Любовная лирика, стихи о любви в произведениях поэтессы Марины Цветаевой
Ты, меня любивший фальшью…
Марина Цветаева
Ты, меня любивший фальшью
Истины — и правдой лжи,
Ты, меня любивший — дальше
Некуда! — За рубежи!
Ты, меня любивший дольше
Времени. — Десницы взмах! —
Ты меня не любишь больше:
Истина в пяти словах.
Я — страница твоему перу…
Марина Цветаева
Я — страница твоему перу.
Все приму. Я белая страница.
Я — хранитель твоему добру:
Возращу и возвращу сторицей.
Я — страница твоему перу.
Все приму. Я белая страница.
Я — хранитель твоему добру:
Возращу и возвращу сторицей.
Мы с Вами разные…
Марина Цветаева
Мы с Вами разные,
Как суша и вода,
Мы с Вами разные,
Как лучик с тенью.
Вас уверяю — это не беда,
А лучшее приобретенье.
Мы с Вами разные,
Прекрасно дополняем
Мы друг друга.
Что одинаковость нам может дать?
Лишь ощущенье замкнутого круга.
Не поцеловали — приложились…
Марина Цветаева
Не поцеловали — приложились.
Не проговорили — продохнули.
Может быть — Вы на земле не жили,
Может быть — висел лишь плащ на стуле.
Может быть — давно под камнем плоским
Успокоился Ваш нежный возраст.
Я себя почувствовала воском:
Маленькой покойницею в розах.
Руку на сердце кладу — не бьется.
Так легко без счастья, без страданья!
— Так прошло — что у людей зовется —
На миру — любовное свиданье.
Любовь! Любовь!..
Марина Цветаева
Любовь! Любовь! И в судорогах, и в гробе
Насторожусь — прельщусь — смущусь — рванусь.
О милая! Ни в гробовом сугробе,
Ни в облачном с тобою не прощусь.
И не на то мне пара крыл прекрасных
Дана, чтоб на сердце держать пуды.
Спеленутых, безглазых и безгласных
Я не умножу жалкой слободы.
Нет, выпростаю руки, стан упругий
Единым взмахом из твоих пелен,
Смерть, выбью!— Верст на тысячу в округе
Растоплены снега — и лес спален.
И если все ж — плеча, крыла, колена
Сжав — на погост дала себя увесть,—
То лишь затем, чтобы, смеясь над тленом,
Стихом восстать — иль розаном расцвесть!
Встреча
Марина Цветаева
Вечерний дым над городом возник,
Куда-то вдаль покорно шли вагоны,
Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны,
В одном из окон полудетский лик.
На веках тень. Подобием короны
Лежали кудри… Я сдержала крик:
Мне стало ясно в этот краткий миг,
Что пробуждают мертвых наши стоны.
С той девушкой у темного окна
Не раз встречалась я в долинах сна.
Но почему была она печальной?
Чего искал прозрачный силуэт?
Быть может ей — и в небе счастья нет?
Здравствуй! Не стрела, не камень.
.
Марина Цветаева
Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! — Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.
Дай! (На языке двуостром:
На! — Двуострота змеи!)
Всю меня в простоволосой
Радости моей прими!
Льни! — Сегодня день на шхуне,
— Льни! — на лыжах! — Льни — льняной!
Я сегодня в новой шкуре
Вызолоченный, седьмой!
— Мой! — и о каких наградах
Рай, когда в руках, у рта —
Жизнь: распахнутая радость
Поздороваться с утра!
Кроме любви
Марина Цветаева
Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же
Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.
Было все в нашем сне на любовь не похоже:
Ни причин, ни улик.
Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,
Только мы — ты и я — принесли ему жалобный стих.
Обожания нить нас сильнее связала,
Чем влюбленность — других.
Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,
Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши!
Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота
В пробужденьи души.
В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме.
(В нашем доме, весною…) Забывшей меня не зови!
Все минуты свои я тобою наполнила, кроме
Самой грустной — любви.
Мне нравится, что вы больны не мной…
Марина Цветаева
Мне нравится, что вы больны не мной,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью — всуе.
..
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,-
За то, что вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не вами!
Плохое оправдание
Марина Цветаева
Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.
О мучительный стыд за вечернее лишнее слово!
О тоска по утрам!
Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема…
Как влюбленность — старо!
Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу, от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
Свет и чудо — враги!
Твой восторженный бред, светом розовыл люстр золоченный,
Будет утром смешон.
Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром — мудрец, будет утром — холодный ученый
Тот, кто ночью — поэт.
Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я
Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,
Только утро виню!
Имя твое — птица в руке…
Марина Цветаева
Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке,
Одно единственное движенье губ,
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту,
Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.
Имя твое — ах, нельзя! —
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век,
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток.
С именем твоим — сон глубок.
Гибель от женщины.
Вот знак…
Марина Цветаева
Гибель от женщины. Вот знак
На ладони твоей, юноша.
Долу глаза! Молись! Берегись! Враг
Бдит в полуночи.
Не спасет ни песен
Небесный дар, ни надменнейший вырез губ.
Тем ты и люб,
Что небесен.
Ах, запрокинута твоя голова,
Полузакрыты глаза — что?— пряча.
Ах, запрокинется твоя голова —
Иначе.
Голыми руками возьмут — ретив! упрям!
Криком твоим всю ночь будет край звонок!
Растреплют крылья твои по всем четырем ветрам!
Серафим!— Орленок!
Никто ничего не отнял…
Марина Цветаева
Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих верст.
Я знаю, наш дар — неравен,
Мой голос впервые — тих.
Что вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!
На страшный полет крещу Вас:
Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь,
Юный ли взгляд мой тяжел?
Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед.
..
Целую Вас — через сотни
Разъединяющих лет.
Кто создан из камня, кто создан из глины…
Марина Цветаева
Кто создан из камня, кто создан из глины, —
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело — измена, мне имя — Марина,
Я — бренная пена морская.
Кто создан из глины, кто создан из плоти —
Тем гроб и надгробные плиты…
— В купели морской крещена — и в полете
Своем — непрестанно разбита!
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробъется мое своеволье.
Меня — видишь кудри беспутные эти? —
Земною не сделаешь солью.
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной — воскресаю!
Да здравствует пена — веселая пена —
Высокая пена морская!
Мы с тобою лишь два отголоска…
Марина Цветаева
Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.
Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.
Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора,-
Только тайны утраченной жаль!
От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.
Вчера еще в глаза глядел…
Марина Цветаева
Вчера еще в глаза глядел,
А нынче — все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, —
Все жаворонки нынче — вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
И слезы ей — вода, и кровь —
Вода, — в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха — Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая…
И стон стоит вдоль всей земли:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
Вчера еще — в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, —
Жизнь выпала — копейкой ржавою!
Детоубийцей на суду
Стою — немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
«Мой милый, что тебе я сделала?»
Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что, за что терплю и бедствую?»
«Отцеловал — колесовать:
Другую целовать», — ответствуют.
Жить приучил в самом огне,
Сам бросил — в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе — я сделала?
Все ведаю — не прекословь!
Вновь зрячая — уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть — садовница.
Само — что дерево трясти! —
В срок яблоко спадает спелое…
— За все, за все меня прости,
Мой милый, — что тебе я сделала!
М.И. Цветаева: стихи о любви, анализ
Автор Дарина Донецкая На чтение 6 мин Просмотров 505 Обновлено
Марина Ивановна Цветаева большую часть своей творческой жизни писала стихи о любви, краткий анализ которых поможет в этом убедиться. Команда Литеровед.
ру подготовила необходимый материал на данную тему, с помощью которого будет намного легче разобраться в творчестве поэтессы.
Содержание
- Любовная лирика Марины Цветаевой
- Отношение к А.А. Блоку
- Любовь в жизни Марины Цветаевой
- Марина Цветаева стихи о любви
То, что юная Марина Цветаева талантлива, стало ясно ещё с раннего возраста. С раннего возраста она хотела узнать и прочувствовать как можно больше. И вот, благодаря столь пылкому и чувственному характеру молодой поэтессы, мы имеем возможность наслаждаться её потрясающей любовной лирикой.
Марина Ивановна изображает любовь неким безудержным морем, неуправляемой стихией, которая способна полностью захватить и поглотить человека. Её лирическая героиня с головой окунается в этот омут, в котором страдает и мучается, горюет и печалится.
Цветаева на себе испытала данное чувство любви, которое окрыляет и поднимает до небес. Но так же ей пришлось почувствовать и горечь потери, страдания.
Пережить данные испытания ей помогло творчество, в котором и растворилась талантливая поэтесса. Благодаря этому, мы имеем возможность наслаждаться её образцовой любовной лирикой. Для Марины Ивановны не существует компромиссов в любовных делах. Она не нуждается в жалости, а согласна лишь на искренность и взаимность. Для неё любовь – это огромный океан, окунаться и растворяться в котором необходимо лишь вместе с любимым человеком.
Поэтесса открывает свою душу не только для радости, но и для страданий. К огромному сожалению, в жизни Марины Ивановны было не так уж и много радостных моментов, а вот страданий хватало с лихвой. Но даже это не смогло сломить гордую поэтессу, которая продолжала свой нелегкий путь с высоко поднятой головой. Лишь в своих стихотворениях она открывала себя настоящую, раскрывая всю боль своей души.
Отношение к А.А. БлокуВ жизни Марины Ивановны существовал некий кумир, к которому она относилась с огромным трепетом, уважением и обоготворением.
Этим человеком был Александр Александрович Блок. Их не связывали абсолютно никакие отношения. Даже друзьями нельзя было назвать Марину и Александра. Все дело в том, что для Марины Ивановны Александр Блок был неким неземным божеством, который попал в этот мир случайно. Она восхищалась поэтом-символистом, считая его идеальным.
Поэтесса посвящает Блоку цикл своих произведений, самым ярким из которых можно назвать стихотворение «Имя твое – птица в руке…», которое она написала в 1916 году. Это стихотворение состоит практически из одних эпитетов, которые Марина Ивановна связывает с фамилией Блока. В каждом из которых Марина Ивановна старается показать всю нереальность поэта, его индивидуальность и непревзойденность. Марина Ивановна не называет фамилию Блока прямо, она мастерски рассказывает о ней, сравнивая её со всевозможными предметами.
Лишь в самом конце произведения фразой «С именем твоим – сон глубок», поэтесса признается читателям, что неоднократно засыпала, читая произведения любимого автора.
Марина Ивановна, как и многие другие представительницы прекрасного пола, считала любовь одной из самых важных составляющих жизни человека. Её лирическая героиня всегда наполнена любовью. Для неё любовь – это главная составляющая жизни. В лирике Марины Ивановны можно увидеть любовь в различных её проявлениях: ожидание, трепет, тревога, грусть, разочарование, боль. Именно этими качествами поэтесса наделяет столь прекрасное чувство, которое, к сожалению, бывает очень многогранно. Так же поэтесса наделяет любовь различными обликами. В её лирике она предстает и нежной и трепетной, а так же стихийной, буйной, неистовой. Это чувство всегда является драмой, которую поэтесса переживает сама, а так же помогает пережить читателю.
Её юная лирическая героиня смотрит на мир глазами ребенка. Она наивна, доверчива и не перестает верить в чудо. Она полностью раскрывается в своих чувствах, не пряча их и не скрывая. Она открыта перед большим чувством и всем миром.
Для неё не свойственны такие чувства как расчет, дальновидность. Эти чувства далеки от любви, поэтому совершенно не приемлемы для поэтессы. Марина Ивановна уверена в том, что любви нужно отдаваться полностью, рискуя абсолютно всем. Только так возможно любить по-настоящему и никак иначе. Это Марина Ивановна считает законом любви, которому полностью старается соответствовать. Она не пытается добиваться расположения или любви возлюбленного. Ей достаточно того, чтобы он просто знал о её чувстве, позволяя себя любить.
Её лирическая героиня считает, что главное её предназначение – это восхищение любимым человеком, его воспевание. Она настолько растворяется в своих чувствах, что читатель невольно начинает их переживать вместе с ней. Даже в описаниях природы Марина Ивановна пыталась передать образ любимого человека.
Марина Цветаева стихи о любвиЕсли попытаться описать всю жизнь поэтессы всего двумя словами, то это будет поэзия и любовь. Этими двумя вещами она жила.
Они были ей необходимы, как воздух. Весь её творческий путь полностью связан с её биографией. Вникая в её поэзию, можно понять её душу, раскрыв все самые сокровенные моменты. Она не придумывает сюжеты, а просто черпает их из своей жизни. В лирической героине с легкостью можно узнать саму Марину Ивановну, прочувствовать её чувства, и заглянуть в её душу.
Марина Цветаева полностью понимала любовь, более того, она смогла донести до читателя её истинный смысл. Она любила невзирая ни на что. Да, в чем-то ей не удалось познать взаимность своего великого чувства, но она сумела полностью прочувствовать и понять, что же такое настоящая любовь. Она отдавала всю себя, не требуя ничего взамен. Её чувства были искренними, красивыми, нежными. Им она отдалась полностью. Она умела любить настолько самоотверженно, всепоглощающе.
Углубляясь в её поэзию, невольно понимаешь, что она, как никто другой, сумела тонко, нежно, искренне и точно передать все те чувства, которые испытывают влюбленные люди.
Её поэзии веришь, потому что именно на бумаге она открывает всю себя, наделяя каждое слово чувствами и эмоциями.
Поэтесса однажды призналась в том, что она благодарна людям, которые были любимы ею и любили её. Ведь именно благодаря ним и появлялись на свет её прекрасные стихотворения, которые насквозь пронизаны любовью.
Будучи ещё юной девушкой, Марина Цветаева мечтала о любви. Её мечта исполнилась – любовь шла с ней рука об руку на протяжении всей жизни. В результате чего мы имеем большое количество чувственных, нежных, честных и красивых стихотворений об этом огромном чувстве. Каждое свое любовное переживание поэтесса оставляла на бумаге, в чем мы можем сами убедиться, окунувшись в её творческое наследие.
Любовь стала смыслом жизни Марины Ивановны, в чем она неоднократно признавалась в своих произведениях. Любить – значит жить. И никак не меньше. Отдаваясь полностью любви, она сумела написать произведения, текст которых может тронуть любого человека. Поэтесса учит нас любить, не смотря ни на что, как это делала сама!
Матерей, Дочерей, Матерей | Стэнфордский гуманитарный центр
Через несколько недель я собираюсь в Иллинойс, чтобы впервые увидеть свою племянницу Элли.
Сегодня я сижу допоздна, пытаясь представить свою младшую сестру матерью. Это не просто. Для меня она по-прежнему остается девочкой, чьей самой большой мечтой в жизни было иметь новейшую куклу Strawberry Shortcake.
В поисках понимания я сняла с полки стихи русской модернистки Марины Цветаевой (1892-1941). В течение 19В 10-е годы она написала серию замечательных текстов о своей дочери Ариадне Эфрон (1912–1975) и для нее. Ей было за двадцать, и она была занята открытием мира и своей гениальности. Жизнь, литература и любовь были тесно переплетены: у нее были романы с поэтами Осипом Мандельштамом и Софьей Парнок, и об этих отношениях она писала головокружительные стихи. Само имя «Ариадна» дает представление о душевном состоянии Цветаевой в то время. Она назвала свою дочь в честь критской принцессы, которая научила Тесея, как сбежать из Лабиринта. Никакие препятствия, никакие лабиринты, а главное, никакие гендерные нормы не сковывают ни ее, ни ее ребенка.
Особенно запомнилось первое стихотворение в ее цикле « Стихи о Москве » [Стихи о Москве] (1916). Я даже не буду пытаться воспроизвести ее звуковую игру или размер. Это вне меня. Быстрыми точными шагами она танцует между двумя крайностями, грубыми рифмами и полным отсутствием рифм. Что я могу предложить в переводе, так это ее телеграфный синтаксис, ее быстрые скачки мысли, ее игру слов и силу ее страсти:
Облака—вокруг.
Куполы—округ.
Над всей Москвой—
Сколько хватит рук!—
Возношу тебя, бремиа лучшее,
Деревцо мое
Невесомое!
В дивном сорте сем,
В мирном сорте сем,
Где и мертвой мне
Будет радостно,—
Царевать тебе, горевать тебе,
Принимать венец,
Мой первенец!
Ты постом—говей,
Не сурьми бровей,
И все сорок—чти—
Сороков церкви.
Исходи пешком—молодым шазкком—
Все привольное
Семихолмье.
Будет твоей дорогой:
Тоже—дочери
Передашь в Москву
С Нижней Горечию.
Мне же—вольный сын, колокольный звонок,
Зори ранние
На Ваганькове.
* * * * * * *
Облака — вокруг.
Купола — круглые.
Над всей Москвой—
Сколько рук схватишь!
Я поднимаю тебя, лучшее бремя,
Мой невесомый
Саженец!
В этом чудном городе
В этом мирном городе
Где даже мертвый я
Был бы рад—
Царю тебе, скорбеть о тебе,
Взять венок,
О мой первенец.
Поститесь перед причастием,
Не омрачайте чела,
И чтите все сорок
Раз сорок церквей.
Пройдись юными шажками—
Все свободное
Семь холмов.
Теперь твоя очередь.
Еще — дочери
Ты Москву отдашь
Нежно-горько.
Для меня — сон желающий, колокольный звон,
Ранние зори
В Ваганькове.
Поэма открывается видом на Москву с высоты птичьего полета. Цветаева «поднимает» свою «лучшую ношу», она же Ариадна, жест, который одновременно знакомит ребенка с мегаполисом и позволяет ей осмотреть свое будущее наследство, «чудесный город», в котором живет и пишет ее мать. Глагол здесь, вознести , чаще используется в клише вознести молитву , чтобы «вознести молитву», и в этом моменте есть нечто большее, чем намек на священное. Этот тон поддерживается и более поздним выбором слов, таким как использование старославянского град вместо русского город для «города» и архаичного местоимения сем вместо современного этим .
Мысли Цветаевой обращены в будущее. Во второй строфе она представляет себя проводницей и опекуном для своего уязвимого, похожего на саженец ребенка, что бы ни случилось. Даже смерть не помешает ей выполнить свой долг. Она защитит ее от зла («царь ты»), разделит горести («по тебе погорюет»), разделит самые счастливые минуты ( принять венец , «взять венок» — сокращенное обозначение православного обряда бракосочетания).
Конечно, она может только надеяться, но не гарантировать, что всегда будет рядом. В третьей строфе она напрямую обращается к Ариадне. Сначала она дает дельный совет («Пост перед причастием») и велит уважать авторитет («Чти все сорок / Раз сорок церквей», пресловутое количество церквей в Москве). Она как будто видит в Церкви возможного суррогатного родителя на случай, если с ней что-нибудь случится. Наконец, она осмеливается превратиться из инструктора и защитника в наставника. Она велит дочери исследовать, блуждать по семихолмье , семь холмов Москвы. Она должна быть «свободной», чтобы наслаждаться городом, открывать его чудеса и, по сути, занимать место своей матери в качестве городской празднующей. Такое блуждание рискованно — да и кому хочется подвергать риску собственного ребенка? — но дочери становятся взрослыми, и надо отпустить.
Это готовит почву для финальной строфы. Цветаева вновь встает перед вопросом о собственной смертности. Однако на этот раз она может позиционировать себя в женской линии. Ариадна когда-нибудь «нежно-горько» задумается о будущем собственной дочери. Цветаева будет похоронена на Ваганьковском кладбище в Москве, где, как известно, похоронена ее собственная мать Мария Александровна Мейн, пианистка концертного уровня. Утешенный таким видением матриархальной традиции, поэт сможет «добровольно» пойти к ней вечный сын , ее «вечный сон». У каждой женщины в семье Цветаевой будет свой чред , свой «очередь», бродить ( исходит ‘) и радоваться, прежде чем передать ( передать ‘) новому поколению ключи от царства ( царевать ‘).
Жизнь моей сестры не похожа на жизнь Цветаевой, и у них мало общего, кроме честности, самоуверенности и сатирической жилки. Я бы и через тысячу лет не пожелал бы своей племяннице тех ужасных лишений, которые пережила Ариадна Эфрон (голодная смерть, ссылка, политические преследования, преждевременная напрасная смерть обоих родителей и ее младшей сестры Ирины). Но стихотворение «Облака — вокруг» помогает неуклюжему брату задуматься о том, чего он никогда не испытает, об отношениях между матерями и дочерьми и о тайне дочерей, которым затем предстоит стать матерью.
| Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) была дочерью профессора изящных искусств Московского университета и выросла в материальном достатке. Ее мать, Мария, была самой влиятельной фигурой в доме; одаренная женщина, горькая сила, она отказалась от своей первой любви, чтобы выйти замуж за вдовца, намного старше себя. Ее значительные музыкальные таланты были расстроены, и она направила всю свою энергию на образование Марины, ее не по годам развитая старшая дочь. Настаивание на часах музыки практика и строгий отказ от всяких похвал сделали детство Марины необычайно суровым. Когда Марине было 14 лет, ее мать умерла от туберкулеза, выразив страстное равнодушие к миру, который она покидала: «Я сожалею только о музыке и солнце». После ее смерти Марина оставила занятия музыкой и начала развивать свое увлечение для литературы. «После такой матери, — размышляла она, — у меня был только один выход: стать поэтом. Мать осталась в ее снах, иногда как вожделенный, благожелательный образ. Однако в одном сне Цветаева встречает согбенную старуху, которая удивительно шепчет: милая. Это колдовская старуха русского фольклора, и мы снова встречаемся с ней в жестокой сказке Цветаевой «На красном коне». К 18 годам Цветаева приобрела достаточную репутацию поэта, чтобы быть желанной гостьей на крымской даче Максимилиана Волошина. Там она познакомилась со своим будущим мужем, Сергеем Эфроном, наполовину евреем-сиротой предыдущего поколения. революционеров. В 17 лет он был застенчивым, с огромными серыми глазами, пораженным поэтическим гением Цветаевой. Они мгновенно влюбились друг в друга, и это была самая преданная любовь, которую когда-либо находила Цветаева. Они поженились в январе 1912 года. В течение двух лет после женитьбы они были безответственно счастливы вместе. Сережа, как его обычно называли, был начинающим писателем и обаятельным актером. Большинству людей, знавших Эфрона, он нравился, но некоторые считали его слишком во многом находился под влиянием жены. Когда в августе 1914 года грянула война, Сережа очень хотел поступить на военную службу и был отправлен сначала на фронт санитаром в санитарном поезде. Вскоре после этого Цветаева влюбилась в Софью Парнок, талантливую Еврейская семья в черноморском порту Таганрог. Цветаеву в раннем подростковом возрасте дико, но невинно привлекали красивые молодые девушки, но Парнок была известна как лесбиянка. никогда не было главной скрепой в привязанности Цветаевой к Сереже. Цветаева была хорошо обеспечена после смерти отца в 1913 году, и на 15 месяцев она отдалась своей страсти к Парнок, мало думая о муже и двухлетнем ребенке. даже побывал на даче у Волошина. Лирика Парнок и более чувственна, и менее мучительна, чем другие любовные стихи, написанные Цветаевой. У Сергея была своя короткая любовная связь. В стихах Парнок о Цветаевой она описывает ее как «неуклюжую девочку», но ее заявление о том, что она первой доставила Цветаевой сильное сексуальное удовольствие, могло быть не более чем хвастовством. В любом случае, когда дело дошло до Вскоре стало ясно, что именно с Сережей Цветаева чувствовала самую сильную связь. Когда пришла революция, она лежала в больнице, рожала второго ребенка. Разлучившись с ним в суматохе начала Гражданской войны, она написала в своем дневнике: «Если Бог совершит это чудо и оставит тебя в живых, я пойду за тобой, как собака». Сквозь московский голод Цветаева с двумя детьми жила в Борисоглебском переулке, в неотапливаемых комнатах, иногда без света. Ей и Эфрону предстояло разлучиться на пять лет. В те годы она и ее старшая дочь Ариадна, были почти как сестры. Аля, как ее обыкновенно называли, была таким же не по годам наблюдательным ребенком, как и сама Цветаева. Вот как она пишет о Цветаевой: ‘Моя мама совсем не похожа на мать. Семье пришлось плохо во время московского голода. Марина не умела обменивать безделушки на еду, и они с Алей часто питались картошкой, сваренной в самоваре. Иногда они вместе выезжали на санках в мороз, чтобы обменять крышки от бутылок на несколько копеек, часто оставляя младшую дочь Ирину, привязали к ножке стола, чтобы не причинить ей вреда. Зимой 1919-1920 годов, когда голодная смерть казалась неизбежной, Цветаева поместила обоих детей в Кунцевский приют, который, как считалось, снабжался американской продовольственной помощью. визита, у Альи была высокая температура, и Цветаева, испугавшись, повела ее домой, чтобы вылечить ее. Аля выдержала, но Ирина умерла от голода в детском доме 19 февраля. Цветаева не смогла заставить себя пойти на похороны. Она обвинила сестер Сережи, возможно несправедливо, в том, что они отказались ей помочь, заявив, что они вели себя «по-звериному». Велела всем своим друзьям написать Сереже, что ребенок умер. от пневмонии, а не от голода. Ходило много слухов о том, что она не заботится о ребенке. Конечно, она никогда не была так близка с Ириной, как с Алей. На следующий год наступило новое увлечение — Евгений Ланн, поэт, друг ее сестры Аси — унизительное неприятие им и тревога за Сережу по мере приближения разгрома Белой Армии. 19 января.21 года Цветаева написала стихотворение безжалостного исследования природы своего вдохновения: «На красном коне». По тональности оно напоминает тон других ее фольклорных стихотворений того периода, таких как «Царь-девица» (1920) и «Любовник». (1922), но рассказ «На красном коне» взят не из афаньевских сказок; это ее собственное изобретение. Красавец-наездник с неумолимой жестокостью требует, чтобы все остальные ее чувства были принесены в жертву ради него. И он шепчет Я хотел это В 1922 году Гражданская война закончилась победой большевиков. Илья Эренбург, который всегда был на связи со своими друзьями, узнал, что Сережа совершил побег в Праге, где ему была предложена студенческая стипендия для обучения в университете. Он сообщил Цветаевой известие, и она, не раздумывая, с Алей приготовилась отправиться в ссылку, чтобы присоединиться к нему, — правда, надо сказать, что Цветаева нашла Берлин почти непреодолимо захватывающее на этом пути. Когда семья воссоединилась, она была потрясена, обнаружив, как мало изменился Сережа по сравнению с мальчишеским молодым человеком, которого она помнила. Поначалу Цветаеву приветствовали в Праге как крупного литературного деятеля, но вскоре ее более традиционные соотечественники отвернулись от нее. Она потерпела неудачу, как Нина Берберова поясняет в своей автобиографии . Курсив мой , чтобы показать домашние изящества, которые делают бедность терпимой. Мужчины сравнимого гения обычно находят женщину, которая позаботится о них. Анна Ахматова, единственная равная Цветаевой как русская женщина поэт, всегда находила друзей, которые заботились о ней, даже в старости. Цветаевой повезло меньше, и она возмущалась бременем повседневности. некоторые из ее величайших стихов: «Поэма конца», «Поэма горы» и «Попытка ревности». Родзевич закончил роман и женился на «обычной» женщине с частным доходом. Когда я встретил Родзевича в 1970-х годах, когда писал свою биографию. Он был красивым, хорошо одетым мужчиной позднего среднего возраста. Однако у него было еще два секрета, которые я открыла мне совсем недавно. Я знала, что он был активным участником евразийского движения — вместе с Сережей, получавшим от этого жалованье, и мужем моей старой кембриджской подруги Веры Трейл Питером Сувчинским. Я также знал, что это стало прикрытием для НКВД. Чего я не догадался, так это того, что Родзевич сам работал советским агентом. Не догадывался я и о том, что он был любовником Веры Трейлл. В одном Родзевич был достаточно точен. Горе, связанное с Цветаевой, довело Сережу до того, что он бросил ее. Когда же он предложил Цветаевой расстаться, она растерялась. «Две недели она была в помешательстве. в конце концов она сообщила мне, что не может покинуть меня, так как не может насладиться ни минутным покоем». Цветаеву часто обвиняли в том, что она предпочитала завязывать свои самые близкие отношения на расстоянии, обычно выдумывая качества их получателей. Действительно, она была затянута эпистолярным романом с молодым берлинским критиком, которого она никогда не встречала, в тот самый момент, когда она вошла в нее. роман с Родзевичем. Другое дело ее важные отношения с Борисом Пастернаком. Во-первых, они были инициированы им, и его энтузиазм был равен ее энтузиазму. Они с Пастернаком только немного знали друг друга в Москве; хотя он был одним из поэтов, которыми она больше всего восхищалась. Пастернак писал ей, прочитав экземпляр ранних стихов Цветаевой, пораженный ее лирическим гением. вернула ей чувство собственного достоинства. Их переписка продолжалась с нарастающей теплотой, поскольку обменивались стихами и планами стихов. Она нашла родственную душу. Вскоре он предложил ей присоединиться к нему в Берлине, где он навещал своих родителей. вовремя оформить правильные бумаги, и он вернулся в Россию, так и не встретившись с ней, хотя они продолжали планировать это. В 1931 году, когда она узнала, что Пастернак расстался с женой, она, кажется, испытала какую-то панику. Она писала своей подруге Раисе Ломоновой: мы можем быть вместе. Но катастрофа встречи все откладывалась. Вероятно, она боялась быть отвергнутой как женщина. Цикл ее стихов « Wires » — выдающийся пример стихов, которые он почерпнул из нее. Два из них были в моей предыдущей подборке, но здесь оба изменены, а остальные 12 включены. Единственным другим поэтом, которому Цветаева писала с таким же воодушевлением, был Райнер Мария Рильке в 1926 году. Переписка началась после того, как Леонид Пастернак, отец Бориса, художник, получил письмо от Рильке, чей портрет он написал во время визита немецкого поэта в Москву. В своем письме Рильке хвалил стихи своего сына, которые ему удалось прочитать во французском переводе, сделанном Полем Валери. Пастернак был переполнен радостью, услышав это, и очень хотел включить в обмен Цветаеву. восприняла эту возможность с энтузиазмом, может быть, даже слишком рьяно для Рильке, который лежал смертельно больной в санатории. отказ. Есть грустная открытка из Бельвю от 7 ноября 1926, на котором Цветаева пишет просто: Дорогой Райнер, Элегия, которую она написала на его смерть в конце 1926 года, была с большим красноречием проанализирована в эссе Иосифа Бродского «Сноска к стихотворению». он помещает его, чтобы начаться на «высоком до». Интересно, ты когда-нибудь думал обо мне? У Сережи и Марины до переезда в Париж был еще один ребенок, сын Георгий. болели, и Цветаева пыталась поддерживать свои финансы за счет статей в русскоязычной прессе и благотворительных пожертвований от более богатых друзей. Время от времени она читала, для чего ей приходилось выпрашивать простое моющееся платье у своей чешской подруги Анны Тесковой. Сережа перешел от поддержки евразийского движения к работе непосредственно в Союзе репатриации русских за границу. От этой организации он получал небольшую зарплату. Цветаева очень мало интересовалась характером этого произведения. Ее собственная изоляция среди белоэмигрантов росла, и не только из-за ее отказа подписать письмо, осуждающее Майковского как поэта после его самоубийства. «В Париже, — писала она своей чешской подруге Анне Тесковой, — ненавидит меня; они пишут обо мне всякие гадости, всячески упускают меня из виду и так далее». К сожалению, она стала чувствовать себя такой же изолированной и в собственном доме. Алье, когда-то такой близкой, стало легче общаться с отцом. И Сережа, и Аля двигались к идеалам социализма по мере развития тридцатых годов. Как только Аля получила паспорт от советского режима, она самостоятельно вернулась в Россию. Сереже никогда не будет легко сделать то же самое. отсюда, маловероятно, что наемный убийца причастен Сережи к убийству перебежчика Игнаса Рейсса в сентябре 1937 года. полиция допросила ее, она не могла поверить, что Сережа виновен в таком предательстве. С его отъездом у нее больше не было никакого источника дохода. Ни один эмигрантский журнал не опубликовал бы ее. Друзья, которые когда-то поддерживали ее, отвернулись. . Какое-то время она снова жила в Праге. Немецкое вторжение сделало это невозможным. К 1939 году у нее и Георгия не было другого выбора, кроме как последовать за Эфроном обратно в Россию, как когда-то она последовала за ним в изгнание; как собака», — отметила она в дневнике, который написала на борту «Марии Ульяновой» 12 июня 1939, повторяя ее предыдущее обещание. Никто не предупредил ее о сталинском терроре, даже Пастернак, который ненадолго встречался с ней в Париже в 1935 году во время мирной конференции, которую она назвала «несовещанием». Она обнаружила, что Эфрону дали небольшой дом в Болшево, недалеко от Москвы. Другие новости были обескураживающими. И ее сестра Ася, и ее племянник были арестованы. Ее старый друг князь Мирский, убежденный коммунист и блестящий литературный критик, также был заключен в тюрьму. Осип Мандельштам был мертв. Цветаева чувствовала себя одинокой в Болшево, даже когда ее оставшаяся в живых семья все еще была с ней. Другие члены семьи были членами группы советских агентов, завербованных Сережей во Франции. Ее сын, красивый молодой человек, наслаждался подростковым возрастом. заигрываний. У Цветаевой не было ни времени, ни сил писать что-то кроме обрывков. «Помои и слезы», — записала она в блокноте. Год заключения фашистско-советского пакта был кризисным. Дальше было еще хуже. Сначала Алью арестовали и жестоко допросили; в результате она заклеймила Сережу как французского шпиона. Алья была приговорена к 15 годам ГУЛАГа, несмотря на ее «признание». Затем был арестован и сам Сережа. Когда Цветаева приехала в Москву, она обнаружила, что старые друзья боятся с ней встречаться, как с родственницей осужденных. Даже Эренбург был резок и озабочен. Пастернак принял ее без малейшего интима на вечере для грузинских друзей. встретиться с нею на квартире Виктора Ардова на Ордынке — поступок некоторый мужество, так как ее собственный сын Лев уже находился в лагерях. «Поэма без героя», иронически отметив, что Цветаева возражала против использования ею фигур из комедия дель арте .Цветаева прочитала свою часть «Покушения на комнату», которую Ахматова сочла слишком абстрактной. Две женщины были очень разными существами. Цветаева не считала себя красивой женщиной. Она как-то пренебрежительно заметила, что, хотя она и будет самой важной женщиной во всех воспоминаниях ее друзей, она «никогда не считалась в мужском настоящем. «После того, как ее роман с Родзевичем закончился, она остро написала своему молодому другу Бахраху в Берлин: «Быть любимой — это то, чем я не овладела искусством». Она не совершила ошибку, стирая различие между служением поэзии и служением Богу, так же как не допустила бы для поэзии утилитарной надежды на то, что Искусство может принести гражданское благо. В заключительном отрывке из «Искусство в свете совести» Она поясняет: «Быть человеком важнее, потому что это нужнее. Врач и священник важнее в человеческом отношении, все остальные важнее в социальном». Цветаева писала не более чем обрывки журнала в течение почти двух лет. Когда немцы вторглись в Россию в 1941 году, Цветаева эвакуировала себя и Георгия в Елабугу в Татарской республике, через реку Каму от Христополя, где Союз писателей проживал ключевых писателей. работы для нее не было. Ее нерешительность была очевидна для Лидии Чуковской, подруги Ахматовой. Может быть, она услышала тогда, что Сережа уже был расстрелян на Лубянке. Каков бы ни был спусковой крючок, охватившая ее депрессия усугубилась неприязнью Георгия, когда она вернулась в деревенскую избу в Елабуге. |