«Никогда не кончала». Лиля Брик и секс с любовником Анны Ахматовой

Лиля Брик умела выглядеть рафаэлевским ангелом… Фото из книги Лили Брик «Пристрастные рассказы»

Через неделю-другую в издательстве «Молодая гвардия» выйдет провокационная книга писателя и сотрудника «НГ-EL» Алисы Ганиевой, посвященная царице авангардных салонов и музе Владимира Маяковского Лиле Брик – «Л.Ю.Б. Ее Лиличество Брик на фоне Люциферова века». Следом эта же книга появится в другом издании – в рамках легендарной серии «Жизнь замечательных людей». Получилось глубоко, но с перчиком – как мы любим. Представляем вам небольшой отрывок из скандальной новинки.

Избавившись от надоедливого Маяковского, Лиля с головой окунулась в любимое занятие – флирт и романы. Если верить адвокату и писателю Аркадию Ваксбергу, с одним из поклонников Лиля отправилась в Петроград, и на обоих пришлась одна койка.

Легли валетом, и, когда погасили свет, тот впился ей в ноги, но харрасмент не закончился ничем. В Петрограде носился за ней как сумасшедший, на обратном пути ехали уже втроем с Борисом Кушнером. «Обожателя отослали спать на верхнюю полку, а на нижнюю Лиля легла вместе с Кушнером: по той же «модели» –  голова к ногам. Теперь уже Кушнер «впивается в ноги» и получает тот же афронт…»

Лиля тогда блистала. На публичных чтениях Маяковского ее имя называлось громко, во всеуслышание: «Посвящается Лиле Юрьевне Брик». Ваксберг пишет: «Многие годы спустя писатель Вениамин Каверин рассказывал интервьюеру, вспоминая 1920 год: «Как-то [в Петрограде] я был у Шкловского. Туда пришел Маяковский с Лилей Брик – прелестной, необыкновенно красивой, милой женщиной, которая мне очень нравилась тогда. Она была очень молода и хороша».

Что бы ни таилось за этой магией – изящность, остроумие, нетривиальность суждений, живость лица, ослепительная улыбка или скакавшие в карих глазах чертенята, обещавшие жаркую ночь любви, но в Лилину постель попадали люди значительные.

Она стала спать с искусствоведом Николаем Пуниным. Выпускник Царскосельской гимназии заведовал Петроградским ИЗО Наркомпроса, служил комиссаром при Русском музее и Государственном Эрмитаже. К тому времени он уже издал книги «Японская гравюра» и «Андрей Рублев». Блестяще образованный, тонкий, в глазах Лили он был прямой противоположностью увальню Маяковскому.

Маяковский, видимо, почти не читал, по крайней мере толстых книг (Лев Кассиль в беседе с нейроморфологом Григорием Поляковым характеризовал эрудицию поэта как слабую): не хватало терпения и усидчивости долистать до конца хоть один роман. Писал с миллионом орфографических ошибок. Не особенно интересовался музеями или историческими достопримечательностями – предпочитал бильярд, карты, рулетку и прочие азартные игры (в этом пристрастии они с Лилей совпадали). Надиктовывать на почтамте телеграммы любил больше, чем писать письма. Вообще был человеком устной, а не письменной культуры, сочинял всегда на ходу. Искусство, наука и техника вне человека его мало интересовали.

Наверное, не просто так, не совсем впустую многим казалось, что Брик, при всем восхищении громадой поэтического таланта, к Маяковскому-человеку относилась слегка снисходительно. Он все же был не из их с Осипом круга. Характерно то, что пишет живущая в США мемуаристка, дочь советского литфункционера Вадима Кожевникова Надежда (замечу в скобках, что тележурналист Дмитрий Киселев приходится ей деверем): «Неискоренимое плебейство Маяковского, вкусившего уже славу, Лилю бесило. По ее почину он заменил гнилые зубы искусственными, ослепительными. Одевался не как прежде, апашем, а безупречным джентльменом. Но нутро-то никуда не денешь. В переписке с Маяковским Лиля с отменным артистизмом, лицедейством поддерживала пошловато-приторную манеру его к ней посланий. В письмах к Эльзе стиль у нее  совершенно иной. Доверительное общение равных, а Маяковский –  чужой».

Впрочем, ледниковый период продлился не очень долго, потому что осенью 1920-го Лиля открыто выходит с Маяковским в свет. Чуковский, видно, мучившийся угрызениями совести после скандала с сифилисом, соблазняет поэта предложением пожаловать в Петроград и пожить в Доме искусств со столовой и бесплатным бильярдом. «Прибыл он с женою Брика, Лили Юрьевной, которая держится с ним чудесно: дружески, весело и непутанно. Видно, что связаны они крепко – и сколько уже лет: с 1915. Никогда не мог я подумать, чтобы такой ч[елове]к, как Маяковский, мог столько лет остаться в браке с одною», – записывает Корней Чуковский в дневнике 5 декабря 1920 года. А два дня спустя отмечает: «Все утро Маяк[овский] искал у нас в библиотеке Дюма, а после обеда учил Лилю играть на биллиарде. Она говорит, что ей 29 лет, ему лет 27–28, он любит ее благодушно и спокойно».

…но при этом охотилась на чужих мужчин, за что ее не любила Анна Ахматова.  Натан Альтман. Портрет Анны Ахматовой. 1914. Русский музей

Однако еще незадолго до этих благодушия и спокойствия в душе у Лили бурлили лихие страсти. Неизвестно, догадывался ли Маяковский, что Пунин, присутствовавший на его выступлении в Петрограде перед учениками Тенишевского коммерческого училища, амурничал с его Лиличкой.

Еще в мае 1920-го музейный комиссар записывает в дневнике: «Зрачки ее переходят в ресницы и темнеют от волнения; у нее торжественные глаза; есть что-то наглое и сладкое в ее лице с накрашенными губами и темными веками, она молчит и никогда не кончает… Муж оставил на ней сухую самоуверенность, Маяковский – забитость, но эта «самая обаятельная женщина» много знает о человеческой любви и любви чувственной. Ее спасает способность любить, сила любви, определенность требований. Не представляю себе женщины, которой я мог бы обладать с большей полнотой. Физически она создана для меня, но она разговаривает об искусстве – я не мог…»

Судя по этой записи, Пунина Лиля сильно возбуждала. Впрочем, не очень понятны некоторые моменты: как именно забитость Маяковского и сухая самоуверенность Осипа отражались на ее поведении в кровати? Почему она никогда не кончала и что же в этом хорошего? Скорее всего Пунин здесь имеет в виду Лилину ненасытность.

Феромоны при их встречах явно бурлили не на шутку. Пунину, очевидно, нравилось, что Лиля знает свое тело и понимает, чего она хочет в постели, не зажимаясь и не комплексуя («определенность требований»). Однако Лиля, привыкшая вещать о высоких материях, не могла ограничиться только сексом. Она спала с историком искусства, и после сплетенья тел ей хотелось сплестись с ним языками. Пунину же разговоры с ней претили – то ли потому, что Лиля своими суждениями недотягивала до его уровня, то ли оттого, что он в принципе не считал женщин достойными собеседницами. Ясно одно –   роман разворачивался не так, как хотелось Лиле: мужчина желал ее тело, но не был влюблен в нее.

Пунин продолжает: «Наша короткая встреча оставила на мне сладкую, крепкую и спокойную грусть, как если бы я подарил любимую вещь за то, чтобы сохранить нелюбимую жизнь. Не сожалею, не плачу, но Лиля Б[рик] осталась живым куском в моей жизни, и мне долго будет памятен ее взгляд и ценно ее мнение обо мне.

Если бы мы встретились лет десять назад – это был бы напряженный, долгий и тяжелый роман, но как будто полюбить я уже не могу так нежно, так до конца, так человечески, по-родному, как люблю жену». (Он тогда был женат на Анне Евгеньевне Аренс, дочери генерала флота из старинного немецкого рода и одной из первых женщин-врачей в России.)

Тем не менее Брик увлеклась Пуниным не на шутку. Они продолжали встречаться. В июне Пунин поверяет дневнику подробности: «Когда так любит девочка, еще не забывшая географию, или когда так любит женщина, беспомощная и прижавшаяся к жизни, – тяжело и страшно, но когда Л. Б., которая много знает о любви, крепкая и вымеренная, балованная, гордая и выдержанная, так любит – хорошо. Но к соглашению мы не пришли. Вечером я вернулся от нее из «Астории», где нельзя было говорить, и позвонил; в комнате она была уже одна, и я сказал ей, что для меня она интересна только физически и что, если она согласна так понимать меня, будем видеться, другого я не хочу и не могу; если же не согласна, прошу ее сделать так, чтобы не видеться.

«Не будем видеться». –    Она попрощалась и повесила трубку».

И обнажалась она красиво… Фото Осипа Брика

Шведский славист Бенгт Янгфельдт из этих записей заключает, что в отношениях с мужчинами для Лили был важен не столько секс, сколько власть над ними и постоянное подтверждение собственной неотразимости. Из дневника Пунина 1923 года ясно, что она еще долго не могла оправиться от удара (как? кинула не она! кинули ее саму! просто использовали как самку, для животных утех, ни в грош не оценили ее понимание искусства!). «Л. Б., – пишет Пунин, – говорила о своем еще живом чувстве, о том, как много «ревела» из-за меня. «Главное, – говорила она, – совсем не знала, как с вами быть; если активнее – вы сжимаетесь и уходите, а когда я становлюсь пассивной, вы тоже никак не реагируете». Но она одного не знает, что я разлюбился, что вообще ничего не могло быть без влюбленности, какая бы она, Лиля, ни была… Л. Б. думает, что не неравнодушен, что я не как камень сейчас по отношению к ней. Она гладила мою руку и хотела, чтобы я ее поцеловал, я ее не поцеловал, помня Ан[ну]».

Натиск снова провалился! Соблазнение не удалось. Самонадеянная Лиля натолкнулась на равнодушие. Кстати, под «Ан.» в этой записи имеется в виду не Анна Аренс, а Анна Ахматова, с которой Пунин сошелся как раз в 1923 году. Жили они, кстати, тоже втроем: сам Пунин, жена Анна и любовница Анна. Так ему было удобнее: жена занималась домашним хозяйством (к которому Ахматова была не способна) да еще и зарабатывала на всю семью. По воспоминаниям современников (к примеру, Лидии Чуковской), видно, что Пунин и вправду был немножко женоненавистником. Он сам пописывал стихи и, ревнуя к таланту Ахматовой, всячески затаптывал ее уверенность в себе: за 16 лет нелегкой жизни с ним – жизни на птичьих правах в доме законной жены любовника, жизни, в которой были и аресты, и невзгоды, – она почти не писала стихов. Видно, он в принципе не очень любил разговаривать с женщинами о чем-то серьезном.

Наверное, Ахматова что-то слышала от Пунина и о Брик (может, тот в постели неосторожно похвалил темперамент рыжей любовницы?) и по этой причине недолюбливала ее. В разговоре с дочкой Чуковского Лидией речь зашла о Лиле, и Анна Андреевна обронила: «Я ее видела впервые в театре на «Продавцах славы», когда ей было едва 30 лет. Лицо несвежее, волосы крашеные, и на истасканном лице – наглые глаза». Возможно, причиной этой затаенной нелюбви было и то, что в треугольниках Анны Ахматовой (и с Николаем Гумилевым, и с Владимиром Шилейко, и с Николаем Пуниным) она всегда была второй женщиной, а Лиля Юрьевна в своих –  всегда единственной. 

История любви Владимира Маяковского и Лили Брик

Владимир Маяковский ушел из жизни 14 апреля 1930 года. О причинах его гибели продолжают спорить. Но не менее запутанной была и личная жизнь Владимира Владимировича. Это особенно проявилось во взаимоотношениях Маяковского с четой Бриков. Классический любовный треугольник составили Осип Максимович Брик, его жена Лиля Брик и поэт-футурист.

Сначала Владимир Маяковский  влюбился в младшую сестренку, 17-летнюю Эльзу Каган, выросшую позднее во французскую писательницу Эльзу Триоле. В июле 1915 года Эльза приехала в Петроград погостить к замужней сестре Лили. Маяковского она затащила к Брикам, чтобы тот прочитал свое стихотворение «Облако в штанах». Слушателям стихи понравились, а поэту-чтецу понравилась Лиля. Да что там понравилась, он влюбился!

Все свои стихотворения и поэмы — за исключением одной «Владимир Ильич Ленин» — Маяковский посвящал Лиле Брик. Французское имя Лили он одним махом переделал в Лилю. Заодно и Осипа перекрестил в Осю. Отдельное издание поэмы «Про это» было проиллюстрировано фотомонтажными снимками с различными изображениями Лили Брик. На одном из снимков замужняя дама бальзаковских лет красовалась в пижаме. Для просвещенных англичан это уже был «шокинг», для обывателя в Советской России — тем более. Владимир любил любить напоказ.

Известный критик Юрий Карабчиевский давно заметил, что «нет бестактности и подглядывания в замочную скважину» при описании личной жизни Маяковского, который сам «сделал все возможное, чтобы самые интимные детали его жизни могли обсуждаться как общественные явления, как исторические события, как факты жизни страны».

Читайте также: Истории любви: Фрейд и его единственная

Вначале Маяковский снял квартиру недалеко от бриковской, но пропадал у пары днями и ночами. Позже троица заселила огромную квартиру. В целях экономии, жили втроем в самой маленькой. Маяковский писал любовнице шутливые записочки с игривым текстом. Вот только исследователей порой ставило в тупик упоминание в них… мужа: «Целую Оську в усы», «Целую Оську в …» (справа рисунок губ с усами), «Целую 1000 раз тебя и 800 раз Оську». Собственно говоря, мы рассказываем историю любви, а не свального греха.

В 1918 году Лиля и Вова снялись в киноленте «Закованная фильмой». В этот период поэт окольцевал любимую. На его подарке были выгравированы литеры ЛЮБ. Если непрерывно читать их по кругу, получалось: «люблюлюблюлюблю». Внутри кольца — «Володя». Как-то некий чиновник пренебрежительно отозвался о Брик в присутствии Маяковского. Владимир Владимирович влепил ему оплеуху: «Лиля Юрьевна — моя жена! Запомните это!» В своей предсмертной записке поэт написал: «Моя семья — Лиля Брик».

Андрею Вознесенскому старушка Брик зачем-то рассказала, что «любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал…». Володя требовал от своей рыжей Лили верности и постоянства, единственного, чего эта пылкая натура не могла ему дать.

Читайте также: Брак Оскара Уайльда: жена, дети и мальчики

У каждого из Бриков была на стороне другая семья. Поговаривали, Лиля чуть было не отравилась из-за режиссера Всеволода Пудовкина. Маяковский пережил роман с художницей Лилей Лавинской и сделал ей ребенка. «Мы с Осей больше никогда не были близки физически, так что все сплетни о «треугольнике», «любви втроем» и т. д. — совершенно не похожи на то, что было. Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе», — признавалась Лиля Брик, и у нас нет оснований ей не верить. — Когда умер Володя, когда умер Примаков — это умерли они, а со смертью Оси умерла я».

Без Оси Лиля прожила чуть больше 30 лет и умерла не от старости. 86-летняя женщина покончила с собой. Пусть не так, как утверждал приснившейся ей Маяковский. В ее дневнике есть такая запись: «Приснился сон — я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: «Все равно ты то же самое сделаешь».

Читайте также: Дарвин: эволюция любви от примата к мужчине

чем Маяковскому будет больнее, тем лучше станут его стихи

Репродукция с фотографии «Лиля Брик и Владимир Маяковский в фильме «Закованная фильмом» (1918 г.) Фото ТАСС

В издательстве «Молодая гвардия» вышла книга Алисы Ганиевой «Л.Ю.Б. Ее Лиличество Брик на фоне Люциферова века» — самая откровенная биография легендарной женщины, сводившей с ума десятки мужчин. О ее долгой жизни и бесчисленных увлечениях Алиса рассказала «КП».

«ДИАГНОЗ «НИМФОМАНИЯ» ЕЙ СТАВИТЬ НЕЛЬЗЯ»

— Открываешь статью в википедии про Лилю Брик — и там она с ходу определяется как «муза русского авангарда»…

— Еще ее называли волшебницей, феей, спасительницей, вдохновительницей поэтов и художников. Другие называли ведьмой, роковой женщиной, сторонницей свободных сексуальных нравов, отчасти феминисткой. Определений много, и не со всеми я согласна — но женщина она, конечно, очень современная, хотя ее и не стало больше сорока лет назад.

— Поддерживая поэтов и художников, она ничего не создала сама. Ни одного великого стихотворения, картины или статуи.

— И совершенно этого не стеснялась. Мне кажется, она не испытывала реальных амбиций ни в одной сфере искусства. Для нее это было скорее хобби, развлечениями. Она пыталась учиться на архитектора, проявляла способности к математике, занималась скульптурой в Мюнхене, но ко всему быстро остывала и переключалась на что-то другое. И то же самое было у нее с мужчинами: один роман сменялся другим. В этом плане маяковед Зиновий Паперный был прав, когда сказал, что главным искусством Лили Брик была ее личная жизнь. Вот в этом пространстве она стала великим мастером и гением.

— Некоторые исследователи называли ее нимфоманкой.

— Но это медицинский диагноз, который в данном случае неприменим. Для настоящих нимфоманок характерна неразличимость сексуального объекта: грубо говоря, им совершенно все равно, с каким мужчиной заниматься сексом, со старым или молодым, красивым или уродливым… Конечно же, ничего подобного у Брик не было. Она была сексуально раскрепощенной, даже по нынешним меркам — но очень аккуратно выбирала мужчин, в которых влюблялась. Точнее, тех, кого влюбляла в себя. Это известные, богатые, влиятельные люди типа партийного деятеля Александра Краснощекова, который в начале 20-х руководил марионеточной Дальневосточной республикой, или Виталия Примакова, высокопоставленного красного командира, который стал одним из мужей Лили, а в 1937-м был расстрелян вместе с Тухачевским… Ее попадания были точечные и верные. И, наверное, ее связи с такими мужчинами были еще и способом остаться в живых в лютую эпоху большого террора, арестов и тотальной лжи.

— При этом она говорила, что единственным ее любимым мужчиной был Осип Брик, первый законный муж. Известна ее фраза: «Когда застрелился Маяковский, умер Маяковский, а когда умер Осип — умерла я»… Что он был за человек?

— Надо сказать, что разговоры из серии «А что они сами сделали в жизни выдающегося?» преследуют не только Лилю Юрьевну, но и Осипа Максимовича. Хотя многие современники отзывались о Брике как о блестящем теоретике литературных движений, таких, как «Левый фронт» — ЛЕФ. Он сочинял манифесты, делал журналы, потом писал либретто, сотрудничал со многими театрами. Был продюсером и агентом Маяковского. Именно они с женой спонсировали его поэтические сборники, на первых порах просто помогая деньгами… При этом одно время Брик сотрудничал с ОГПУ, а в 90-е годы было раскопано, что и у Лили имелось удостоверение сотрудницы этой организации. Осип Максимович всю жизнь держал нос по ветру, умел дружить с нужными людьми, всегда находился в той группе, которая если и преследуется, то не очень сильно.

Умер он в 1945 году, возвращаясь домой с работы в ТАССе. Поднимался по лестнице на пятый этаж, и на втором мгновенно скончался от паралича сердца… Но страшные сталинские десятилетия он прожил неплохо, его не коснулись ни чистки, ни «воронки» — отчасти благодаря Лиле, которая аккуратно его перетаскивала из одного брака в другой. Он всегда был невидимым третьим персонажем, и главным для Лили углом ее любовных треугольников.

Поэт Маяковский и его главная муза Лиля Брик. Фото: Wikimedia Commons

«ИЗМЕНИЛА? ПРИМИ ВАННУ И УСПОКОЙСЯ»

— При этом у Лили и Осипа не было плотских отношений…

— Поначалу были. Она долго его добивалась. Семь лет ходила за ним по пятам и признавалась ему в любви. Удивительная для Лили история — обычно мужчины сохли по ней, а не наоборот. Они встретились, когда ей было 13 лет, а он был мальчиком-гимназистом на три года старше, и это была ее первая любовь. В 1912 году, когда ему было 24, а ей — 20, Лиля и Осип поженились, и первые два года у них все было безоблачно, в том числе и в сексуальном плане. Потом она называла это время самым счастливым в своей жизни. Но все равно ходила налево, экспериментировала с другими мужчинами — в их браке это считалось нормальным. Известный анекдот: однажды она повстречалась на Невском то ли с одним, то ли даже сразу с двумя офицерами, изменила мужу, вернулась домой и объявила ему об этом. Спросила: «И что теперь делать?» Он ответил: «Прежде всего — принять ванну». Никакой ревности в их семье не было, она с ходу отметалась как мещанский, дореволюционный атавизм.

А потом их физические отношения сошли на нет. На этот счет было много сплетен. Кем только потом не объявляли Брика: и импотентом, и гомосексуалистом, и человеком с недоразвитыми половыми органами, который чисто физически не мог удовлетворить жену, и мазохистом, который наслаждался тем, что жена ему изменяет… Есть в сексологии еще такой термин «кандаулезизм», произошедший от имени древнего царя Кандавла: тот получал удовольствие, демонстрируя свою обнаженную жену другим мужчинам. И это пытались приписать Брику: мол, ему нравилось, что его жена возбуждает других… Зачатки такого поведения у него, наверное, и впрямь были: Брик порой словно «продавал» жену другим мужчинам, выступая почти что сутенером. Конечно, все это остается на уровне злословия, но историй — правдивых или нет — с этим связано немало. Например, однажды журнал «ЛЕФ» в лице Брика задолжал гонорар Юрию Тынянову, известнейшему писателю и литературоведу. Тот пришел к Брикам за деньгами, обнаружил там одну Лилю, которая его накормила, напоила и соблазнила. Наутро Тынянов заикнулся о деньгах — и Брик ему с вызовом и хохотом ответила: «Как, вы еще и денег хотите?..» Судачили, что это было организовано как раз Бриком, который просто не хотел платить.

Еще говорили, что у него была очень развита логика, которая подавляла и душила нормальную эмоциональную сторону личности. Виктор Шкловский считал, что Брик просто был «страшным циником», жену свою не любил и не ревновал, а ее это очень мучило. А Галина Катанян, у которой Лиля Брик потом увела мужа, считала, что всей своей жизнью, всем своим безудержным промискуитетом, Лиля пыталась доказать Осипу: пусть даже он ее не хочет, другие-то мужчины все равно хотят…

Так или иначе, в 1925 году Осип, продолжая ночевать у Лили, стал официально жить с женой режиссера Жемчужного Евгении Соколовой-Жемчужной, молодой, крепкой, светловолосой. Видимо, в нее он влюбился по-настоящему: если его либидо дремало, Евгения его разбудила. Но, конечно, насовсем от Лили уйти он не мог. Она фыркала насчет его новой жены, считая ее этакой сдобной простушкой, с которой не о чем разговаривать. Но браку не препятствовала. Все равно Осип и Лиля постоянно общались, и в заграничные поездки он ездил только с ней, а не с новой супругой.

Книга Алисы Ганиевой «Л.Ю.Б. Ее Лиличество Брик на фоне Люциферова века»

— Как ее мужья и любовники относились к постоянному присутствию Осипа Брика в ее жизни?

— Смирялись. В этом ее загадка. Ее харизма, какой-то гипноз, мог подчинить себе волю самого сильного и сурового мужчины, будь он тысячу раз красным командиром. Виталий Примаков поначалу страшно ревновал Лилю и к Осипу, и к другим людям из ее донжуанского списка — например, к Юсупу Абдрахманову, киргизскому большевику и партийному деятелю. Но в конце концов смирился! Впрочем, и Лиля Брик умела адаптироваться к своим мужчинам, и с 1930 по 1936 год, пока была замужем за Примаковым, старалась хранить ему верность, покорно ездила с ним по провинциальным городам, на военные учения — словом, вела добродетельную жизнь жены комкора. Она умела, когда надо, прилаживаться и к мужчинам, и ко времени.

— При всей харизме она не была красавицей…

— Да, если придираться: неправильные черты лица, маленькая, немного кифозная фигурка, на фотографии “ню” – совсем не идеальная попа… Глядя на ее снимки, не всегда понимаешь, что же в ней находили современники. Но все говорят о силе ее испепеляющего взгляда, который был пойман выдающимся фотографом Александром Родченко. Это сочеталось с умением слушать собеседника, особенно талантливого. И с прикосновениями — многие мужчины вспоминали, что она буквально хваталась за них руками, одновременно глядя в глаза. Свойство немного мефистофельское — недаром Андрей Вознесенский в стихах называл ее ведьмой.

Всему этому трудно научиться. И, тем не менее, не сомневаюсь: сегодня у нее не было бы отбоя от учениц, открой она курсы — с легкостью монетизировала бы свои природные таланты и стала миллионершей.

КАК ОНА РАСТОПТАЛА СЕРДЦЕ СЕСТРЫ

— В юности она встречалась с Распутиным…

— Замечательный эпизод: со своей свояченицей она поехала в Царское село подыскивать дачу. Сели в поезд. Потом она вспоминала: «Наискось от меня сидит странныи человек и на меня посматривает; одет он в длинныи суконныи кафтан на шелковои пестрои подкладке, высокие сапоги, прекрасная бобровая шапка и палка с дорогим набалдашником, при всем этом грязная борода и черные ногти. Я долго и беззастенчиво его рассматривала, а он совсем скосил глаза в мою сторону, причем глаза оказались ослепительно-синие и веселые, и вдруг прикрыл лицо бороде нкои И фыркнул. Меня это рассмешило, и я стала с ним переглядываться». Это оказался Распутин, он дал ей телефон, предложил ей попить чайку — «И мужа приводи!» Ее одолевало страшное искушение поближе познакомиться с таким интересным человеком. Но Осип оказался резко против, фигура Распутина ему была уж слишком неприятна, о его эзотерических оргиях и влиянии на царскую семью ходили самые фантастические сплетни. Может, Осип решил, что лучше не связываться? И Лиля лишилась интересного приключения. Потом только заглядывалась на извозчиков, в которых ей чудился Распутин… Опять-таки интересно, что, с одной стороны, Лиля Осипу изменяла, с другой — всегда информировала его о мужчинах, с которыми встречалась.

— У Лили Брик была младшая сестра, Эльза, впоследствии уехавшая во Францию и ставшая писательницей Эльзой Триоле. В молодости она страшно завидовала Лиле, которая казалась ей уверенной в себе красавицей. Однажды Эльза влюбилась в молодого поэта Владимира Маяковского и познакомила с Лилей. А та посмотрела на него — и увела…

— У Лили была одна удивительная особенность: она гипнотизировала не только мужчин, но и женщин. Те, у кого она уводила любимых и мужей, были склонны ее прощать, и потом восхищаться ею. И Эльза потом простила Лиле, что она разбила и растоптала ей сердце. Она всю жизнь росла в тени старшей сестры, родители обожали Лилю, а Эльзе уделяли куда меньше внимания. Подростком она была полна комплексов, а Лиля, наоборот, не страдала никакой самокритикой, ничего не стеснялась, могла ходить по дому голой или на людях надевать прозрачные платья. Отчасти она была лишена и эмпатии. Да, она очень многим помогала, вытащила из тюрьмы режиссера Сергея Параджанова, спасла от голодной смерти поэта Николая Глазкова, вообще невероятно ценила людей, способных производить новые смыслы — но в личной жизни бывала удивительно жестокосердна. И не погнушалась отобрать у шестнадцатилетней младшей сестры поклонника, Маяковского — именно потому, что увидела в нем великого поэта. Сестра долго мучилась, но Лилю это не особенно заботило.

— Эльза сама неосторожно привела его в гости к сестре и Осипу Брику…

— До этого Лиля видела Маяковского мельком и не обращала на него особого внимания: ну, какой-то неотесанный высокий футурист. А тут он начал читать «Облако в штанах» — и Лиле мгновенно стало ясно, с какого масштаба дарованием она столкнулась. Она поняла, что надо его приручать. Маяковский влюбился в Лилю, и больше они, по сути, не расставались.

— Есть знаменитая история, как Лиля и Осип Брик пошли предаваться любви, а Маяковского заперли на кухне. Он выл, царапался и страдал, а им было наплевать.

— А вот это как раз неправда! Это миф, пущенный в перестройку Андреем Вознесенским. Вообще никакой «любви втроем» с Бриком и Маяковским у Лили не было. Да, все трое жили под одной крышей, но когда у Лили начались отношения с Маяковским, любые физические отношения с Бриком уже были позади. Но на первых порах Маяковский не мог поверить, что Лиля с мужем не спит, и очень ревновал, сочинял стихи, полные страсти и ревности. «Если вдруг подкрасться к двери спаленной, перекрестить над вами стёганье одеялово, знаю — запахнет шерстью паленой, и серой издымится мясо дьявола. А я вместо этого до утра раннего в ужасе, что тебя любить увели, метался и крики в строчки выгранивал, уже наполовину сумасшедший ювелир»… Ну что ж, и в этом, в «шерсти паленой» — тоже дьявольское начало Лили Брик, очень сильное, несмотря на все ее положительные черты.

Она воспитывала Маяковского, пестовала, исправляла в его стихах орфографические и пунктуационные ошибки. А еще провоцировала его, умело им манипулировала — и заставляла мучиться, потому что руководствовалась девизом «Поэт должен страдать». Чем поэту больнее и хуже, тем более талантливые стихи он пишет. Однажды, в самом конце 1922 года, она отлучила его от себя на два месяца: «Нам лучше не видеться, встретимся 28 февраля 1923-го и решим, как жить дальше». Эти два месяца для Маяковского были адом. Он сидел у себя в квартире, писал поэму «Про это», рукопись которой буквально закапана слезами, все время бегал со своего Лубянского проезда в Водопьяный переулок, где жила и веселилась Лиля, посылал ей бесконечные записочки, ненавидел себя, думал о самоубийстве. А Лиля сообщала сестре: «Прошло уже больше месяца: он днем и ночью ходит под окнами и написал лирическую поэму в 1300 строк. Значит, на пользу! Я в замечательном настроении…»

— Маяковский выполнял все ее капризы: она вертела им, как игрушкой.

— И в этом тоже проявлялась ее человеческая глухота. Ей даже в голову не приходило, что как-то неудобно отправлять влюбленного в нее большого поэта стоять в очередях за нижним бельем. Когда Маяковский выезжал за границу, она всегда снабжала его огромными списками всего, что нужно купить и привезти: ткань, платья, духи, галантерея… Кульминацией стало то, что она потребовала от Маяковского купить в Париже детали для мотоцикла ее очередного любовника, режиссера Льва Кулешова, а потом и вовсе выклянчила автомобиль, который стоил бешеных денег, и который в СССР приобрести было невозможно. Маяковский отказывал себе во всем, обивал пороги парижских издательств, выбивал авансы, скреб по сусекам, но машину «Рено» для Лили все-таки купил. Их переписка сохранилась, ее издал и прокомментировал шведский Бенгт Янгфельдт, на книги которого я опиралась. И эта переписка довольно инфантильная по языку, там много сюсюканья. И Лиля все время ноет: «У-у-у-у, Волосик, хочу машинку, хочу «реношку», ну неужели не будет автомобильчика?» Ей совершенно все равно, через что ему придется ради этого пройти… Но, видимо, некоторым мужчинам нравится, когда ими вертят. Когда женщина уверена в себе, чего-то хочет и дает конкретные задачи. Выполнить их — значит совершить подвиг во имя любимой. А Маяковскому к тому же, безусловно, был свойственен определенный мазохизм, который она использовала.

— При этом главное, чего Брик хотела — быть его единственной музой. Чтобы его стихи были посвящены только одной женщине — ей самой.

— Лиля ничего не имела против его легких романчиков на стороне. Она ведь еще и хотела свободы для себя, и в этом смысле Маяковский зачастую путался под ногами — мешал то ее страсти к Кулешову, то к искусствоведу Николаю Пунину. Поэтому она иногда буквально подсовывала ему девушек, чтобы он как-то на них отвлекся. Например, комсомолка Наташа Брюханенко была готова всюду его сопровождать — ради Бога, Лиля была только рада.

Но тут таилась опасность: отношения с девушками могли зайти слишком далеко. И всякий раз, как Маяковский всерьез увлекался другой женщиной, отклоняясь от намеченного Лилей курса, она подключала нежность и обаяние, начинала писать ему душевные письма. Очень напряженная ситуация сложилась в 1925 году, во время поездки Маяковского в Америку: он на несколько месяцев как бы отключился от Лили, его захватили новые впечатления и эмоции, и он начал всерьез подумывать об эмиграции — есть свидетельства, что он хотел стать невозвращенцем. У него начался роман с американкой Элли Джонс, которая от него забеременела. И вот тут у Лили началась настоящая паника. Обстоятельства не дали поэту остаться с Элли, но через пару лет они пересеклись во Франции, где Маяковский увидел свою дочь… И тут же Эльза Триоле свела его с Татьяной Яковлевой, эмигранткой из России, ставшей популярной парижской моделью. Буквально сосватала ее, чтобы нейтрализовать опасную американку. Но в Татьяну Яковлеву Маяковский тоже влюбился всерьез, к новому огорчению Лили. Он загорелся идеей вернуть Татьяну на родину, готов был на ней жениться — но она не была готова менять свою богатую светскую жизнь на советскую, и в этом смысле их отношения были обречены.

— Маяковский, похоже, был влюблен в Яковлеву гораздо сильнее, чем она — в него…

— Он всегда, когда влюблялся, влюблялся сильно. Он был аффектированным человеком, его чувства моментально вспыхивали, как пламя — и он вел себя с женщинами как холерик: рвался скупать все букеты и конфеты в округе, предлагал руку и сердце. Он оплатил в цветочной лавке доставку цветов для Яковлевой — они продолжали приходить много месяцев, даже после его самоубийства. Сумасшедшинка, которая плясала у него в глазах, пугала и отталкивала многих женщин, не все ее могли выдержать. В этом смысле он не был создан для мирной домашней жизни и уюта, и, наверное, импульсивная Лиля действительно была единственной, кто ему подходила.

Статус единственной музы Маяковского она всю жизнь защищала зубами и когтями, всем, чем можно. Когда в 50-е его стихи, посвященные Яковлевой, всплыли, и все узнали, что Лиля Брик была не единственной его любовью, она страшно переживала…

«ВОЛОДЯ ЛАСКОВО ВКЛАДЫВАЕТ МНЕ В РУКУ ПИСТОЛЕТ…»

— Через несколько лет после его самоубийства Лиля Брик написала письмо Сталину, где утверждала, что Маяковского начинают забывать. Сталин наложил на письмо знаменитую резолюцию «Маяковский был и остаётся лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи», и его стали издавать колоссальными тиражами. Поскольку в предсмертной записке Маяковский указал Лилю Брик как члена своей семьи, она начала получать серьезные денежные отчисления от публикации его стихов. Но еще в записке были указаны мать, сестры и Вероника Полонская. И сестры Маяковского Лилю ненавидели страшной ненавистью…

— У Людмилы и Ольги Маяковских поначалу были сносные отношения с Лилей. Они спокойно сидели рядом на официальных мероприятиях. Потом раскол расширялся: сестрам не нравилось, что Лиле доставалось больше денег, чем им. В конце 40-х и начале 50-х началась волна государственного антисемитизма, и уже правительству не нравилось, что «лучший и талантливейший», официальное лицо советской поэзии, был связан с еврейкой Лилей. Вообще их связь выглядела частной мелкой любовной историей, которая не устраивала главного идеолога СССР Михаила Суслова и его подпевал. И в борьбе с Лилей использовали Людмилу, которая подключилась с большим удовольствием (Ольга умерла в 1949-м, Людмила дожила до 1972-го. — Ред.) Людмила иногда опускалась до доносов на Лилю. Она добилась переноса музея Маяковского из дома в Гендриковом переулка на Лубянку, где был его кабинет — потому что в Гендриковом все было связано с Лилей. Она настаивала, чтобы портреты Лили изымались из экспозиций, посвященных Маяковскому, и вообще сделала все, чтобы Брики воспринимались как два клопа, присосавшиеся к великому поэту…

Людмила и Ольга были старыми девами, честными женщинами, которые, в отличие от Лили, всю свою жизнь работали — и понятно, как они к ней относились чисто по-человечески. При этом не стоит воспринимать Людмилу как маленькую серую бездарную мышь — она была по своему талантлива, занималась дизайном тканей, изобрела новые способы их окрашивания, была за них даже награждена на Всемирной выставке в Париже. Но ни детей, ни семьи, ни мужчин у нее не было. Был только брат. Они с Ольгой пытались даже женить Владимира, подсовывали ему с этой целью Зинаиду Райх, которая потом стала женой Мейерхольда — но не получилось. Он был зависим от Лили.

— Многие считают, что если бы весной 1930 года Брики не отправились в очередную заграничную поездку, а были рядом с Маяковским, он не покончил бы с собой, и протянул бы чуть дольше.

— А так на него накинулась черная депрессия. Он осознал, как мало вокруг него настоящих верных товарищей и соратников. На его выставку «20 лет работы» не пришли ни крупные писатели, ни руководство страны. На выступлениях его освистывали. И, наверное, это было большой ошибкой Лили и Осипа — зная, что он в таком состоянии, уезжать в Европу…

Потом он постоянно снился Лиле. «Я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: все равно ты то же самое сделаешь». Она действительно думала застрелиться вслед за ним, но у нее нервы были крепче — и она пережила его на 48 лет. Стала легендой московской богемы. Многие ее обожали, а многие ненавидели, считая то чекисткой, то какой-то вавилонской блудницей. По советским меркам она жила в роскоши — у нее были деликатесы, изысканные духи, роскошные платья. Ив Сен-Лоран, с которым она познакомилась во время очередного визита в Париж, преподнес ей множество платьев, сшитых специально для нее, и песика своего назвал «Мужик» — той кличкой, которую ему дала Лиля. Она, впрочем, была очень щедра по отношению к друзьям и осыпала их подарками. А в конце жизни сломала шейку бедра, и не захотела жить прикованной к постели. Некоторые считают, что она знала о том, что ее последний муж Василий Катанян болен раком, и испугалась, что он умрет первым, а она останется в одиночестве…

Лиля Брик покончила с собой в августе 1978-го. Незадолго до этого ее спросили: «А вы хотите быть похоронены рядом с Маяковским?» Она решительно ответила: «Нет!» — А где?» — «Нигде!» И после мучительно долгой паузы вдруг резко сказала: «Надругаются!» Ее прах развеяли в Подмосковье, а потом на этом месте поставили валун с буквами «Л.Ю.Б.»…

Потомки Маяковского. Кто имеет право на наследство поэта?

Можно было бы отмахнуться от результатов тестов ДНК, оглашенных недавно в телепередаче «Пусть говорят». Ток-шоу на российском Первом канале – скажем так, не самый надежный источник. Только дело, скорее всего, не ограничится простым объявлением того, что два прежде незнакомых человека, живущих к тому же на разных континентах, являются родственниками. Ток-шоу понадобилось затем, чтобы привлечь внимание общественности к спорному наследству Владимира Маяковского.

По версии «Пусть говорят», американский юрист Роджер Томпсон и российская художница Елизавета Лавинская – двоюродные брат и сестра. При этом оба считают себя внуками Маяковского. Дочь скульптора Глеба-Никиты Лавинского убеждена, что ее отец – сын Маяковского. Специалисты в области творчества и биографии знаменитого советского поэта всегда относились к этой версии с большим скепсисом. Иное дело – Роджер Томпсон.

Журналист Лана Паршина вспоминает о первой встрече с матерью Роджера Томпсона Патрицией Томпсон:

Лана Паршина

– Это было на каком-то русском событии на Мэдисон-авеню. Я смотрю на нее и не понимаю, что это за сгусток энергии с глазами-молниями и кого она мне напоминает? Думаю, какая интересная женщина! Высокая, статная. Я подошла к ней, чтобы осторожно выяснить. Она говорит мне: «Может быть, вы знаете моего папу? Это Владимир Маяковский». Действительно – одно лицо! Даже такая же, как у Маяковского, своеобразная складка на лбу. Ее Патриция Томпсон называла «трещинкой». Это была невероятная женщина, очень образованная. Она унаследовала литературный талант. Она прекрасно писала. Она хотела, чтобы ее называли Еленой Владимировной Маяковской. Хотела получить российский паспорт, но, к сожалению, не успела. Для нас для всех было шоком известие о ее уходе из жизни, потому что она всегда была сгустком энергии.

Внук Маяковского Роджер – потрясающий человек. У него с материнской стороны – замечательные русские корни, а с отцовской, американской стороны, он – правнук легендарного человека. Это был Роджер Шерман Томпсон – один из отцов-основателей страны, который подписывал Конституцию, – говорит Лана Паршина.

Один из адресов московского Музея Маяковского – Красная Пресня, 36. В этом доме юный Маяковский вместе с матерью и сестрами жил несколько лет на съемной квартире. Здесь полностью сохранилась историческая планировка. В четырех небольших комнатах сейчас размещена выставка «Дочка».

Элли Джонс. 1920-е годы. Музей Маяковского

Фотографии и памятные вещи свидетельствуют о поездке Маяковского в Америку, о его романе с эмигранткой из России Элли Джонс и рождении у нее дочери Хелен Патриции (в замужестве Патриции Томпсон). Так же как в случае с Лавинской, в американской линии прямых, официальных доказательств отцовства Маяковского нет. Но есть немало косвенных. Если Лавинская довольствуется исключительно устными преданиями своего домашнего круга, то у семьи Томпсонов долгие годы бережно хранились ценные мемории. В их числе – письмо Маяковского, в котором он договаривается о встрече с Элли Джонс: «Две милые мои Элли. Я по вам уже соскучился. Мечтаю приехать к вам. Напишите, пожалуйста, быстро-быстро. Целую вам все восемь лап». В то время Патриции было уже три года, все трое увиделись в Ницце.

Портрет Патриции Томпсон в окружении ее личных вещей. Музей Маяковского

Все экспонаты выставки «Дочка» – это дар Патриции Томпсон Музею Маяковского. С этой институцией после смерти матери продолжает взаимодействовать Роджер Томпсон. К сохранению памяти о Маяковском он относится как к своей миссии. И не сомневается в том, чьим является потомком:

Давид Бурлюк. Портрет Элли Джонс. Музей Маяковского

– Для меня никогда не было откровением, что я внук Маяковского. Но мне об этом не говорили прямо. Я понимал это по мере взросления. Это не та тема, которую обсуждают с маленьким ребёнком. Обычно взрослые говорят на такие темы за закрытыми дверями или когда они понимают, что дети их не слышат. В какой-то момент, когда они выяснили, что я знал, кто мой дед, они уже открыто обсуждали это.

– В последний приезд в Россию вы привезли дневники вашей бабушки. К какому периоду они относятся? Упоминается ли там Маяковский и другие известные имена? Куда передан дневник?

– У меня есть три дневника. Один из них относится к 1925 году, когда моя бабушка встретила Маяковского. И я так понимаю, что она писала об этом. Но у меня сейчас на руках нет дневников. Я не умею читать написанную от руки кириллицу. Так что я отдал дневники музею, они пообещали их перевести. Я пока не видел перевод, они получили его только несколько недель назад. Надеюсь, они переведут и передадут мне обещанную копию.

– В газете «Комсомольская правда» и еще в нескольких российских публикациях сообщается о некоем спорном наследстве Маяковского. Будто бы частные лица пытаются забрать его у государства. Как бы вы хотели распорядиться этим наследством, если выиграете суд?

– Я хотел бы быть уверен, что все исторически важные и ценные вещи будут доступны для общества. Чтобы они оказались в музеях и архивах. Чтобы, например, школьники могли увидеть их. Я не хотел бы, чтобы они хранились в какой-то частной коллекции.

– О каких именно вещах идет речь?

Патриция Томпсон в молодости

– У меня нет точного ответа на этот вопрос. Потому что я не знаю, что входит в перечень этих предметов. Я знаю только, что там есть несколько художественных произведений и ценных предметов. Я думаю, что, если мне удастся выиграть суд, бенефициаром будет Музей Маяковского. У меня тесные отношения с этим музеем. Незадолго до смерти моя мать отдала все свои вещи напрямую музею, которые он хотел бы иметь у себя. Мы отдали много архивных документов и ценных вещей. Другие предметы, скорее всего, уместно было бы отдать в литературные архивы, в РГАЛИ. Но пока я не пойму, какие вещи участвуют в этом, я не могу сказать, кто их получит. И у меня в любом случае пока нет прав на это, – говорит Роджер Томпсон.

Интересы Роджера Томпсона и Елизаветы Лавинской готова защищать адвокат Юлия Вербицкая:

– Начнем с того, что Владимир Маяковский не оставлял завещания. Была лишь предсмертная записка. Она содержала указание на ряд наследников. На Лилю Брик, маму и сестер Маяковского и Веронику Полонскую. Советское правительство тогда решило передать Лиле Брик права постоянного редактора, и Лиля Брик до 1960-х годов прошлого века получала авторские отчисления от публикаций Маяковского. Это было абсолютно не в рамках наследственного дела, потому что формально, по закону предсмертная записка завещанием не является. Таким образом, Лиля Брик не имела как таковых прав на те вещи Маяковского, которые находились в ее доме или в ее распоряжении. Они считались принадлежащими ей по умолчанию.

Наследники пытались поделить имущество, которое, видимо, у них не находилось в пользовании, чтобы иметь основания потребовать это имущество из РГАЛИ

Далее. Лиля Брик умирает. Известно, что детей у нее не было, но был последний муж Василий Катанян, наследниками наследников которого сейчас являются Юлия Генс и Михаил Генс. Это – племянники жены сына Василия Катаняна киноведа Инны Генс. Она передала в РГАЛИ находившиеся у нее материалы, которые были связаны с Владимиром Маяковским. Чтобы их сохранить. Сейчас появившиеся наследники подали крайне интересный иск в Дорогомиловский суд, в котором Михаил Генс выступил против своей сестры Юлии Генс. В качестве третьей стороны был привлечен РГАЛИ. Наследники пытались поделить имущество, которое, видимо, у них не находилось в пользовании, чтобы иметь основания потребовать это имущество из РГАЛИ. Им было отказано. Поэтому сейчас вызывает огромные вопросы то, что они пришли с судебными приставами и какие-то вещи себе забирали. Сейчас самое время потребовать вернуть в архив эти вещи. По закону они не имели на это права. Потому что существует только четыре документа, которые могут подтвердить право собственности на наследственное имущество. На картины, на фотографии, на издания и так далее. В числе таких документов – завещание, в котором данное имущество передается от наследодателя наследнику. Мы такого завещания не увидели, и его нет. Я подчеркиваю, что Генсы к Маяковскому не имеют никакого отношения. То есть генеалогическая цепочка к нему никак не восходит. Поэтому они не могут претендовать ни на какие вещи, где бы они ни находились и кем бы кому ни передавались.

На обложке одной из книг – шуточный рисунок Маяковского. Поэт и Элли

Между тем сейчас в результате тестов ДНК установили родство двух линий – американской и российской. Перед Роджером и Елизаветой сейчас стоит задача осознать, что они не предполагаемые, а настоящие внуки Маяковского. Теперь они могут в суде установить свое родство с великим поэтом. Это факт, имеющий юридическое значение, и для него есть специальная процедура. Она применяется в том случае, если какие-то документы утрачены или отсутствуют, но вдруг стали известны основания, подтверждающие некий факт. Факт этого прямого родства можно будет доказать, и решение суда будет обязательным для всех. С момента вступления решения суда в законную силу Роджер и Лиза будут иметь право претендовать на наследство Маяковского. Все-таки кровь гуще воды.

– Строго говоря, то, что было объявлено в программе «Пусть говорят», подтвердило родство двух человек между собой. Но не с Владимиром Маяковским. Можно ли будет с помощью тестов ДНК доказать, что они – именно его прямые потомки?

– Да, это возможно. У Маяковского остались дальние родственники по материнской линии. Они живут в Краснодаре. Мы можем найти их. Кроме того, в Институте мозга хранятся остатки биологического материала Маяковского. Это также дает возможность провести сравнение с помощью ДНК-анализа.

– Какими будут ваши дальнейшие действия как адвоката?

– Я должна дождаться их волеизъявления. Пока никаких имущественных прав ни со стороны Елизаветы, ни со стороны Роджера не заявлено. Возможно, им требуется время для того, чтобы все осознать и высказать свою юридическую позицию, – говорит Юлия Вербицкая.

В Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) сейчас непростая ситуация. Не так давно там произошла смена директоров. С новым руководителем, Ольгой Шашковой, ее подчиненные никак не могут найти общий язык. По этой причине один из сотрудников РГАЛИ проявил осторожность и согласился на интервью лишь на условиях анонимности. Важная оговорка: возникшая в архиве напряженная атмосфера не имеет никакого отношения к спорам вокруг наследства Маяковского. Это другой сюжет.

Как бы то ни было, в распоряжении Радио Свобода есть аудиозапись этого разговора. Наш собеседник опровергает многое из того, что написала «Комсомольская правда» и что сообщила Юлия Вербицкая. Самое главное: существуют не одно, а два собрания – государственное и частное. На государственное никто и не думал посягать:

Люди не удосужились выяснить, что это не часть нашего архива

– Весь этот шум возник из-за того, что люди не удосужились выяснить, что оспариваемое в суде наследство – это не часть нашего архива. И вовсе не Инна Юлиусовна Генс-Катанян оставляла в РГАЛИ на временное, депозитарное хранение произведения изобразительного искусства. Это сделала ее племянница Юлия Генс. Очевидно, опасалась за сохранность коллекции в пустующей московской квартире, ведь она постоянно живет в Германии. Даже речи не было о том, чтобы что-то передавать нам. Боже упаси! Там такие ценности! Это около двадцати картин, авторы которых – самые знаменитые художники. Это первые имена русской живописи 20-го века.

– Имеет ли эта коллекция какое-то отношение к Маяковскому?

– Только две картины работы Маяковского, когда-то подаренные автором Лиле Брик. Это портрет Лили Брик и автопортрет. В любом случае, повторяю, наш архив в сугубо семейной тяжбе брата с сестрой – совсем сбоку.

Иное дело – исторический фонд Лили Брик и Василия Катаняна. Эти архивные материалы в свое время попали к нам, потому что они оба написали соответствующие завещания и сами передали документы в РГАЛИ. Это означает, что на единицы хранения Фонда вообще никто не может претендовать. Впрочем, никто никогда и не претендовал.

Ну а у Генсов за многие годы сформировался собственный семейный архив. Все-таки Инна Юлиусовна была известным киноведом. Ну и по наследству ей что-то перешло. Мало ли таких семей, которые нажили такие собрания. Просто живущие в разных странах брат с сестрой в какой-то момент не смогли договориться о разделении наследства. Завещание на них есть, мы его видели. Но эти вещи никогда не передавались на госхранение.

– И «Комсомольская правда» пишет, и адвокат Юлия Вербицкая в интервью упоминает о скандальном эпизоде с изъятием судебными приставами картин Маяковского с выставки. Ваши комментарии.

Бешеное количество наслоений и много вранья

– Там какое-то бешеное количество наслоений и много вранья. В прошлом году в связи со 125-летием Маяковского у нас в РГАЛИ была выставка. Мы ее готовили совместно с Музеем Маяковского. Помимо прочего экспонировались некоторые материалы из частных собраний. Поскольку в тот момент у нас еще находились на депозитарном хранении две картины Маяковского из квартиры Генсов, мы попросили у них разрешения их выставить. Они там висели, но в какой-то момент, когда начался суд, суд вынес постановление о том, что абсолютно все картины, которые у нас находятся на временном хранении, должны быть у нас изъяты и переданы на экспертизу для оценки стоимости этой коллекции. Механизм понятен. Брат и сестра Генсы живут в Германии и Израиле, но вывозить из России произведения такого уровня нельзя. Зато их можно продать здесь, а деньги между собой поделить поровну.

«Комсомолка» описывает событие как какой-то блокбастер.

Никаких приставов не было, и никто на выставку не врывался

На самом же деле нам позвонил адвокат одной из сторон и сказал, что мы обязаны сдать эти картины, что за ними приедут. Приехал назначенный судом эксперт и забрал. Естественно, картины с выставки снимали в нерабочий день. Без посторонних лиц. И уж точно никаких внуков Маяковского там не присутствовало. Все происходило совершенно спокойно, в рабочем режиме. Со стороны дирекции архива подписали акты о передаче, и все. Работы увезли.

«Пожалуйста, голубчик, не лижись». Музейные истории о собаках

Ежегодно 2 июля весь мир отмечает Международный день собак — верных друзей человека, которые с незапамятных времен живут рядом с нами. Иногда собака становится кем-то большим, чем просто питомец. Именно о таких собаках рассказывают Государственный музей В.В. Маяковского, Музей М.А. Булгакова, Московский государственный музей С.А. Есенина, Музей К.Г. Паустовского и Музей В.А. Тропинина и московских художников его времени.

Совместный материал mos.ru и агентства «Мосгортур».

Щен-большой и Щен-маленький

Владимир Маяковский очень любил собак. В разное время у него было несколько четвероногих друзей разных пород. Но только пес по кличке Щен вошел в историю — о нем слышал, пожалуй, каждый поклонник поэта.

Летом 1920 года Маяковский вместе с Лилей и Осипом Бриками жил на даче в Пушкине на Акуловой Горе. Однажды, прогуливаясь по окрестностям, они нашли щенка. Он был настолько грязным, что пришлось вымыть его трижды. Маяковский дал своему питомцу кличку Щен, ласково называл его Щеник.

Породу собаки удалось установить благодаря местным ребятам, которые знали его родословную. Оказалось, что его мать — чистокровный сеттер, а отец — дворняга. Цвет шерсти Щеника был рыжим, уши — длинными с кудрями. Похожий на сеттера, он был намного больше, чем полагается представителю этой породы.

Щен стал неотъемлемой частью компании. Вместе со всеми он ходил к реке купаться, за грибами в лес, гулял с Маяковским, когда он писал стихи. Осип и Лиля находили много общего между Владимиром Владимировичем и его четвероногим другом, поэтому стали называть Щеном и поэта — так появились Щен-большой и Щен-маленький. С тех пор Владимир Маяковский в письмах стал подписываться «Щен» или вместо подписи рисовал щенка.

Дачный сезон подходил к концу, пришло время возвращаться в Москву, собаку взяли с собой. По дороге до квартиры в Полуэктове переулке (сейчас Сеченовский) Маяковский проводил Щену экскурсию. Лиля Брик позже зафиксировала его разговор со щенком в своих воспоминаниях:

— Это, товарищ, Казанский вокзал. Выстроен еще при буржуях. Замечателен своим архитектурным безобразием. Отвернись! А то испортишь себе вкус, воспитанный на стихах Маяковского!

— А это — улица Мясницкая. Здесь живет наш друг Лева. Настоящий человек, вроде нас с тобой, и архитектура у него красивая!

— Это — Красная площадь. Изумительнейшее место на всем земном шаре!!

Тогда Брики и Маяковский жили в Полуэктове переулке. У дома нового жильца встретила соседская собака по кличке Муська, которая стала большой подругой Щена. Вместе они гуляли и даже ходили в гости друг к другу.

В то время Маяковский работал в «Окнах РОСТА» и каждое утро ходил пешком до Сретенского бульвара. Щен каждое утро провожал хозяина до мясной лавки на углу Остоженки. Там Маяковский покупал ему фунт конины и товарищи расходились. Щен отправлялся домой, а Маяковский — на работу.

С наступлением темноты, к ужину, Щен всегда возвращался домой (один или с Муськой), но однажды он не пришел. Поэт искал его в своем и соседних дворах, но так и не нашел. Щен прожил всего одиннадцать месяцев. О совместной жизни Маяковский написал в поэме «Хорошо»:

«Двенадцать

квадратных аршин жилья.

Четверо

в помещении, —

Лиля,

Ося,

я

и собака

Щеник».

Бутон Булгаков. Звонить два раза

В детстве и юности у Михаила Булгакова не было домашних животных. Они появились у писателя гораздо позднее, когда он был женат вторым браком на Любови Белозерской.

Супруга писателя вспоминала о том, что Булгаков с собаками был более дружелюбен, чем с кошками: «Кошку Муку Михаил Афанасьевич на руки никогда не брал — был слишком брезглив, но на свой письменный стол допускал, подкладывая под нее бумажку».

Любимцем писателя был пес по кличке Бутон, который появился в доме благодаря Любови Евгеньевне. Однажды, стоя в очереди в продуктовую лавку, она увидела мужчину с большеглазым лохматым щенком на руках и спросила, что он будет с ним делать. Мужчина ответил, что планирует отнести его в отдел вивисекции для опытов. Женщина попросила незнакомца подождать и ринулась домой, чтобы заручиться согласием Михаила Афанасьевича (тот сразу согласился) и забрать собаку.

В то время Булгаков работал над пьесой «Мольер», поэтому пес получил кличку в честь слуги главного героя. Пес быстро стал всеобщим любимцем и полноправным членом семьи. Любовь Евгеньевна вспоминала:

«Я даже повесила на входной двери под карточкой М.А. другую карточку, где было написано: “Бутон Булгаков. Звонить два раза”. Это ввело в заблуждение пришедшего к нам фининспектора, который спросил М.А.: “Вы с братцем живете?” После чего визитная карточка Бутона была снята».

Статус Бутона в семье Булгаковых оценили и друзья — в одном из писем Михаилу Афанасьевичу и Любови Евгеньевне жена писателя Евгения Замятина Людмила шутила: «Дорогие Булгаковы! Я возмущена — Е.И. скрыл от меня, что у вас появился сын. Ну, поздравляю, поздравляю. Какой красавец он у вас!»

Сам писатель, даже находясь в поездках, справлялся о собаке. Так он писал жене из Крыма в 1930 году:

«Дорогая Любаня! Здесь яркое солнце… На станциях в буфетах кой-что попадается, но большею частью пустовато. Бабы к поездам на юге выносят огурцы, вишни, яйца, булки, лук, молоко. Поезд опаздывает. В Харькове видел Оленьку (очень мила, принесла мне папирос), Федю, Комиссарова и Лесли. Вышли к поезду. Целую! Как Бутон?»

Такую лапу не видал я сроду

Знаменитое стихотворение Сергея Есенина «Собаке Качалова» было написано в 1925 году после знакомства поэта с народным артистом Василием Ивановичем Качаловым и его доберманом по кличке Джим. До этого актер и поэт много лет знали друг друга лишь заочно. О встрече, которую организовали общие знакомые, артист вспоминал так:

«Часам к двенадцати ночи я отыграл спектакль, прихожу домой. Небольшая компания моих друзей и Есенин уже сидят у меня. Поднимаюсь по лестнице и слышу радостный лай Джима, той самой собаки… Тогда Джиму было всего четыре месяца. Я вошел и увидал Есенина и Джима — они уже познакомились и сидели на диване, вплотную прижавшись друг к другу. Есенин одною рукой обнял Джима за шею, а в другой держал его лапу и хриплым баском приговаривал: “Что это за лапа, я сроду не видал такой”».

Поэт с трудом старался высвободиться от пса, но тот был непоколебим — продолжал вскакивать на Есенина и лизать ему лицо.

«“Да постой же, может быть, я не хочу с тобой целоваться. Что же ты, как пьяный, все время лезешь целоваться”, — бормотал Есенин с широко расплывшейся детски лукавой улыбкой».

В ту ночь поэт читал много стихов. Джим его внимательно слушал и смотрел прямо в глаза, а когда настала пора расходиться, уже сонный пес все равно не отходил от поэта. Уходя, Есенин долго жал лапу собаки и проговаривал: «Ах ты, черт, трудно с тобой расстаться!» На прощание поэт сказал, что как только придет домой, обязательно напишет стихи питомцу артиста.

Через несколько дней после той ночи, Качалов узнал, что в его отсутствие наведывался одетый в парадную одежду Есенин. Выяснилось, что поэт написал стихи, как и обещал, и приходил их прочитать Джиму. Торжественное чтение состоялось в другой день, когда актер был дома:

«Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.

Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит».

Фунтик и усы капитана

Домашним питомцем Константина Георгиевича Паустовского была такса по кличке Фунтик. Собаку в 1938 году приобрела вторая жена писателя Валерия Валишевская-Навашина.

В начале Великой Отечественной войны Константин Георгиевич служил на Южном фронте военным корреспондентом. Вскоре Комитетом по делам искусств был освобожден от службы и эвакуировался в Алма-Ату, где в то время находилась его семья вместе с четвероногим другом.

Когда Паустовскому потребовалось вернуться в Москву, встал вопрос о дальнейшей судьбе Фунтика. За несколько дней до поездки пес был сам не свой — тяжело вздыхал и печально смотрел на хозяина. Писатель не мог предать своего друга и бросить его в Алма-Ате.

В военное время перевезти собаку на поезде было не так просто. Константин Георгиевич начал собирать все необходимые справки в ветеринарных лечебницах и у начальства железнодорожной станции, чтобы получить право на перевозку.

Когда все бумаги были собраны, Фунтик снова оживился, будто все понял. На вокзале Паустовский спрятал таксу под шубой, подумав, что в тяжелое для страны время перевоз собаки в поезде мог расцениваться как неуместная причуда. Опасения были не напрасными. Как только они вошли в вагон, один капитан возмутился, увидев собаку, и вызвал проводника для разбирательств. Но все документы Фунтика были в порядке, и разгневанному капитану ничего не оставалось делать, как немедленно забрать багаж и перейти в другое купе.

Ночью была остановка на узловой станции, на перроне которой скопилось много народа — поезда в военные годы ходили редко. Среди желающих сесть в поезд были и солдаты, получившие отпуск, и бойцы, возвращавшиеся на фронт. Их было много, ждать следующего поезда было слишком долго, и они полным составом заняли вагон, в котором ехал писатель.

Фунтик был воспитанным псом, свою нужду терпел долго, но все же начинал скулить сильнее и сильнее. Паустовскому ничего не оставалось делать, как спрятать его под шубу и нести через проход, который полностью был занят недавно подсевшими солдатами. Любопытство Фунтика победило — и он высунул голову. Константин Георгиевич оцепенел.

Солдаты живо заинтересовались собакой, расступились, чтобы дать дорогу писателю. В купе к Паустовскому начали заходить по двое-трое солдат — расспрашивали, что за порода, на кого охотится, вспоминали своих питомцев, оставшихся дома.

Потом зашел разговор о случае с капитаном, который был в бешенстве из-за Фунтика. Услышав это, солдаты в коридоре зашумели и решили найти и высадить грубияна. Ориентиром в поиске служили усы и новенький мундир. Солдаты осмотрели все купе, но так и не нашли обидчика Фунтика. Позже выяснилось, что капитан был там, но как только поднялся шум, сбрил усы и поэтому обнаружен не был.

У Фунтика была насыщенная жизнь. В 1940 году он принимал участие в выставках собаководства. В эвакуации песик снимался в кино — увидеть его можно в кинокартинах «Убийцы выходят на дорогу» и «Юный Фриц». Своего четвероногого друга Константин Паустовский также сделал героем рассказов мещерского цикла. Из рассказа «Прощание с летом»:

«По ночам часто плакал во сне Фунтик — маленькая рыжая такса. Приходилось вставать и закутывать его теплой шерстяной тряпкой. Фунтик благодарил сквозь сон, осторожно лизал руку и, вздохнув, засыпал. Темнота шумела за стенами плеском дождя и ударами ветра, и страшно было подумать о тех, кого, может быть, застигла эта ненастная ночь в непроглядных лесах».

Царственные Томассены

В живописи собака всегда символизировала верность и преданность. В собрании Музея В.А. Тропинина и московских художников его времени есть немало портретов, где рядом с героем изображен и его четвероногий друг. Один из примеров — гравюра Николая Ивановича Уткина с картины Владимира Лукича Боровиковского «Екатерина II на прогулке в Царскосельском парке». На ней императрица запечатлена вместе с одной из своих левреток по кличке Земира.

Именно Екатерина II ввела в Российской империи моду на разведение левреток. Все началось в 1770 году с присланных ей из Англии пары собак: Сэра Тома Андерсона и Дюшеса. Через несколько лет потомство этих левреток можно было встретить во многих аристократических домах Москвы и Петербурга. Императрица очень любила своих собак — они занимали особое положение при дворе и даже спали в корзине рядом с кроватью Екатерины.

Среди многочисленных потомков Сэра Тома Андерсона, живших при дворе, императрица больше остальных выделяла левретку Земиру, которая появилась на свет в 1778 году. Собака была названа в честь героини популярной в те времена оперы «Земира и Азор». Имя Азор, кстати, также надолго стало популярной собачьей кличкой. Сохранилось несколько писем императрицы, в которых она упоминает свою любимицу. Так она писала о сложном характере левретки:

«Вы простите меня за то, что вся предыдущая страница очень дурно написана: я чрезвычайно стеснена в настоящую минуту некой молодой и прекрасной Земирой, которая из всех Томассенов садится всегда как можно ближе ко мне и доводит свои претензии до того, что кладет лапы на мою бумагу».

Земира умерла в 1785 году. Как вспоминали современники, Екатерина II очень тяжело переживала потерю — несколько дней не выходила из спальни. На Императорском фарфоровом заводе Яковом Рашеттом была сделана скульптура собаки в натуральную величину, которая долгое время стояла в спальне императрицы и напоминала ей о любимице.

Левретки императрицы похоронены на специальном участке в Царском Селе. Некоторые мраморные плиты сохранились до наших дней. Среди них уцелело и надгробие Земиры, на котором написаны следующие слова:

«Здесь лежит Земира, и опечаленные Грации должны набросать цветов на ее могилу. Как Том, ее предок, как Леди, ее мать, она была постоянна в своих склонностях, легка на бегу и имела один только недостаток: была немножко сердита, но сердце ее было доброе. Когда любить всего опасаешься, а Земира так любила ту, которую весь свет любит, как она. Можно ли быть спокойною при соперничестве такого множества народов. Боги, свидетели ее нежности, должны были бы наградить ее за верность бессмертием, чтобы она могла находиться неотлучно при своей повелительнице».

В плену рифм и женщин

Восемьдесят пять лет назад, 14 апреля 1930 года, ушел из жизни выдающийся поэт Владимир Маяковский. Он прожил насыщенную событиями жизнь, в которой было и несколько автомобильных страниц

Первое близкое соприкосновение поэта с автомобилем состоялось в начале Первой мировой войны. Правительство объявило мобилизацию, которой подлежали молодые люди, не имеющие законной отсрочки. В их число попали и уже снискавшие известность литераторы – Владимир Маяковский, Виктор Шкловский, Осип Брик… Стремясь уберечь молодые дарования от гибели, Максим Горький хлопотал о них перед военным руководством, и его усилия оправдались: некоторых поэтов и писателей призвали служить в тыловые подразделения. Ратник второго разряда Маяковский попал в Учебную автомобильную роту, где и прослужил чертежником до самой Октябрьской революции.

Как он позже рассказывал, служба его тяготила, хотя иметь дело с автомобилем как таковым ему не пришлось – поэт даже не научился им управлять. На протяжении всего срока службы он делал чертежи авто и «рисовал портреты своих начальников».

После революции Маяковскому выпал шанс сделать карьеру на поприще автомобилизма: его выбрали начальником Автомобильной школы, в которую в середине войны преобразовали Учебную автороту. Однако при первой же возможности он уволился из армии «по здоровью», с радостью позабыв об автомобилях, как он думал, навсегда…

Поэт революции

После гражданской войны Маяковский стал признанным революционным поэтом – агитатором, горланом, главарем. Доверие новой власти к нему было безграничным: Владимиру Владимировичу даже дозволялось выезжать за границу. И вот в 1928 г. Маяковский купил во Франции автомобиль и привез его в СССР. Привез, рискуя нарваться на непонимание друзей и острую критику со стороны противников. Ведь в то время в стране обычным гражданам иметь машину не полагалось – это было прерогативой партийно-номенклатурной элиты. Что же заставило поэта пойти на столь рискованный шаг?

Ответ прост. Авто попросила привезти бессменная муза Маяковского Лиля Брик, ради которой он шел на любые жертвы. Не купить машину было просто невозможно, любимая даже заранее выучилась управлять автомобилем и постоянно напоминала о нем в своих телеграммах и письмах. Причем Лиля Юрьевна прекрасно представляла, каким именно должно быть ее авто. Так, 14 октября 1928 г. она писала Маяковскому в Париж: «Про машину не забудь: 1) предохранители должны быть спереди и сзади, 2) добавочный прожектор сбоку, 3) электрическая прочищалка для переднего стекла, 4) фонари сзади с надписью «stop», 5) обязательно стрелки, показывающие, куда поворачивает машина,
6) теплая попонка, чтобы не замерзала вода, 7) не забудь про чемодан и два добавочных колеса сзади. Про часы с недельным заводом. Цвет и форму (открытую… закрытую) на твой… вкус. Только чтобы не была похожа на такси. Лучше всего Buiсk или Renault. Только НЕ Amilcar!». Или вот еще: «Прежде чем купить машину, посоветуйся со мной телеграфно…»

И Маяковский вынужденно подыскивал авто для Брик. Правда, денег у поэта было в обрез. Ведь в Париже он вел переговоры о том, чтобы написать сценарий для французских кинематографистов, и на вырученные средства планировал купить машину. Однако денег заработать не удалось, и Владимир Владимирович тут же известил о положении вещей свою музу. Та в ответ написала: «Ууууууу-у-у-у!!! Неужели не будет автомобильчика! А я так замечательно научилась ездить!!! Пожалуйста, привези автомобильчик!!!!!!!!!!!!!!!». А потом инструкции стали более прагматичными: «Если не хватит денег, то пошли хоть… 450 долларов на Фордик без запасных частей. Запасные части, в крайнем случае, можно достать для Форда и здесь. У-уу-ууу!!!!?».

Шерше ля фам

Вполне могло получиться, что любимая женщина поэта так и осталась бы без машины, не вмешайся в ситуацию… еще одна женщина. Она появилась в жизни Маяковского уже в Париже, причем Владимир Владимирович настолько увлекся своей новой знакомой, что собирался на ней жениться. Речь идет о Татьяне Яковлевой – племяннице известного художника Александра Яковлева. Маяковский оказался не единственным ее воздыхателем – русскую красавицу окружало множество богатых молодых людей, нашлись среди них и автомобилисты. Именно Яковлева, зная финансовые возможности поэта и технические требования, предъявляемые к будущему автомобилю, посоветовала ему приобрести Renault NN. И вскоре Маяковский уже написал в Первопрестольную: «Покупаю Рено. Красавец серой масти, 6 сил, 4 цилиндра, кондуит интерьер. 19 декабря поедет в Москву».

Однако от своей сестры, жившей в Париже, Брик узнала о романе Маяковского, а когда вышла его книжка со стихами, посвященными Яковлевой, ее гневу и разочарованию не было границ. Лиля Юрьевна долго не могла смириться с потерей титула «официальной музы-вдохновительницы» главного пролетарского поэта.

Зато разъезжала в новеньком Renault. Современники вспоминали, что машиной Брик управляла неуверенно, даже как-то сбила девочку, которую мамаша оставила без присмотра. И хотя обошлось без летального исхода, разговоров было немало. Суда удалось избежать, и некоторые биографы Лили Брик полагают, что дело закрыли благодаря вмешательству ее покровителей с Лубянки…

А что же поэт? Не дожидаясь, пока недоброжелатели обольют его грязью из-за женского каприза, Маяковский подводит под свое приобретение политическую базу. Он пишет стихотворение «Ответ на будущие сплетни»:

Москва
      меня
          обступает, сипя,
до шепота
        голос понижен:
«Скажите,
         правда ль,
               что вы
                    для себя
авто
   купили в Париже?
Товарищ,
       смотрите,
              чтоб не было бед,
чтоб пресса
         на вас не нацыкала.
Купили бы дрожки…
                  велосипед…
Ну
  не более ж мотоцикла!»
С меня
     эти сплетни,
              как с гуся вода;
надел
    хладнокровия панцирь.
– Купил – говорите?
               – Конечно,
                       да.
Купил,
     и бросьте трепаться.
Довольно я шлепал,
                дохл
                   да тих,
на разных
        кобылах-выдрах.
Теперь
     забензинено
              шесть лошадих
в моих
     четырех цилиндрах.
Разят
    желтизною
            из медных глазниц,
глаза –
      не глаза,
            а жуть!
И целая
      улица
          падает ниц,
когда
     кобылицы ржут.
Я рифм
накосил
       чуть-чуть не стог,
аж в пору
       бухгалтеру сбиться.
Две тыщи шестьсот
                бессоннейших строк
в руле,
     в рессорах
             и в спицах.
И мчишься,
         и пишешь,
               и лучше, чем в кресле.
Напрасно
       завистники злятся.
Но если
      объявят опасность
                     и если
бой
   и мобилизация,
я, взяв под уздцы,
              кобылиц подам
товарищу комиссару,
чтоб мчаться
          навстречу
                  желанным годам
в последнюю
          грозную свару.
Не избежать мне
             сплетни дрянной.
Ну что ж,
       простите, пожалуйста,
что я
    из Парижа
           привез Рено,
а не духи
       и не галстук.

Таким вот необычным образом были расставлены точки над «i» в истории с привезенным из Парижа авто. Хотя автомобильный сюжет на этом не закончился: машину надо было обеспечить запчастями. Во время очередной поездки в Париж весной 1929 г. Маяковский получил от Брик письмо с перечнем деталей, которые нужно было привести. Лиля писала: «Двумя крестиками отмечены вещи, абсолютно НЕОБХОДИМЫЕ, одним крестиком – НЕОБХОДИМЫЕ и без креста – очень нужные. Лампочки в особенности – большие, присылай с каждым едущим, а то мы ездим уже с одним фонарем. Когда последняя лампочка перегорит, перестанем ездить. Их здесь совершенно невозможно получить для нашего типа Рено».

Разумеется, Маяковский и в этот раз выполнил ее просьбу. А спустя совсем немного времени на том же самом Renault Лиля и ее муж Осип Брик ехали за грузовиком, в котором гроб с телом покончившего с собой Маяковского везли в крематорий. 

Автор

Константин Владимиров, обозреватель журнала «Автопанорама»

Издание

Автопанорама

Фото

иллюстрации из архива автора

Брик, Брик, Маяковский: две истории любви

«Тройственный союз» Лили Брик, Владимира Маяковского и Осипа Брика принято считать то ли капризом коварной интриганки, то ли одной из особенностей того времени. Но, если присмотреться, в этой истории любви не было ничего выходящего за рамки обычной человеческой жизни — кроме разве что таланта Маяковского.

Прежде всего сосуществование Маяковского, Лили и Осипа – это история о трех незаурядных людях. Вначале была семья Бриков; в «Пристрастных рассказах» Лиля Брик признается, что влюбилась в Осипа еще в гимназии и никак не могла от этой любви избавиться. Сменяли друг друга возлюбленные, она путешествовала по Европе, а Осип Брик оставался в ее жизни. «Семь лет мы встречались случайно, а иногда даже уговаривались встретиться, и в какой-то момент я не могла не сказать, что люблю его, хотя за минуту до встречи и не думала об этом», – удивлялась сама Лиля.

Поженившись спустя семь лет после знакомства, в 1912 году, Брики начинают вести бурную жизнь, общаясь едва ли не со всей богемой Москвы. Оба они люди одного круга — из богатых буржуазных семей — жадно исследуют быстро меняющийся мир. Вместе с техническими достижениями приходят и новые учения, и мечта о новом обществе.

На деле «новая женщина», «новая семья» начали обсуждаться еще в середине XIX века. Уже в романе Чернышевского «Что делать?», который очень любил Маяковский, отрицается ревность, подчеркивается право не только мужчины, но и женщины выбирать, кого любить. Для своего времени мысль революционная. Фридрих Энгельс провозглашает семью формой угнетения женщины. Публикуются скандальные литературные произведения вроде «Санина» и «Бездны». Поднимают проблемы проституции, контрацепции, даже прерывания беременности. «Неустановленность новой морали и отрицание старой морали было типично для времени перед войной», – вспоминает Виктор Шкловский. Появляется новый идеал отношений — свободная любовь.

Брики быстро усваивают свежую мораль. По воспоминаниям Лили сразу после свадьбы муж вручает ей свой архив — «письма Оси и его товарищей друг к другу, женские письма, тетради, исписанные стихами и философскими трактатами», — который она с восхищением читает в поездке. А чего стоит эпизод в Самарканде, когда счастливые супруги отправляются осматривать публичный дом? По дороге их останавливает пристав и долго выясняет, понимает ли Лиля, куда идет с экскурсией, и добровольно ли отправляется туда.

При этом к 1915 году, когда Владимир входит в семью Бриков, семьи уже на деле нет — Лиля подчеркивает в своих мемуарах, что они фактически уже не были мужем и женой, но оставались ими юридически. И духовно. Остыв друг к другу, они не планируют расставаться. Уже очаровавшись Маяковским, Лиля рассказывает об этом Осипу, но предлагает бросить поэта, если муж ее об этом попросит. Осип не был против их отношений, но вместе с тем он подчеркивает, что хотел бы жить по-прежнему вместе. И Лиля соглашается.

Об этой странной истории вспоминала подруга семьи Галина Катанян: «Трагедия двух людей из того «треугольника» , который Маяковский называл своей семьей, заключалась в том, что Лиля любила Осипа Максимовича. Он же не любил ее, а Володя любил Лилю, которая не могла любить никого, кроме Оси. Всю жизнь, с тринадцати лет, она любила человека, равнодушного к ней. А если так, то не все ли равно, кто будет на его месте?» Удивительно, но факт: Лиля не раз подчеркивала, что не гениальный поэт Маяковский, а ее муж был мужчиной всей ее жизни.

Загадочный Осип Брик

Кем же был этот мужчина, которого роковая Лиля Брик предпочла всем остальным? По немногим воспоминаниям, Осип был человеком необычным и даже странным.

Виктор Ардов вспоминает: «Брик отличался, я бы сказал, гипертрофией логики в ущерб эмоциональной стороне нормальной человеческой личности…. Цинизма не было с его стороны. Это иногда встречающееся равнодушие такого типа — эмоциональное». Видимо, именно это и не давало ему увлечься ревностями, страстями, клятвами, которые так охотно разделил с Лилей Маяковский.

Отличался он и удивительным умом. Роман Якобсон вспоминал, что «способность у него была исключительная». Юрист по образованию, Брик очень быстро освоил вопросы стихосложения и литературоведения после встречи с Маяковским.

Когда поэт впервые читал Брикам свои стихи, оба супруга сразу поняли, что перед ними настоящий талант. Как вспоминала младшая сестра Лили Брик Эльза Триоле: «Осип полюбил поэзию Маяковского. Маяковский полюбил Лилю». Именно после этого начались отношения Лили с Владимиром, а Осипа — с футуризмом. Уже через полгода после знакомства с Маяковским, в декабре 1915 года, Осип Брик впервые выступает как критик; в альманахе «Взял» он публикует статью «Хлеба!», где очаровательным образом обыгрывает стихи Маяковского:

«Наконец-то
Мы
Каторжане города лепрозория
Дождались своего поэта-пророка».

Позже Осип Брик становится автором теории о «звуковых повторах». Вместе с Виктором Шкловским он становится одним из организаторов ОПОЯЗ (общества изучения поэтического языка) и участвует в творческом объединении «Левый фронт искусств». Тот же Шкловский вспоминает о Брике: «…у Осипа Максимовича был настоящий талант теоретика литературы. Но Брик никогда не записывал, а разговаривал. Он человек до такой степени инертный и не желающий жить, что он никогда ничего не написал». Лиля Брик, по воспоминаниям, говорила: «Разве можно… сравнивать Володю с Осей? Осин ум оценят будущие поколения».

Втроем

Владимир Маяковский стал любовником Лили, а Осип оставался ее мужем. Эта ситуация, разумеется, многих нервировала — так, известно высказывание Александра Грина о поэте: «Нечист в любви, вернее не брезглив. Брак втроем…»

Вместе с тем их отношения внезапно оказались невероятно прочными. У каждого из троих существовали собственные отношения с другими двумя участниками: с Лилей Маяковского объединяет любовь чувственная. С Осипом — интеллектуальная любовь к футуризму. В «Пристрастных рассказах» Лиля, описывая жизнь в Гендриковом переулке со столовой и тремя комнатами для каждого из жителей, подчеркивает, что Осип и Владимир быстро стали друзьями.

Сохранилось множество свидетельств о дружбе и уважении, которые питали друг к другу Брик и Маяковский. В своих воспоминаниях подруга Маяковского Наталья Рябова писала: «Он жаловался мне, что у него все не клеится, что в чем-то его не слушают в театре, и все сводилось к отсутствию Бриков в Москве. – Ося был бы — написали бы, Ося был бы — решили бы, Ося страшно умный».

Это воспоминание относится к 1929 году. Лиля и Владимир несколько лет как расстались (а с Бриком она примерно столько же в разводе), но они по-прежнему в очень близких отношениях. Это чувствуют и признают все его следующие подруги. И еще до знакомства всех их крайне занимает эта необыкновенная женщина. 

Знавшие ее отмечали «темно-золотистые волосы», «сияющие, теплые, ореховые глаза», признавали ее ум и обаяние. При этом часто не любили ее. Довольно зло вспоминала о Лиле художница Елизавета Лавинская. Многие открыто замечали, что Брик важнее всего сохранять свое влияние на Маяковского. Например, последняя любовь поэта — Вероника Полонская — признавалась, что сначала Лиля даже покровительствовала их роману, как и романам поэта в целом, пока они не грозили перерасти во что-то большее. По свидетельству той же Полонской, сразу после самоубийства Маяковского Лиля начала борьбу за свою репутацию «вдовы» поэта. Так, она посоветовала Полонской не ходить на похороны, а позже использовала это отсутствие на похоронах как аргумент против Вероники.

Брик действительно удалось сохранить свое влияние на Маяковского до его смерти. Именно поэтому многие обвиняли ее в его самоубийстве. «Довела поэта» — это один из мифов, неразрывно связанных с именем Лили Брик. В 1930 году она записывает в дневнике, выдержки из которого вошли позже в «Пристрастные рассказы»: «Вчера опять звонили какие-то: можно Брик? Ха-ха-ха-ха… почему вы угробили Маяковского?.. и хлоп трубкой». А Николай Асеев ухитрился обвинить ее в поэме «Маяковский начинается»:

«А та,
которой он все посвятил,
стихов и страстей
лавину,
свой смех и гнев,
гордость и пыл, —
любила его
вполовину».

Она долго горевала о Маяковском. Но еще сильнее — об Осипе Брике, который умер от остановки сердца в 1945 году, будучи женатым на другой. В письме сестре в Париж Лиля пишет: «Для меня это не то что умер человек любимый, близкий, когда бывает тяжело непереносимо, а просто — вместе с Осей умерла и я».

Так вышло, что в жизни Лили Брик главным мужчиной был Осип Брик, а не гениальный и знаменитый поэт Владимир Маяковский. Это была не «передовая семья в авангарде общественной морали», а две несчастных истории любви.

Источник: azbooka.ru

О Владимире Маяковском | Академия американских поэтов

Родился 19 июля 1893 года в Багдати, Российская Империя (ныне Маяковский, Грузия), Владимир Владимирович Маяковский был младшим ребенком в семье украинских родителей. Когда его отец, лесник, умер в 1906 году, семья переехала в Москву, где Маяковский вступил в Социал-демократическую рабочую партию в 1908 году. Из-за материального положения семьи Маяковский был отчислен из гимназии. Он провел большую часть следующих двух лет в тюрьме из-за своей политической деятельности.

В 1910 году Маяковский начал заниматься живописью, вскоре осознав, что у него есть поэтический талант. В 1912 году он подписал футуристический манифест «Пощечина общественному вкусу », в который вошли два его стихотворения. В 1913 году он опубликовал свой первый сольный проект « Я », небольшой сборник из четырех стихотворений.

Ранние стихи Маяковского сделали его одним из наиболее оригинальных поэтов, вышедших из русского футуризма, движения, характеризующегося отказом от традиционных элементов в пользу формальных экспериментов и приветствовавшим социальные перемены, обещанные такими технологиями, как автомобили.В частности, ранним стихотворениям Маяковского не хватало традиционной метрической структуры, вместо этого они полагались на сильные ритмы, преувеличенные образы и — что, возможно, самое главное — уличный язык, который в то время считался непоэтичным в литературных кругах.

В 1915 году Маяковский опубликовал «Облако в штанах », свое первое крупное произведение. Это длинное стихотворение довело стилистический выбор поэта до новой крайности, соединив неправильные строки декламационного языка с удивительными рифмами.

Живя в Смольном, Петроград, в 1917 году, Маяковский был свидетелем первых большевистских восстаний в ходе русской революции.Это был плодотворный период для поэта, который встретил революцию рядом поэтических и драматических произведений, в том числе Ода революции (1918), Левый март (1918), длинное стихотворение 150 000 000 (1920) , и Mystery-Bouffe (1918), политическая сатира и одна из первых крупных пьес советской эпохи.

Маяковский вернулся в Москву, чтобы создать пропогандистскую графику и стихи для Российского государственного телеграфного агентства, и стал участником организации «Левый фронт искусств», редактируя ее журнал LEF .Целью журнала было «пересмотреть идеологию и практику так называемого левого искусства и отказаться от индивидуализма, чтобы повысить ценность искусства для развития коммунизма».

В 1919 году он опубликовал Собраний сочинений 1909-1919 годов , что еще больше укрепило его репутацию. Популярность Маяковского дала ему необычную свободу по сравнению с другими Советами. В частности, он свободно путешествовал по всему Советскому Союзу, а также в Латвии, Великобритании, Германии, США, Мексике и Кубе.В 1925 году он опубликовал «Мое открытие Америки ».

Среди самых известных стихотворений поэта: Владимир Ильич Ленин (1924), панегирик советскому лидеру; и Хорошо! (1927). Примерно в это же время Маяковский написал две сатирические пьесы: Клоп (1928) и Баня (1929).

Маяковский работал над поэмой В полный голос с 1929 года, когда 14 апреля 1930 года он якобы выстрелил себе прямо в сердце.Десять дней спустя офицер, расследовавший самоубийство поэта, был убит, что породило предположения о природе смерти Маяковского.

В этот день родился Владимир Маяковский

Владимир Маяковский родился 19 июля 1893 года в Грузии в семье русских и украинцев. К 14 годам Маяковский уже занимался социалистической деятельностью. Он жил в Грузии, пока его отец не умер в 1906 году, и семья не переехала в Москву. Здесь Маяковский заинтересовался марксистской литературой и в 1907 году вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию.Его деятельность включала распространение брошюр и контрабанду женщин-активисток из тюрьмы, за что он был в конечном итоге заключен в тюрьму и помещен в одиночную камеру.

Во время заключения Маяковский начал писать стихи. Освободившись в 1910 году, он оставил политическую активность, чтобы сосредоточиться на создании социалистического искусства. В следующем году он поступил в Московское художественное училище, где познакомился с «отцом русского футуризма» Давидом Бурлюком, и они стали друзьями.

Бурлюк развивал талант Маяковского, предлагая финансовую поддержку и сборники стихов.Их отношения переросли в группу поэтов и художников Hylaea, бросивших вызов художественному истеблишменту. В 1912 году первые стихи Маяковского были опубликованы в футуристических изданиях группы, хотя группа была более известна своим манифестом «Пощечина общественному вкусу». В 1913 году группа посетила 17 городов во время массового читательского турне, которое привлекло как большую аудиторию, так и полицию. За это Маяковского и Бурлюка исключили из художественного училища. Маяковский останется единственным авангардистским поэтом, который останется в советском мейнстриме, хотя позже он будет подвергнут жесткой цензуре.

Во время Первой мировой войны Маяковский писал стихи против войны. В 1915 году он влюбился в Лилю Брик, муж которой Осип Брик опубликовал стихотворение Маяковского «Облако в штанах». Маяковский посвятил Лиле многие свои стихи, в том числе «Люблю» (1922) и «Об этом» (1923). С 1918 года Маяковский жил у Бриков, дом которых стал центром литературной жизни. Затем они основали известный раннесоветский авангардный журнал «Левый фронт искусства», выступавший против художественного индивидуализма.

Октябрьская революция 1917 года стала особенно плодотворным периодом для пробольшевистского поэта, воспевавшего пролетариат такими стихотворениями, как «Ода революции» (1918), «Левый марш» (1918) и «Хорошо!» (1927). Его также помнят за 3000-строчную эпопею «Владимир Ильич Ленин», написанную после смерти Ленина.

С 1919 года он выпускал агитационные плакаты и назидательные брошюры для Российского государственного телеграфного агентства. Однако отношения Маяковского с советскими властями стали натянутыми.Его пьесы, такие как «Клоп» (1929) и «Баня» (1930), подверглись резкой критике со стороны организаций пролетариатских писателей, которые к 1930 году перестали поддерживать его поэзию.

12 апреля 1930 года Маяковский застрелился в своей квартире в возрасте 36 лет. Через несколько лет поэт Марина Цветаева напишет о нем: «Долгие двенадцать лет человек-Маяковский убивал внутри себя поэта-Маяковского, а в на тринадцатый год поэт восстал и убил человека ».

На поминальную службу пришло более 150 тысяч скорбящих.Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

В приведенном ниже фильме «Дама и хулиган» 1918 года Маяковский играет единственную роль в фильме хулигана, превращенного любовью к молодой школьной учительнице.

Параллельные жизни, соединенные смертью

Максим Горький рассказывает историю, которую он слышал о польском крестьянине, которого случайным образом привел в город Краков

, где он полностью потерял ориентацию. Он бродил по улицам часами, но не смог найти дорогу к открытым пространствам за пределами города, где он чувствовал бы себя в своей стихии.Наконец, отчаявшись, освободит ли город его из лап, он упал на колени, произнес несколько молитв и прыгнул с моста в Вислу в надежде, что река вынесет его на свободу. Он… умер от полученных ран.

Горький вспомнил эту историю, когда услышал известие о смерти Сергея Есенина собственноручно в петербургской гостинице мрачным декабрьским днем ​​1925 года. Видимо, у поэта высохло перо. Он перерезал себе вену, окунул перо в кровь и оставил свою эпитафию в этих сияющих прекрасных строках:

Прощай, дорогой друг, прощай!
В моем сердце ты останешься,
И когда мы расстанемся, я могу предсказать
Что мы снова однажды встретимся.
Прощай, без объятий и без слез,
Без хмурого взгляда и без чувства синевы —
Нет ничего нового в смерти,
И продолжать жить — не новость.

Есенин изо всех сил пытался примириться со страной, находящейся в состоянии революции. Он тепло приветствовал революцию, восторженно писал о своей гордости за то, что он «большевик», и даже однажды заявил, что он «более левый, чем большевики».

Но на самом деле он чувствовал себя оторванным от России, которую он знал близко, и он не мог пустить свои корни в стране, перевернутой с ног на голову одним из самых катастрофических эпизодов в истории.

Родившийся в крестьянской семье в далекой Рязани, в самом сердце сельской России, он всегда чувствовал себя в некотором роде чужаком в шумном мегаполисе. Революционный поток только усугубил его трудности. Подобно сыну польского фермера, который заблудился в суетливом Кракове, Есенин не мог найти путь к уверенности и гармонии, которых он так отчаянно жаждал. Пейзаж вокруг него разбил ему сердце, и он решил навсегда закрыть глаза.

Также прочтите: Два поэта, крещенные огнем величайшей войны в истории

А какой способ попрощаться! Это был мужчина, всего 30 лет, прощающийся с нежнейшими, нежнейшими стихами на устах.Он ушел, «не хлопнув дверьми, а тихо закрыв их рукой, из которой текла кровь», как памятно написал Лев Троцкий в своем некрологе. В душе поэта была невыразимая боль, потому что, как бы он ни старался сделать революцию своей, он снова и снова терпел неудачу. Есенин решил, что лучше не пробовать больше:

Ну тогда, друзья мои, ну, ну… ..
Я видел вас, и я видел
Землю….
И твой погребальный треп
Приму как последнюю ласку.

Огромная русская деревня с ее множеством красок, запахов и настроений запечатлелась в чувствах Есенина. Он начал писать стихи в школе, хотя впервые опубликовал их в 19 лет, в Москве, где некоторое время получал университетское образование, прежде чем устроиться на различные второстепенные работы, чтобы прокормить себя. Он переехал в Санкт-Петербург, тогда российскую столицу, в 1915 году, где великий Александр Блок заинтересовался его поэзией и помог ему встать на ноги в литературных кругах города.Вскоре он приобрел бешеную популярность, и петербургские литературные салоны с готовностью открыли для него свои двери.

«Город взял его», — сухо писал Горький, который сам был большим поклонником творчества Есенина, Ромену Роллану, «с восторгом, который гурман запасает зимой клубникой. На него обрушился шквал похвалы, чрезмерной и часто неискренней ». Невзрачный молодой человек 20-ти лет, Есенин с трудом приспособился к резко изменившимся обстоятельствам. Все чаще по вечерам и поздно ночью он прыгал от одной водопой в городе к другой в шумной компании друзей, часто устраивая пьяные ссоры и оказываясь на неправильной стороне закона.

Грубые хоры московских трактиров начали вытеснять его яркий, размашистый лиризм. Теперь он часто накладывал на свои стихи нарочитую маску пошлости, пытаясь заглушить нежность и легкость прикосновений, которые так естественно приходили ему в голову. Для всех, кто хорошо его знал, он был пойман в безумном поиске твердости и уравновешенности, и чем больше его поиски подводили его, тем сильнее были его страдания.

И все же Есенин оставался высшим лириком. Он также был типичным русским поэтом .Пожалуй, ни в одном творчестве поэта до него или после него красота природы в России не нашла более истинного, более музыкального голоса. Давайте рассмотрим этот поразительный образ осени, который он без труда воплощает в жизнь:

В зарослях бухты, у горных склонов, мягкая осень…
Рыжая кобыла швыряет гриву.

По сей день популярность стихов Есенина преодолевает все социальные и региональные барьеры в России, его стихи часто поют, а не декламируют:

Ни сожалений, ни криков, ни боли никогда не будет
Прикоснись к моему сердцу, как цветы касаются дерева —
Иссушая осенью, я никогда не буду
Будь тем молодым человеком, каким был раньше

Ты не будешь пульсировать, сердце, как раньше, а дрожать,
Ощущение озноба, которого ты еще не знал.
Босиком больше не соблазниться
Бродить по заросшим березами деревням…

Мы смертны, мы рождены, чтобы погибнуть,
Медные листья падают беззвучно.
Однажды расцвела, чтобы ее лелеяли —
Благословенна, возвращаясь в безмолвную землю.

Революция ворвалась в мир песни этого неподражаемого автора текстов. Возможно, как сказал Троцкий, «лирическая весна могла развернуться до конца только в условиях, когда жизнь была гармоничной, счастливой, полной песен, в период, когда господствовал как господин не грубый бой, а дружба, любовь и нежность. ». Увы! Это был не тот мир, в который вступил Есенин, и задумчивость пронизывала такие строки из стихотворения, посвященного его матери:

.

Вернусь, мама, когда наш сад
Белый с весны протянет свои ветви.
Но на этот раз, мама, разбуди меня не на рассвете,
Как ты делал все эти годы назад.
Не нарушайте старые ожидания;
Не разбуди все, что не сбылось —
Я пережил потери и сильное истощение,
Да, и довольно рано пережил.

§

Владимир Маяковский (19 июля 1893 — 14 апреля 1930)

Владимира Маяковского покончило с собой самоубийство Есенина.Он горевал, но он также хотел сказать что-то новое.

Нет, Есенин, это я не пишу в шутку,
в горле не смех, а валит печаль.
Я вижу — твоя разрубленная рука сводит с ума,
качает твоими костями, как мешок.
Стоп, брось! Разве это не абсурд,
позволяет щекам покраснеть смертельным оттенком?
Кто мог сотворить такие удивительные вещи со словами
, которых не смог бы сделать никто другой на земле?

Поэма завершается остроумной вариацией последних двух строк последнего стихотворения Есенина :

Наша планета плохо оборудована для удовольствия.
Надо вырывать радость из всего, что есть.
В этой жизни умереть не так уж и сложно,
Формировать жизнь намного труднее.

Маяковский, должно быть, поверил каждому сказанному здесь слову. В отличие от аполитичного Есенина, он был ярым буревестником революции. С подросткового возраста он был политическим активистом, распространял пропагандистские листовки и помогал вывозить женщин-политиков из тюрьмы. Полиция задерживала его несколько раз, и в возрасте 16 лет он был приговорен к своему первому тюремному заключению.Именно в тюрьме он порезал зубы своему поэту. После освобождения он два года учился в Московской художественной школе, а затем присоединился к группе «Русские футуристы», в которой вскоре стал лидером. Манифест футуристов, ярко названный «Пощечина общественному вкусу », в значительной степени написан пером Маяковского.

Читайте также: Поэзия Второй мировой войны: Песни с другой стороны человечества

Его поэзия становилась все более вызывающей и декламационной по тону, и он непрерывно экспериментировал со сложными строфами и структурами строф, также свободно используя уличный жаргон и сленг.(Все это делает его чрезвычайно трудным для перевода.) Все поэтические условности были разрушены с целью «лишить поэзии» или лишить ее привилегий. Маяковский принял революцию с распростертыми объятиями, быстро стал ее наиболее широко известным рупором и приложил руку к массовой грамотности и пропагандистским кампаниям, в которых сыграли роль его ловкость кисти художника и его монументальная творческая энергия.

Однако в душе он оставался поэтом непревзойденного мастерства. Его способность управлять рифмованными образцами была феноменальной, и он мог превращать даже явно «прозаические» темы в мелодичные стихи, как в его дани Ленину после его смерти:

Когда я просеиваю
то, что я пережил,
Когда резюмирую:
какой лучший,
какой худший день —
Вот оно,
лучшее ,
25 *,
первый день.
Штыки
грохочут,
вспыхивают
молния,
Матросы играют
с бомбами
как шары,
Смольный раскачивается
с треском
из боевые действия,
Пулеметчики лихорадочно
сбивают
его залы.

(* 25 ^th : 25 октября по старому григорианскому календарю, соответствует 7 ноября по юлианскому календарю, или дате Революции).

Стихотворение 1915 года Облако в штанах захватывает дух своим вихрем ослепительных образов, каждый из которых потрясающий, чем предыдущий, а также своим бешеным темпом:

Твоя мысль,
Фантазия над промокшим мозгом,
Как раздутый лакей на засаленной кушетке, —
С окровавленными лохмотьями своего сердца я снова посмеюсь над этим.
Пока я не буду доволен, я буду безжалостным и раздражительным.
Во мне нет дедовской нежности,
На душе нет седины!
Встряхивая мир своим голосом и ухмыляясь,
Я прохожу мимо — красавчик,
Двадцатидвухлетний.

Ирония давалась Маяковскому легко, и во времена, охваченные гражданской войной, голодом и террором, ирония стала его защитой от горечи и пафоса:

всю ночь,
будоражит покой потолка,
танцоры панически бегают
под стонущий мотив:
‘Marquita,
Marquita,
Marquita, моя дорогая,
‘t you,
Marquita,
почему ты не любишь меня….’
Но почему
Маркита должна любить меня ?!
У меня
нет лишних франков.
И Маркута
(малейшее подмигивание!)
за сотку франков
ее привезут куда угодно…

Первые послереволюционные годы с их пьянящим чувством творческой свободы в конце 1920-х уступили место регламентации и государственному контролю. Когда революция находилась в упадке, ирония стала мощным оружием, с помощью которого Маяковский противостоял нарастающим волнам отчаяния и деморализации.

Он высмеивал бюрократию, порожденную нэпом, критиковал неэффективность и бюрократизм, и яростно писал о бездумном следовании съеденным молью правилам и условностям. Он писал сатирические пьесы и высмеивал низкорослых и двусмысленных лицемеров, наполняющих ряды художников и писателей:

С чистой совестью,
Мне ничего не нужно
кроме
свежевыстиранной рубашки.

Когда я появляюсь
перед C.CC *
грядущих
светлых лет,
по большевистскому партбилету,
Подниму
над головами
банды своекорыстных
поэтов и проходимцев,
все сто томов
моих
коммунистических книг.

( ЦКК: ЦК партии)

Его колкости достаточно часто попадали в цель, и это не вызвало у чиновников расположения Маяковского.В конце 1920-х годов партийная организация переворачивалась с ног на голову, а гегемония Сталина над государством и партией подвергалась фальсификации.

Бюрократия неуклонно окостенела вокруг всех государственных органов, и революционер в лице Маяковского чувствовал себя все более беспокойным. В течение некоторого времени он сопротивлялся втягиванию в ВАПП — Всесоюзную ассоциацию пролетарских писателей, которая стала единственным арбитром художественной и культурной политики в Советском Союзе, раздавая милости и проповедуя, направленные на укрепление социалистического реализма. ‘.

Чрезвычайно популярные публичные поэтические концерты Маяковского стали сдерживаться властями, а его сатирические пьесы вызвали почти враждебные критические оценки. Он чувствовал себя все более изолированным.

Когда Маяковский наконец согласился вступить в ВАПП в январе 1930 года, он был строгим и грустным человеком. В известном стихотворении он почувствовал себя обязанным изменить даже последние несколько строк («Я хочу, чтобы меня понимала моя страна, / но если меня не поймут — / что тогда? / Я пройду через свою родину» / в сторону, / как ливень / косой дождь ») на стерильную хвалебную песнь государству («Вот как это, / как идет … / Мы достигли / высшей ступени, / восхождение из рабочие нары: / в Союзе / Республик / понимание стиха / ныне вершины / довоенная норма… »).

Вероятно, дух Октября надеялся, что он исчерпал себя, даже когда повсюду распространялись привилегии и моральная двусмысленность. Возможно, слишком устал, чтобы продолжать, 14 апреля 1930 года, за три месяца до своего тридцать седьмого дня рождения, Маяковский покончил с собой в своей московской квартире.

Среди его бумаг было это маленькое стихотворение:

Прошлый час. Вы, должно быть, легли спать.
Ночной Млечный Путь течет серебряным потоком.
Без спешки.Я не разбужу тебя, ломая голову
Молниеносными телеграммами, чтобы разрушить твою мечту.
Как говорится, это конец истории.
Лодка любви разбилась о рифы жизни.
Мы уволены, и нам не нужна инвентаризация.
Наших взаимных обид, оскорблений и горя.
И посмотри, как мир лежит в тишине.
Небо платит Ночь сыпью звезд из кошелька.
В такие часы можно обратиться по адресу
Все время, история и вселенная!

Поэт не имел смысла доказывать ни себе, ни кому-либо еще. Он просто был самим собой в свой последний час.

Анджан Басу пишет по ряду вопросов. С ним можно связаться по адресу [email protected]

.

Владимир Маяковский | Книжная гавань

Сердитый молодой поэт в 1929 году

Я купил стихотворений Владимира Маяковского Стихотворения летом 1978 года в маленьком китайском книжном магазине в Катманду, который специализировался на пропаганде.С тех пор я не смотрел на это много лет; суперобложка исчезла где-то в последующие десятилетия, и я бы не узнал в тонком твердом переплете кукурузного цвета тот, который я купил тогда, за исключением моего адреса в Ислингтоне, нацарапанного на внутренней стороне обложки. Это второе издание (1976 г.) книги, выпущенной в Москве государственным издательством «Прогресс», то есть официальной советской версией главного поэта русской революции.

Во вступлении много преувеличений и абсурдов — «борьба за лучшее будущее для всего человечества», «большой шаг вперед в мировом искусстве в целом», со стихами, в которых совершаются «новые подвиги во имя коммунизма».Но не хватает одного лаконичного слова: самоубийство. Маяковский покончил с собой в 1930 году.

Это неправда, которую можно было упустить из виду на лекции Bengt Jangfeldt в Пигготт-холле на тему «Битва за Маяковского» в прошлый четверг, которая открылась фотографией красивого молодого поэта, убитого в 36 лет, простреленного в сердце — или По словам выдающегося шведского биографа, который, возможно, крупнейший в мире специалист по Маяковскому, чуть не прострелил сердце, «он немного промахнулся, потому что был левшой.«Лицо в неземном покое, губы слегка приоткрыты — это напоминает агиографический портрет мертвого Жак-Луи Давида Марат, еще один революционер, который встретил насильственный конец. По словам Янгфельдта, смерть поэта была «очень немарксистской, я бы сказал», и это стало непосредственной проблемой для Советов.

Биограф Бенгт

Маяковский был необычным в анналах советского тоталитаризма: он стал жертвой , потому что он был опубликован, и началась битва за его наследие, а его биография была исправлена, подвергнута цензуре и подверглась «ужасной, злобной проверке», — сказал Джангфельдт.Известие о его самоубийстве было манипулировано государством и представлено как ответ на романтическое разочарование — вероятность того, что революционный поэт вместо этого разочаровался в революции и «больше не верил в то, что он писал, и ненавидел себя», была официально неприемлемо. По жуткой примете времени, его мозг был отправлен в институт мозга; Советы стремились открыть «материалистическую основу гения». У Маяковского дела обстоят досадно: его мозг был на 360 граммов тяжелее, чем у Ленина (о любопытной и сложной истории ленинского мозга мы писали здесь ).В более поздних сообщениях его драматический финал вообще не раскрывается: некоторые просто говорят, что он умер в 1930 году, или, как в случае с книгой «Прогресс» в моей руке, ничего не говорят.

К 1935 году его наследие оказалось под угрозой. Его любовница Лили Брик написала письмо Иосифу Сталину с жалобой на пренебрежение. Ее вызвали в Кремль. Сталин принял меры: «Маяковский до сих пор остается лучшим и одаренным поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его культурному наследию — преступление.Жалобы Брика, на мой взгляд, оправданы », — написал он. Была ли это сила женщины? Йенгфельд не думает. «Почему Лили Брик написала это письмо сейчас, а не раньше? … Почему Сталин действовал молниеносно? » Оглядываясь назад, это выглядит как подставная работа, письмо, придуманное на более высоких уровнях, возможно, самим Сталиным, чтобы спровоцировать серию событий.

Один из вероятных мотивов: 100540-летие Александра Пушкина быстро приближалось в 1937 году, и подготовка шла полным ходом.Да, Пушкин был великим поэтом России, но что мог предложить Советский Союз сравнимого? Действия Сталина повернули вспять упадок репутации, и внезапно Маяковский стал неизбежным. «Его именем названы города, улицы, лодки, площади. Его насильно завезли как картошку под Екатерина Великая . Его канонизация произошла в то время, когда партия маниакально называла героев ». Маяковский и Максим Горький стали богами литературы, в поэзии и прозе соответственно.Советская честь была спасена на фоне неудачного социалистического реализма — по крайней мере, на какое-то время.

Лили Брик продержалась на протяжении десятилетий, неся факел, пока поэтическая репутация ее возлюбленного колебалась. Его жизнь была такой же беспорядочной, как и его смерть, и русские хотели, чтобы у их поэтов была идеальная семейная жизнь — «у поэта революции не должно быть сложной частной жизни», — сказал Янгфельдт. Более того, Лили была еврейкой, и коммунистические власти сделали все возможное, чтобы стереть ее память, отстаивая других кандидатов как «настоящую любовь» — он изменил своему женатому любовнику, и было много других кандидатов, из которых можно было выбирать.Характер и мотивы Брика бесконечно порочили. В 1970 году Янгфельдт был очарован этой историей и перевел и опубликовал несколько писем Маяковского Брику на шведский язык. В 1972 году он взял ксерокопии на квартиру Брика в Москве, как своего рода carte d’entrée. Он никогда не забывал ее приветствия в его адрес.

«Скажите, Стокгольм по-прежнему красивый город?» она спросила. Она не была в Швеции с 1906 года и жила в обычных советских временах. По словам Джангфельдта, это был один из тех моментов, когда «ты чувствуешь, как крылья истории бьют тебя по лицу».”

Счастливых дней в 1915 году

Джангфельдт позже опубликовал переводы 416 писем между супругами, Любовь — сердце всего: переписка между Владимиром Маяковским и Лили Брик, 1915-1930 . «Когда это было опубликовано, они никогда не могли сказать, что ее не существовало. … Этот процесс насильственного забвения нужно было остановить. Я защищал ее место в истории, не более того ». Власти, по его словам, «должны уважать то, что Маяковский прожил с ней 15 лет и посвятил ей свои стихи.”

Брик умерла в 1978 году в возрасте 87 лет, тоже от своей руки. «У нее всегда будет трудная жизнь — даже после ее смерти», — сказал Джангфельдт. Она пропустила падение коммунизма и еще одну смерть Маяковского.

«Когда пал коммунизм, он тоже пал», — сказал Джангфельдт, как одна из статуй, снесенных толпой во время революции. «Людей насильно кормили его стихами в течение многих лет», и негативная реакция была неизбежна.

Слишком часто его считали «пронзительным и вульгарным рупором режима», однако многие из его стихов очень хороши, и не более пяти или шести стихотворений создали репутацию великого поэта.«Сегодня людям трудно поверить в то, что люди, возможно, были честны, веря в революцию. Я не думаю, что Маяковский был циничным, — сказал Джангфельдт.

В этом году в России вышел первый том собрания сочинений Маяковского из проектного десятка томов в ближайшие годы. А пока смотрите видео ниже. В первом есть архивные кадры, и я думаю, что это краткое изложение голоса Маяковского примерно через минуту. Во втором показан Маяковский в фильме 1918 года «Дама и хулиган», — единственный фильм с участием Маяковского, который сохранился полностью.

Маяковский: Биография: Отрывок

Владимир Маяковский был русским, но детство провел в кавказской провинции Грузии, которая с конца XVIII века находилась под суверенитетом России. Население состояло в основном из грузин, но также из соседних провинций и стран: армяне, турки, русские. На востоке Грузия граничит с Азербайджаном, а Черное море образует границу на западе.

Он родился 19 июля 1893 года в селе Багдады в Западной Грузии, недалеко от провинциальной столицы Кутаиси. * Его отец, Владимир Константинович, был мастером-лесником и, согласно семейной легенде, происходил из легендарного запорожца. Казаки. Согласно тому же источнику, имя Маяковский произошло из-за того, что большинство членов семьи по отцовской линии были высокими и крепкими — « маяк» в переводе с русского означает «маяк». Его мать Александра Алексеевна приехала из Украины.У Владимира, или Володи, как его называли, было две сестры: Людмила, которая была на девять лет старше его, и Ольга, которая была старше его на три года. (Брат Константин умер от скарлатины в возрасте трех лет.) Семья происходила из мелкой аристократии, но полностью зависела от зарплаты отца, которая обеспечивала разумный образ жизни без каких-либо предметов роскоши.

Маяковский в 1910 году в возрасте семнадцати лет.

Владимир Константинович — крупный мужчина с широкими плечами, как и его предки, был веселым, дружелюбным, общительным и гостеприимным человеком с черными волосами и черной бородой.Он был полон энергии, и ему было легко разговаривать с людьми. Он говорил глубоким басом; по словам его дочери, его речь была «полна пословиц, игры слов и острот», и он знал «бесчисленные события и анекдоты, которые он рассказывал на русском, грузинском, армянском и татарском языках, и все они он знал бегло». В то же время он был чрезвычайно чувствительным и впечатлительным, с вспыльчивым темпераментом и склонностью к резким и частым перепадам настроения.

Владимир Маяковский на JSTOR

Информация журнала

Русское обозрение — многопрофильный научный журнал, посвященный истории, литературе, культуре, изобразительному искусству, кино, обществу и политике народов бывшей Российской империи и бывшего Советского Союза.Каждый выпуск содержит оригинальные исследовательские статьи авторитетных и начинающих ученых, а также а также обзоры широкого круга новых публикаций. «Русское обозрение», основанное в 1941 году, является летописью. продолжающейся эволюции области русских / советских исследований на Севере Америка. Его статьи демонстрируют меняющееся понимание России через взлет и закат холодной войны и окончательный крах Советского Союза Союз. «Русское обозрение» — независимый журнал, не связанный с любой национальной, политической или профессиональной ассоциацией.JSTOR предоставляет цифровой архив печатной версии The Russian Рассмотрение. Электронная версия «Русского обозрения» — доступно на http://www.interscience.wiley.com. Авторизованные пользователи могут иметь доступ к полному тексту статей на этом сайте.

Информация для издателя

Wiley — глобальный поставщик контента и решений для рабочих процессов с поддержкой контента в областях научных, технических, медицинских и научных исследований; профессиональное развитие; и образование.Наши основные направления деятельности выпускают научные, технические, медицинские и научные журналы, справочники, книги, услуги баз данных и рекламу; профессиональные книги, продукты по подписке, услуги по сертификации и обучению и онлайн-приложения; образовательный контент и услуги, включая интегрированные онлайн-ресурсы для преподавания и обучения для студентов и аспирантов, а также для учащихся на протяжении всей жизни. Основанная в 1807 году компания John Wiley & Sons, Inc. уже более 200 лет является ценным источником информации и понимания, помогая людям во всем мире удовлетворять их потребности и реализовывать их чаяния.Wiley опубликовал работы более 450 лауреатов Нобелевской премии во всех категориях: литература, экономика, физиология и медицина, физика, химия и мир. Wiley поддерживает партнерские отношения со многими ведущими мировыми обществами и ежегодно издает более 1500 рецензируемых журналов и более 1500 новых книг в печатном виде и в Интернете, а также базы данных, основные справочные материалы и лабораторные протоколы по предметам STMS. Благодаря растущему предложению открытого доступа, Wiley стремится к максимально широкому распространению и доступу к публикуемому контенту, а также поддерживает все устойчивые модели доступа.Наша онлайн-платформа, Wiley Online Library (wileyonlinelibrary.com), является одной из самых обширных в мире междисциплинарных коллекций онлайн-ресурсов, охватывающих жизнь, здоровье, социальные и физические науки и гуманитарные науки.

У ног гиганта (аргументы вокруг Маяковского) на JSTOR

Информация журнала

Новая история литературы (NLH) фокусируется на теории и интерпретации — причинах литературных изменений, определениях периодов и эволюции стилей, условностей и жанров.На протяжении всей своей истории NLH всегда сопротивлялся недолговечным тенденциям и идеологиям. Углубляясь в теоретические основы практической критики, журнал пересматривает отношения между прошлыми работами и нынешними критическими и теоретическими потребностями. Являясь крупным международным форумом для обмена научными знаниями, NLH привлек на английский язык многих современных теоретиков, чьи работы никогда ранее не переводились. Под постоянным редактированием Ральфа Коэна NLH превратился в то, что он представлял себе более тридцати лет назад: «журнал, который бросает вызов профессии писателей.»NLH удостоен уникальной награды, получив шесть наград от CELJ.

Информация об издателе

Одно из крупнейших издательств в Соединенных Штатах, Johns Hopkins University Press объединяет традиционные издательские подразделения книг и журналов с передовыми сервисными подразделениями, которые поддерживают разнообразие и независимость некоммерческих, научных издателей, обществ и ассоциаций. Журналы The Press — это крупнейшая программа публикации журналов среди всех университетских изданий США.Отдел журналов издает 85 журналов по искусству и гуманитарным наукам, технологиям и медицине, высшему образованию, истории, политологии и библиотечному делу. Подразделение также управляет услугами членства более чем 50 научных и профессиональных ассоциаций и обществ. Книги Имея признанные критиками книги по истории, науке, высшему образованию, здоровью потребителей, гуманитарным наукам, классической литературе и общественному здравоохранению, Книжный отдел ежегодно публикует 150 новых книг и поддерживает более 3000 наименований.Имея склады на трех континентах, торговые представительства по всему миру и надежную программу цифровых публикаций, Книжный отдел связывает авторов Хопкинса с учеными, экспертами, образовательными и исследовательскими учреждениями по всему миру. Проект MUSE® Project MUSE — ведущий поставщик цифрового контента по гуманитарным и социальным наукам, предоставляющий доступ к журналам и книгам почти 300 издателей. MUSE обеспечивает выдающиеся результаты для научного сообщества, максимизируя доходы издателей, обеспечивая ценность для библиотек и предоставляя доступ ученым по всему миру.Услуги Hopkins Fulfillment Services (HFS) HFS обеспечивает печатную и цифровую рассылку для избранного списка университетских издательств и некоммерческих организаций. Клиенты HFS пользуются современным складским оборудованием, доступом в режиме реального времени к критически важным бизнес-данным, управлением и сбором дебиторской задолженности, а также беспрецедентным обслуживанием клиентов.

.