются в «Комсомольской правде». Острый глаз поэта-газетчика высматривает в повседневной жизни каждую мелочь, способную повредить краснознаменному строю. Он по-прежнему хлестко и беспощадно хлещет своими строками обывателя, уже успевшего приспособиться к революции.
Маяковский откликается на каждое событие с неутомимой отзывчивостью. Ничто не проходит мимо его зоркого глаза. Он всегда в курсе. Ему не нужно специально подогревать свой интерес к теме, предложенной редакцией. Тема давно живет в нем, обросла материалом и только и ждет подходящего случая, чтобы зазвучать в стихах. А когда ему звонят из редакции, заказывая стихотворение, он говорит: «А у меня оно уже наполовину написано».
Теперь его читает вся страна. Люди научились не спотыкаться на его ступенчатых линиях, они поняли, что эти ступенчатые линии облегчают правильное чтение вслух. Люди уже замечают, что сами стихи Маяковского удобно ложатся «на голос». Эти стихи хорошо говорить. Они прекрасно звучат на улицах, на больших праздниках, на площадях.
И как бы не бубнили надоедливые оппоненты, как бы ни пытались доказать, что Маяковский непостижим, что Маяковский не поэт, как бы они ни старались отравить существование поэта своей злобной болтовней, советская молодежь уже любит Маяковского, любит, знает, считает его поэтом. Стихи Маяковского становятся понятнее и доступнее. С еще большей силой и доходчивостью в них проявляются заложенные поэтом мысли.
Но, неукротимо мчась вперед, бдительный к себе, неутомимо требовательный, он зорко смотрит на свои успехи. Не стало ли оно слишком подходящим для всех, равнодушно читаемым? Ему приготовлен лавровый венок? Кили его броненосцев разгулялись в литературном рейде? Он не хочет быть растерзанным после тяжелой работы, «как цветок с луга». Ему отвратительно благополучно существование мещанина, чья морда «вылезла из-за спины РСФСР». Он пишет стихи «На дряни», о новом обывателе, пытающемся опутать революцию липкими нитями своего оседлого образа жизни.
В новой поэме он безжалостно спрашивает себя:
Может быть, ты пристал к их касте?
Ты отпускаешь свой живот?
в их жизни
в их семейном счастье
ты собираешься через петушка пролезть?!
Маяковский подвергает себя добровольному заключению.
Два месяца сидит, втиснувшись в маленькую комнату на Лубянском проезде; два месяца, проверяя каждое слово, точно меняя строчку за строчкой, он работал над стихотворением «Про это».
Так создается одно из лучших стихотворений Маяковского, полное тревоги и любви. Он сливает здесь в один мощный поток стихов глубоко личные, автобиографические мотивы с вопросами, волнующими целое поколение. Здесь раскрывается самонагое существо поэта, и кажется, что в каждой строчке стихотворения разветвляются окончания его нервов.
Каждому — пуля,
каждому — нож.
И в то же время это поэма непоколебимой веры в будущее, к которому обязательно вырвутся люди из последней трясины еще не совсем сломленного старого быта.
Революция всегда была для Маяковского «нужным хлебом», «жаждущей водой». «Четырежды прославься, благословенная!» — сказал он, имея в виду революцию. Горячими строками стихов он, словно искры, прожигает хамелеоновую маску меняющего свои цвета обывателя.
…с моим дыханием,
сердцебиением
каждым краем выпяченным от ужаса
ноздрями отверстиями,
глазными ногтями,
зубами, скрежещущими в звериный лязг,
шкура ежа,
гнев брови сборы,
триллион раз
буквально —
каждую пору
не приемлю
ненавижу все это.
что в нас
побитые ушедшими рабами…
Потому и сказал, что мало «куртку снаружи поменять, надо вывернуть наизнанку». Он сам проводит внутреннее очищение своей души и призывает к нему других.
Поэт растет вместе со своей страной, радуясь каждому ее успеху, не боясь предстоящей «адской работы». Он с теми, кто «вышел строить и мстить в сплошной лихорадке будней». Он живет напряженно, чувствуя каждым нервом великое творческое напряжение страны.
В своих стихах неоднократно обращается к образу Ленина. В Ленине поэт видит волю и причину революции. «Вечно сердце Ленина будет булькать в груди революции». Но вот стопудовая новость — «удар от Ильича».
Маяковский воспринимает смерть Владимира Ильича Ленина как личное и народное горе.
Он бродит по морозным улицам, замирает в траурных очередях у Дома Союзов, стоит в безмолвном Колонном зале Дома союзов.
Он решил написать длинное стихотворение о Ленине.
Весь 1924 год работал над поэмой. Он тщательно собирает материалы, перечитывает книги, расспрашивает близких Ленину людей. Он снова и снова, тысячу раз примеряет ту форму, в которую хочет отлить стихотворение о Ленине.
«Владимир Ильич Ленин» — стихотворение, посвященное Коммунистической партии России, — лучший литературный памятник Ленину.
С нежностью и уважением, нигде не переходящим в дешевую нежность, Маяковский говорит о Ленине. Широко и точно он обозначает место Ленина в истории. Скорбные строки последней части стихотворения, где описываются похороны Ленина, звучат тяжело, размеренно, мужественно.
В 1925 году, переписанное плотной строкой, без разбивки, на всем протяжении, это стихотворение лежит на дне дорожного чемодана, с которым Маяковский, отправляясь в путешествие, проходит таможенные досмотры в Европе и Америке.
РЕВОЛЮЦИЯ Самолет, на котором мы летели из Мадрида, мягко приземлился в аэропорту Каракаса, где нас встретили дочь и друзья. Через двадцать минут мы были дома. Собаки просто сходили с ума от радости, а наша горничная-индианка, тоже равноправный член семьи, не
РЕВОЛЮЦИЯ В российском дореволюционном обществе сосуществовали три социальных фактора: умирающее дворянство, зарождающийся капитализм и государственно-бюрократический строй. В нашем «медвежьем углу» доминировал третий. доминировал настолько, что
РЕВОЛЮЦИЯ Я поступил в Училище 21 февраля 1917 года. 28 февраля я сидел на подоконнике в белом зале и с полным отчаянием зубрил тезку всей семьи Романовых. Это должен был быть мой первый экзамен, и я боялся получить плохую отметку. я даже не знал своего
Революция Ленин, прототип всех диктаторов ХХ века, имел предпочтения среди писателей и композиторов, но был слишком строгим материалистом, чтобы отвлекаться на искусство. Он не терпел авангарда, и когда футуристы разрисовывали деревья в Александровском саду к 1 мая
КАТАСТРОФА: РЕВОЛЮЦИЯ 1917 КАТАСТРОФА: РЕВОЛЮЦИЯ 1917 КАТАСТРОФЫ: РЕВОЛЮЦИЯ 1917 ГОДА В своем полном развитии все великие революции проходят три характерные фазы. Первая из них — короткая — отмечена радостью освобождения от тирании старого режима и большая
Революция Сергей Михайлович знал все театры, все книжные магазины и любое здание мог нарисовать по памяти. Он знал, пока город неизменен. Но город изменился. Петроград потихоньку начал голодать. Люди ездили в деревню, меняли вещи. Семья Конецких еще не обеднела и
9. Революция В субботу, 26 мая 2001 года, Экклстоун закатил вечеринку в Монако в честь дня рождения Славицы — ей исполнилось 43 года. Обычно он вел очень скромный образ жизни: вернулся домой сразу после шести и съел обед, приготовленный женой на кухне — но на этот раз позаимствованный из
«Моя революция» Делами, кровью, этой строкой, никогда и нигде не нанятой, — прославляю Октябрь, поднятый красной ракетой, проклятый и воспетый, пулями пронзенный! Для Маяковского нет вопроса — принять или не принять. «Моя революция» Едет в Смольный, работает.30
Революция. НЭП А годы между тем шли и шли. Когда началась Первая мировая — «немецкая» — война, моему отцу было шестнадцать лет. Отцовский призывной возраст подошел в 1916 году. Его тоже призвали на службу «царю и отечеству». Добрался до сборного пункта в Ачинске
Революция В ту зиму начались серьезные трудности со снабжением Петербурга продовольствием. Рабочие бастовали — требовали хлеба. Полиции оказалось недостаточно для поддержания порядка в столице и были вызваны казачьи воинские части. Ходили слухи, что в
Вас,
освистали,
осмеяли батареями,
вас,
изъязвили клеветой штыков,
восторженно подниму
над матом
торжественная ода
«О»!
О животное!
О, детка!
Ой, копейки!
О, здорово!
Какое у тебя другое имя?
Как ты снова повернешься, двуличный?
стройное здание,
груда щебня?
машинисту,
запыленному углем,
горняку, прорывающему толщу руд,
ругаться,
клянусь благоговейно
восхвалять человеческий труд.
А завтра
Блаженнейший*
стропила собора
возводит напрасно, моля о пощаде,
ваши шестидюймовые тупоносые кабаны
взорвать тысячелетие Кремля.
«Слава». *
Хрипы на смертельном полете.
Визг сирен сдавлен.
Вы отправляете моряков
на тонущий крейсер
туда,
где забытый
котёнок мяукнул.
А потом!
Крики пьяной толпы.
Лихие усы вьются от силы.
Окурки преследуют седовласых адмиралов
вверх ногами
с мостика в Гельсингфорсе.
Вчерашние раны зализывают и зализывают,
и снова вижу вздутые вены.
Обыватель ты
— Будь ты проклят трижды! —
и мой,
поэтически
— О, четырежды прославься, блаженная! —
В. Маяковский задолго до Октябрьской революции жаждал больших социальных потрясений. Поэт-бунтарь люто ненавидел окружавшую его буржуазную буржуазную жизнь. Примкнув к большевикам, Маяковский полностью поддержал их стремление к полному разрушению старого мира. Он написал много стихов, прославляющих революцию. В 1918 марта он посвятил этому грандиозному событию произведение «Ода революции».
Маяковский в своем творчестве всегда стремился к максимальной правдивости. Он терпеть не мог умолчаний и замалчивания фактов. Поэтому его произведения звучали слишком резко даже для убежденных революционеров. Официально утвержденной была идеализация победы коммунизма. Они предпочитали не упоминать об ужасах и зверствах революции. Поэтому стихотворение Маяковского выделяется на общем фоне возносимых похвал.
Естественно, свою «Оду» поэт тоже начинает с «торжественного «О»». Но при этом он дает оборотам свои, определения, не укладывающиеся в установленные рамки: «звериный», «ребяческий», «копеечный». За этими словами стоят убийства, насилие, грабежи и голод. Маяковский тут же окрестил революцию «двуликой». Он видит, что вместе с победой нового справедливого общества («стройное здание») оно принесло стране разруху («груда развалин»).
Маяковский не был, в отличие от многих фанатиков революции, палачом и садистом. Его громкие слова в поддержку насилия (например, в «Левом марше») были лишь поэтическим преувеличением, мощным средством эмоционального воздействия. Обладая чуткой и отзывчивой душой, Маяковский по-своему жалел тех, кого уносил революционный вихрь. Поэтому вместе с победоносными «машинистом» и «шахтером» он упоминает о молитвах храма Василия Блаженного. Нескрываемая боль чувствуется в описании жестокой расправы «пьяной толпы» над «седыми адмиралами». Во имя революции на самом деле были совершены ужасные преступления, которым нет оправдания. Причем чаще всего жертвами становились невиновные люди, имевшие весьма отдаленное представление о политике.
Автор не забывает сказать о «вскрывшихся венах» людей, которые не смогли принять или пережить происходящие изменения. Эти потери также нельзя игнорировать. Маяковский считает логичным и естественным, что обращение к революции звучит трижды «Ах, черт тебя побери!». Сам поэт, беспристрастно взвесив все положительные и отрицательные стороны, выносит свой вердикт революции: «Четырежды славься, блаженна!».
В Оде революции Маяковский безусловно прославляет победу большевиков. Но в то же время он не закрывает глаза на беды, которые принесла России революция. Создание подобного произведения в 1930 с. по крайней мере, это могло вызвать подозрение со стороны властей.
Одним из важных событий юбилейного года стал приезд из Нью-Йорка внука Владимира Маяковского Роджера Томпсона. Он подарил в Москве третье издание книги своей матери Елены Владимировны. Он называется «Маяковский на Манхэттене. История любви с отрывками из воспоминаний Элли Джонс. В США автор больше известна как Патрисия Томпсон. Дочь великого поэта планировала отпраздновать свое 9 лет0-летие в Москве во время празднования 125-летия отца. Однако, к сожалению, она не дожила до этого дня, скончавшись в возрасте 89 лет. Американские потомки Новое издание книги содержит еще больше фотоматериалов о поездке поэтессы в Нью-Йорк в 1925 году — из фондов Государственного музея В.В. Маяковского, из собрания Российского государственного архива литературы и искусства, из личного архива Елены Владимировны. Вот письма от его возлюбленной Элли Джонс. Внук поэта посетил сайт Государственного музея В.В. Маяковского «Квартира на Большой Пресне». Именно здесь организована выставка «Дочь», посвященная матери Роджера — Патриции Томпсон. Сын исполнил ее волю и поспособствовал передаче семейного архива и мемориальных предметов Московскому музею. Среди новых поступлений было много редких документов и неожиданных фотографий, которые недавно были оцифрованы и размещены на сайте музея. Архивные поиски Изучая бесценные свидетельства эпохи, сотрудники Самарского музея модерна обнаружили нечто удивительное. На одном из фото девушка позирует на фоне знаменитой «Дачи со слонами», построенной в Самаре Константином Головкиным! Кто она? Это была нить, которая позволила начать архивные поиски. Ключом к ним стала девичья фамилия Элли Джонс, Зиберт. Работники музея сравнили портреты этой красавицы, написанные Давидом Бурлюком и самим Маяковским, с фотографиями, найденными в архивах. И сомнения исчезли. Несомненно, это один и тот же человек. Елена Жидкова, сотрудница Музея модерна, рассказывает: — Мы обнаружили, что портрет Давида Бурлюка 1925 изображена американская любовница Маяковского Элли Джонс, родившая ему единственного ребенка. А на фотографиях, сделанных в 1922 году в Самаре на даче Константина Головкина, Елизавета Петровна Зиберт, занимавшаяся с беспризорниками в приюте, располагавшемся на бывшей купеческой даче. Да, это та самая девушка! И то, что она жила в Самаре, стало для историков настоящим откровением. Далее музейщики восстановили всю биографию девушки из Поволжья, ставшей гражданкой США. Узнали, что Елизавета Зиберт из башкирского села Давлеканово. Дочь немецких колонистов-меннонитов. Ее отец, Петер Зиберт, был расстрелян большевиками. В годы страшного голода в Самаре оказалась совсем юная девушка. А поскольку она знала иностранные языки, то поступила на службу в Американскую администрацию помощи голодающим. АРА распределяла помощь пострадавшим регионам. В том числе, судя по фото, в детском доме Самары. Один из них располагался в узнаваемом шедевре модерна — даче со слонами. Вскоре было найдено еще одно фото Елизаветы Зиберт, уже вместе с воспитанниками детского дома. По словам экспертов, обе фотографии были сделаны в один и тот же день. Фрагменты здания, попавшие в объектив, вполне узнаваемы. Случайная встреча? Историками установлено, что Елизавета Зиберт работала в отделениях АРА в Уфе, Самаре, а затем в Москве. В 19В 23 года она выходит замуж за коллегу и уезжает с ним за границу. Он меняет имя и фамилию на Элли Джонс и быстро разводится с американкой. Возможно, этот брак был лишь поводом уехать из России. Патрисия Томпсон, кажется, согласна с этими выводами. Она утверждала, что сам Маяковский хотел жить с ними. Но история распорядилась иначе. Верх придерживался разных взглядов на жизнь. Маяковский был тем, кто пел о революции, а его возлюбленная просто бежала от перемен. Когда Патрицию Томпсон спросили, как Элли познакомилась с Владимиром, она ответила: Маяковский познакомился с ней сам. Это было на вечеринке в Манхэттене, когда поэт приехал в Америку в 1925. Элли была очень хорошенькой, тогда ей полагалось всего 21 год. Умный, интеллигентный. Она говорила на русском, английском, французском и немецком языках. Она просто стала переводчиком и проводником известного советского поэта. С другой стороны, есть сведения, что сам Маяковский тоже сотрудничал с АРА и занимался раздачей гуманитарной помощи. Разве он не мог встретить Элли в Москве, когда она еще носила имя Елизавета Зиберт? Кроме того, у них был один близкий друг — Давид Бурлюк. Так что вопрос о том, насколько случайна встреча Лизы и Владимира в Нью-Йорке, остается открытым. На презентации книги Патрисии Томпсон в Москве директор Музея Маяковского Алексей Лобов показал путевой отчет поэтессы о поездке в США. Выяснилось, что он уходит из-за того, что у него совсем закончились деньги. Он вернулся, купив самый дешевый билет на лодку. Салон был третьего класса, рядом с паровозом. Его сопровождала заплаканная Элли-Лиза. Вернувшись домой, она обнаружила, что ее кровать усеяна незабудками. Женщина не забывала о своем удивительном возлюбленном до самой смерти в 19 лет. 84. Элли Зиберт на родине в башкирской деревне звали Елизаветой Петровной. Внука Маяковского, известного писателя революции, зовут Роджер Томпсон, он работает юристом в Нью-Йорке, живет на Пятой авеню. При одном виде дочери Маяковского становится не по себе. Иногда только кажется, что Маяковский сошел со своего мраморного пьедестала. У нее высокая худощавая фигура и в то же время искрящийся взгляд, очень знакомый, судя по многочисленным портретам знаменитой футуристки. Ее квартира украшена портретами и скульптурами Маяковского». Из статьи на сайте «Владимир Владимирович Маяковский» По отцовской линии моим предком был Роджер Шерман, один из отцов-основателей США. Участвовал в написании Декларации независимости и подписании Конституции. Меня назвали в его честь. Поэтому я чувствую сильную связь с американской историей. Но и с русской историей. И с революциями в обеих странах. У меня в предках сплошные революционеры и бунтари со всех сторон. Роджер Томпсон, внук Маяковского Патриция Томпсон всегда знала, что она дочь Маяковского, потому что помнила встречу с отцом в Ницце в 1928.