Бунин Иван Алексеевич
http://www.zoofirma.ru/
Бунин Иван Алексеевич (1870—1953), прозаик, поэт, переводчик.
Родился 22 октября 1870 г. в Воронеже в родовитой, но обедневшей дворянской семье. Детские годы Бунин провёл частью в Воронеже, частью в наследственном поместье под Ельцом (ныне в Липецкой области).
Впитывая от родителей, от дворовых предания и песни, он рано обнаружил артистические способности и редкую впечатлительность. Поступив в 1881 г. в Елецкую гимназию, Бунин был вынужден в 1886 г. её оставить: не хватало денег, чтобы платить за обучение. Курс гимназии, а частью и университета проходил дома под руководством старшего брата, народовольца Юлия.
Первый сборник стихотворений Бунин выпустил в 1891 г., а через пять лет напечатал перевод поэмы американского поэта-романтика Г. Лонгфелло «Песнь о Гайавате», который, вместе с более поздним стихотворным сборником «Листопад» (1901 г.), принёс ему в 1903 г. Пушкинскую премию Петербургской академии наук.
В 1909 г. Бунин получает вторую Пушкинскую премию и избирается почётным академиком. На исходе XIX в. он всё чаще выступает с рассказами, поначалу похожими на живописные зарисовки. Постепенно Бунин становится всё более заметен и как поэт, и как прозаик.
Широкое признание пришло к нему с выходом в свет повести «Деревня» (1910 г.), где показана современная писателю сельская жизнь. Разрушение патриархального быта и стародавних устоев изображено в произведении с редкой по тем временам жёсткостью. Конец повести, где свадьба описана как похороны, обретает символическое звучание. Вслед за «Деревней», на основе семейных преданий, была написана повесть «Суходол» (1911 г.). Здесь с величественной мрачностью изображено вырождение русского дворянства.
Сам писатель жил предчувствием надвигающейся катастрофы. Он ощущал неотвратимость нового исторического излома. Это чувство заметно в рассказах 10-х гг. «Иоанн Рыдалец» (1913 г.), «Грамматика любви», «Господин из Сан-Франциско» (оба 1915 г.
), «Лёгкое дыхание» (1916 г.), «Сны Чанга» (1918 г.).
Революционные события Бунин встретил с крайним неприятием, запечатлев «кровавое безумие» в дневнике, позже изданном в эмиграции под названием «Окаянные дни» (1918 г., опубликован в 1925 г.).
В январе 1920 г., вместе с женой Верой Николаевной Муромцевой, писатель из Одессы отплыл в Константинополь. С этих пор Бунин жил во Франции, главным образом в Париже и Грассе. В эмиграции говорили о нём как о первом среди современных русских писателей.
Повесть «Митина любовь» (1925 г.), книги рассказов «Солнечный удар» (1927 г.) и «Божье древо» (1931 г.) современники воспринимали как живую классику. В 30-е гг. стали появляться коротенькие рассказы, где Бунин показал исключительное умение сжимать огромный материал в одну-две страницы, а то и в несколько строк.
В 1930 г. в Париже вышел роман с очевидной автобиографической «подкладкой» — «Жизнь Арсеньева». В 1933 г. Бунину была присуждена Нобелевская премия. Это — событие, за которым, по существу, стоял факт признания литературы эмиграции.
В годы Второй мировой войны Бунин жил в Грассе, жадно следил за военными событиями, бедствовал, прятал от гестапо в своём доме евреев, радовался победам советских войск. В это время он писал рассказы о любви (вошли в книгу «Тёмные аллеи», 1943 г.), которые сам считал лучшим из всего им созданного.
Послевоенное «потепление» писателя к советской власти было недолгим, но оно успело поссорить его с многими давними друзьями. Последние годы Бунин провёл в бедности, работая над книгой о своём литературном учителе А. П. Чехове.
Умер 8 ноября 1953 г. в Париже, похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Пять интересных фактов из жизни Бунина
Иван Алексеевич Бунин – великий русский писатель, начавший свою творческую деятельность в период, получивший название «серебряный век» русской культуры. Пожалуй, всем известны его глубокие, проникновенные, хотя, чаще всего, печальные рассказы о любви и замечательные стихи о природе.
Долгая и плодотворная жизнь Ивана Алексеевича Бунина была полна взлетов и падений, в ней нашлось место и для небывалого триумфа, и для многочисленных горестей и невзгод.
Вспомним пять интересных фактов из жизни писателя.
Разносторонние дарования
1. Одним из любимых развлечений Бунина с юности и до конца его дней было угадывание черт лица и даже всего внешнего облика человека по его затылку, рукам и ногам. Разумеется, в этом помогала и творческая фантазия писателя.
2. Как всякий по-настоящему талантливый человек, Бунин был богато и разносторонне одарен природой. Он был пластичен, прекрасно танцевал, обладал богатой мимикой и незаурядным актерским дарованием. Константин Сергеевич Станиславский даже предлагал ему сыграть роль Гамлета на сцене Московского Художественного театра.
3. Одно из самых трагических событий в жизни Ивана Алексеевича – смерть его единственного сына Николая. Ребенок родился от первого брака писателя с Анной Николаевной Цакни, но в пятилетнем возрасте умер от менингита.
4. Как известно, не приняв революцию 1917 года, Бунин эмигрировал во Францию. Несмотря на это, он стал первым писателем-эмигрантом, чьи книги начали печатать в СССР.
Однако некоторые из его произведений увидели свет только после перестройки. К примеру, дневник «Окаянные дни», на страницах которого писатель выразил свое крайне негативное отношение к событиям революции и гражданской войны.
5. Разумеется, всем, кто интересуется творчеством Бунина, известен тот факт, что он стал первым из русских писателей, кто был удостоен Нобелевской премии. Но не все знают, как он распорядился полученными деньгами. К сожалению, как многие творческие личности, Бунин отличался крайней непрактичностью. Он начал устраивать пышные обеды, активно помогал деньгами таким же, как он, эмигрантам, а потом и вовсе, по чьему-то совету, вложил все оставшиеся деньги в какое-то сомнительное предприятие и, в очередной раз, остался без средств к существованию.
Даже уехав во Францию, Бунин остался русским по духу писателем. Его стихи и проза являются образцом прекрасного русского языка. Сегодня его имя стоит в ряду классиков русской литературы рядом с именами Пушкина, Тургенева, Чехова и других выдающихся писателей.
Его произведения любимыми читателями разных поколений. Они давно вошли в школьную программу, часто экранизируются и ставятся на театральной сцене.
По материалам сайта http://bunin.org.ru/museum
Уважаемые старшеклассники!
Предлагаем принять участие в конкурсе сочинений по творчеству Бунина И. А.
Темы сочинений:
Философия жизни и смерти в рассказах Бунина И.А. «Господин из Сан-Франциско» и «Легкое дыхание».
«Мир Бунина — это мир зрительных впечатлений» (Блок А.А.).
«Лики любви» в цикле рассказов Бунина И.А. «Темные аллеи».
«Прозаические стихи и поэтическая проза Бунина И.А.
«О, как убийственно мы любим…» тема трагической любви в произведениях Бунина И.А.
Сочинения принимаются в медиатеке в электронном и печатном виде
до 22 октября 2015 года.
Бунин Иван
Главная
Детям
Поэтический четверг
Бунин Иван
Бунин Иван Многие стихи Ивана Алексеевича Бунина мы все прекрасно знаем по школьной программе.
Но сегодня в нашей традиционной рубрике «Поэтический четверг» мы хотим рассказать вам о редкой рифмованной переписке поэта с девочкой Олей Жировой.
Оля была дочерью его близких друзей и подолгу с матерью жила в доме гостеприимной семьи Буниных. Если взрослым писатель мог показаться немного надменным, то в обществе детей он совершенно преображался. Поэтессе Ирине Одоевцевой Иван Алексеевич как-то сказал: «Да, я очень люблю детей. Милых, добрых, умных, как почти все дети». К Олечке Жировой Бунин был сильно привязан, относился к ней, как к своей внучке, называл «чудной девочкой», а она его – «дядей Ваней». Оля была единственным человеком, которому разрешалось заходить в кабинет писателя во время его работы. С ней он сочинял разные сказки, дурачился, плясал, выдумывал новые игры и танцы.
Во время войны семье Буниных пришлось расстаться с Олечкой и её матерью, но разлука скрашивалась письмами с шутливыми стихотворениями. Всего цикл стихов для Оли насчитывает 19 произведений.
Письма отправлялись по поводу, и потому многие стихи приурочены к её именинам, дням рождения и другим значимым событиям. «Дорогая моя чушка, ты теперь уже старушка: ведь тебе десятый год!» – писал Бунин, и легко можно представить, как смеялась Оля над такими милыми шутками-поздравлениями.
Конечно, это время было очень тяжёлым, и в шуточных стихах Бунина иногда проскальзывали детали драматического быта русской эмиграции тех лет, но в основном по-детски наивные стихи полны тонкого лиризма и веры в человеческую доброту.
Холода
На серенькой бумажке
Пишу тебе о том,
Что мушки и букашки
Покинули наш дом,
Что из него исчезли
Внезапно муравьи
И пауки залезли
Во все углы свои.
У нас недавно были
Такие холода,
Что Лёня с Галей выли:
«Беда, беда, беда!»
Теперь опять теплеет,
Синеют небеса,
И на деревьях зреет
Под солнцем колбаса.
Бунин И. Пахнет черёмухой / Рис. А. Белюкина. – М.: Издательство «Малыш», 1974.
***
И. Бунин «Летняя ночь»
Стихотворение Ивана Бунина «Летняя ночь» было написано 1 августа 1912 года. В следующем году этим белым стихам исполнится сто лет. Для поэзии срок совсем небольшой, ведь мы читаем стихи и античных авторов, и средневековых. Но сто лет – это много, и уже можно судить, осталось ли это стихотворение в литературе, не утратило ли оно своей актуальности, легко ли его понять сегодня, затронет ли оно что-то в душе, откликнется ли в сердце.
Сонный ребёнок просит у матери достать звёздочку, ту, которая краснеет на востоке. Ночь только захватывает небо, и не все звёзды видны, лишь самые яркие, самые большие.
«Дай мне звезду, – твердит ребёнок сонный, –
Дай, мамочка…» Она, обняв его,
Сидит с ним на балконе, на ступеньках,
Ведущих в сад. А сад, степной, глухой,
Идёт, темнея, в сумрак летней ночи,
По скату к балке. В небе, на востоке,
Краснеет одинокая звезда.
«Дай, мамочка…» Она с улыбкой нежной
Глядит в худое личико: «Что, милый?»
«Вон ту звезду…» – «А для чего?» – «Играть…»
Лепечут листья сада. Тонким свистом
Сурки в степи скликаются. Ребёнок
Спит на колене матери. И мать,
Обняв его, вздохнув счастливым вздохом,
Глядит большими грустными глазами
На тихую далёкую звезду…
Прекрасна ты, душа людская! Небу,
Бездонному, спокойному, ночному,
Мерцанью звезд подобна ты порой!
Сейчас уже не кажется чем-то необычным то, что это произведение написано белым стихом – без рифм, но с отчётливым ритмом. Тихое и неспешное, оно само напоминает выход в тёмный сад, погружение в сумрак ночи.
Рубрику ведёт поэтесса Мария Маркова, сотрудник нашей библиотеки.
Представленное в тексте стихотворение и другие стихи Ивана Бунина можно найти в следующей книге из фонда нашей библиотеки:
Цифры
Цифры переведены и опубликованы в Русское обозрение в июне 1916 года.
I. , вы вошли в столовую, остановились на пороге, ибо это было после одной из наших ссор, и с таким грустным выражением лица опустили глаза?
Должен сказать тебе, что в этом возрасте ты был ужасно озорным. Вы никогда не знали, когда остановиться, если вас что-то взволновало. Иногда ты не давал нам покоя своей беспрерывной беготней по дому. А между тем я не знаю ничего более трогательного, чем вид тебя, когда, утомленный своей беготней, ты замолкаешь, немного прогуливаешься, а потом подходишь ко мне и кладешь свою головку мне на плечо, выражение полного одиночества на лице твоем И если это случилось сразу после ссоры, сказала ли я тебе хоть одно ласковое слово, что ты не сделала с моим сердцем? Как ты бросился мне на шею, как ты целовал меня, полный той абсолютной верности, той страстной нежности, на которую способны только дети!
Но на этот раз это была слишком большая ссора.
Помнишь, в тот вечер ты даже не подошла ко мне?
— Спокойной ночи, дядя, — тихо сказал ты и очень церемонно поклонился.
Конечно, после всех ваших проступков вы хотели казаться особенно воспитанным и вежливым. Твоя старая няня научила тебя этому церемонному поклону как единственному известному ей признаку вежливости и хороших манер. И, чтобы вернуть мою благосклонность, ты решил использовать хорошие манеры в качестве последнего средства. И я понял все это и поспешил ответить, как будто между нами ничего не было, хотя и довольно сдержанно:0012
«Спокойной ночи.»Но можно ли удовлетвориться таким миром? А ты был тогда слишком молод, чтобы быть лицемером. Пострадав от печали, твое сердце снова страстно обратилось к мечте, пленявшей тебя весь день. А к вечеру, когда сон опять овладел тобой, ты забыл совершенно и свою прежнюю обиду, и свое себялюбие, и свое твердое решение ненавидеть меня всю жизнь. Вы помолчали минуту, потом вдруг заговорили торопливо и взволнованно.
«Дядя, пожалуйста, прости меня… Я больше никогда так не буду… И, пожалуйста, покажи мне цифры, в конце концов! Пожалуйста!»
Может ли кто-нибудь медлить с ответом на такое обращение? Тем не менее, я задержал свой ответ.
Ты видишь, какой я мудрый дядя.
II.
В то утро ты проснулся с новой мыслью, с новым сном, который овладел всей твоей душой.
Вас вдруг охватило стремление вкусить неведомых доселе удовольствий: иметь свои книжки с картинками, свой пенал, свои цветные карандаши — не могло быть и речи о том, чтобы они были цветными — научиться читать, рисовать, делать фигуры. Все это нужно было приобрести немедленно, в тот же день. Как только вы открыли глаза, вы позвали меня в свою комнату и стали умолять меня выписать журнал для детей, купить вам книги, карандаши, бумагу и начать немедленно учить вас цифрам.
— Но это же праздник, все закрыто, — сказал я, прекрасно зная, что солгал, но стараясь отложить дело до вечера или до следующего дня; ибо у меня не было ни малейшего желания идти в город.
Но ты начал качать головой.
«Это совсем не праздник!» Ты чуть не прокричала это, подняв брови. — Я знаю, что это не праздник.
«Но я говорю вам, что это так.
»
«А я знаю, что это не так. Сейчас, пожалуйста!»
— Если ты будешь меня так беспокоить, — сказал я строго и твердо, как говорят в таких случаях все дяди детям, — если ты будешь меня беспокоить, я тебе вообще ничего не куплю.
Ты задумался.
«Ну, — сказал ты со вздохом, — если праздник, то пусть будет праздник. А цифры?» Это было сказано гораздо более спокойным тоном. «Ты можешь показать мне цифры на празднике, не так ли?»
«Нет, он не может», сказала бабушка. «Полицейский придет и арестует вас. Перестаньте беспокоить вашего дядю».
«Это совсем не то», сказал я бабушке. — Только я не хочу сейчас. Я сделаю это сегодня вечером или завтра.
«Нет, ты сделаешь это сейчас.»
«Я не хочу делать это сейчас. Я сказал, завтра.»
«Ах, да, ты сказал завтра. И завтра ты мне скажешь то же самое. Нет, сделай это сейчас.»
Мое сердце нашептывало мне, что я совершаю большой грех, ибо лишаю тебя счастья, радости. . .Но мне в голову пришел мудрый принцип: вредно позволять детям идти своим путем.
«Завтра. Я сказал завтра, и это будет завтра.»
«Ну, ладно дядя,» сказал ты угрожающим тоном. «Ты запомнишь это».
Потом ты стала быстро одеваться. И как только ты оделся, и помолился с бабушкой, и выпил чашку молока, ты бросился в гостиную. Через мгновение мы уже слышали грохот опрокинутых стульев и ваши громкие крики. . .
Весь день мы не могли вас успокоить. Вы почти ничего не ели в обеденное время, беспокойно сидели на стуле, болтали ногами и все время смотрели на меня своими странно блестящими глазами.
«Вы мне его покажете?» вы несколько раз спрашивали.
«Да, завтра».
«Отлично! Почему это завтра не наступает быстро? Почему оно не наступает?»
Но твоя радость, смешанная с нетерпением, возбуждала тебя все больше и больше. А днем, когда мы с мамой, бабушкой и я сели пить чай, ты нашел другой способ дать волю своим эмоциям.
III.
Вы придумали отличную игру. Вы подпрыгивали в воздух, затем стучали ногой по земле так сильно, как только могли, и сопровождали это криком, от которого наши барабанные перепонки приближались к точке разрыва.
«Перестань, Юджин», сказала твоя мать.
Вместо ответа ты ударил по полу сильнее, чем когда-либо.
«Прекрати, дорогой, мама тебя спрашивает», — сказала бабушка.
Но ты совсем не боишься своей бабушки. Бинг!
«О, перестань,» сказал я, стараясь казаться спокойным и продолжать разговор.
«Сам прекрати», — закричала ты, снова ударилась об пол и завизжала еще громче, чем раньше.
Я пожал плечами и сделал вид, что не обращаю на тебя внимания. Но именно здесь все и началось.
Я сказал, что делал вид, что не обращаю на тебя внимания. Но, я должен сказать вам правду? Я не только не забыл о тебе после твоего наглого крика, но стал испытывать к тебе чувство ненависти. Мне пришлось сделать усилие, чтобы сделать вид, что я вас не замечаю, и казаться спокойным. Но на этом дело не закончилось. Ты опять закричала, закричала так, что все, что происходило в душе твоей в это время, должно быть, было в твоем крике, ибо он был так полон чистой, божественной радости, что сам Бог улыбнулся бы, если бы услышал тебя.
Но я в ярости вскочил со стула.
«Прекрати!» Я внезапно взревел, сам пораженный громкостью своего тона. Что за дьявол вылил на меня в этот момент целую бочку ярости? Я не знал, что делаю. На мгновение твое лицо исказилось молниеносной полосой ужаса.
«Ах!» ты снова закричала и, чтобы показать мне, что ты не боишься, снова ударила по полу.
А я, я бросился на тебя, схватил тебя за руку так, что ты почти полностью развернулся, с острым чувством удовлетворения дал тебе пощечину и вытолкнул тебя из комнаты.
Вот вам цифры!
IV.
Боль от удара, внезапное и резкое унижение, поразившее вас в самое сердце в одну из самых радостных минут вашего детства, заставило вас поднять такой страшный крик, таким высоким голосом, что лучший певец в мире позавидовал бы досягаемости вашего регистра. Потом ты долго молчал. . .Но, наполнив легкие воздухом, ты повысила голос еще выше, и плач продолжался.
Постепенно интервалы между вашими высокими и низкими нотами стали уменьшаться, и крики сменяли друг друга в быстрой последовательности.
Тогда вы стали звать на помощь и с чувством болезненного удовольствия играть роль умирающего.
«О-о, больно! Мама, я умираю!»
— Ничего, ты не умрешь, — холодно сказал я. «Покричишь какое-то время, а потом перестанешь».
Вы все еще держали его. Разговор наш, конечно, прервался. Мне стало стыдно за себя. Я закурил, не поднимая глаз туда, где сидела бабушка. И вдруг губы ее задрожали, она повернулась лицом к окну и стала барабанить по столу чайной ложкой.
— Он ужасно избалованный ребенок, — сказала твоя мать, стараясь казаться совершенно справедливой и возобновляя вязание. «Ужасно испорчен».
«Ой, бабушка, бабушка, дорогая!» ты тем временем плакала, взывая к своему последнему прибежищу.
И бабушке было труднее всего в мире пытаться удержаться на стуле. Сердце ее летело туда, где был ты, но, чтобы порадовать твою мать и меня, она осталась на своем месте, глядя в окно и барабаня ложкой по столу.
Ты, должно быть, понял, что мы решили не сдаваться, что никто не придет утолять твою боль поцелуями и утешать любовью, просить у тебя прощения.
Твои слезы тоже все уже выплакались. Ты изнемогал от своих криков, от своей детской печали, с которой, может быть, не сравнится никакая человеческая печаль, но ты не собирался успокаиваться. Видно было, что ты больше не получаешь удовольствия от своих рыданий, что твой голос стал хриплым, что у тебя не было больше слез. Но ты продолжал рыдать и плакать.
Я сам еле выдержал. Мне так хотелось встать со стула, открыть дверь и одним добрым словом положить конец твоим страданиям. Но такой поступок не соответствовал бы установленным правилам рационального воспитания и достоинству сурового и справедливого дяди! Наконец ты замолчал. . .
В.
«И мы сразу помирились?» ты спрашиваешь.
О, нет. Я был тверд до конца. Не прошло и получаса после того, как вы замолчали, как я пришел в детскую. Но как? Я открыла дверь с серьезным лицом, словно искала что-то в комнате. Вы постепенно возвращались к своей прежней жизни. Сидя на полу, все твое тело еще изредка сотрясалось глубокими вздохами, которые обычно следуют за долгим плачем, твое лицо было темным от размазанных по нему слез, ты был занят своими скромными игрушками, несколькими спичечными коробками, которые ты расставлял в пространстве между вытянутыми ногами в узоры, неведомые никому, кроме вас самих.
Как же у меня сжалось сердце при виде этих ящиков!
Но, делая вид, что наши отношения разорваны, что я чувствую себя оскорбленным, я почти не смотрел на вас. Я внимательно осмотрел стол и подоконники. . .Где вообще был мой портсигар? . .Я только выходил, когда ты поднял голову и, глядя на меня глазами, полными презрения и ненависти, хрипло сказал:
«Теперь я никогда, никогда больше тебя не полюблю».
Потом, немного подумав, ты попытался сказать что-то еще, но не нашел, что сказать и сказал первое, что пришло тебе в голову:
«И я никогда ничего тебе не куплю.»
— Не надо, — сказал я равнодушно, пожимая плечами, — я бы все равно ничего не принял от такого мальчишки, как ты.
«А я заберу ту японскую копейку, которую я тебе дал», — сказал ты высоким надломленным голосом, делая последнюю попытку ужалить меня.
«Вот это действительно было бы очень плохо. Давать и снова отнимать. Впрочем, это ваше дело.»
После этого твоя мама и бабушка вошли в комнату, делая вид, что что-то ищут.
Тогда они качали головами и начинали говорить о плохих мальчиках, которые растут, не обращая внимания на старших, и которых за это никто не любит. Они всегда заканчивали тем, что советовали тебе пойти ко мне и попросить у меня прощения. «А то дядя рассердится и уедет в Москву». грустно говорила бабушка. — И никогда не придет к нам.
«Пусть держится подальше», — очень тихо ответила ты, опустив голову.
— И я умру, — еще печальнее сказала бабушка, так и не поняв, каким жестоким средством она применяет, чтобы заставить тебя сломить свою гордость.
«Хорошо», ответила ты шепотом.
«Прекрасно, великолепно», сказал я, чувствуя новый приступ гнева. «Молодец для вас,» повторил я, глядя на темную улицу.
И, дождавшись, пока пожилая горничная, всегда молчаливая и печальная от осознания того, что она вдова машиниста, зажжет лампу, я добавил:
«Прекрасный ребенок!»
«Не обращай на него внимания», сказала твоя мать, регулируя пламя лампы. — Я бы вообще с ним не разговаривал.
А мы сделали вид, что совсем о вас забыли.
VI.
Лампа в детской не горела, а окна были темно-синими. За окном быстро приближался зимний вечер, и в комнате было тоскливо. Ты все еще сидел на полу, передвигая спичечные коробки. Эти твои коробки преследовали меня. Я встал и решил выйти прогуляться. Но не успел я уйти, как бабушка шепнула тебе:
«Тебе должно быть стыдно за себя. Дядя так тебя любит и дарит тебе подарки и игрушки.»
— Это совсем не то, — сказал я громким голосом. — Подарки тут ни при чем.
Но бабушка знала, что делала.
«Что значит, они тут ни при чем? Важны не подарки, а дух.»
А потом, после минутного молчания, она задела самую чувствительную струну твоего сердца.
«А кто теперь будет покупать ему карандаши, и пенал, и книжки с картинками? Да что же тогда пенал? А фигуры? За деньги их не купишь. делай как хочешь.» И вышла из детской.
Ваша гордость была сломлена. Вы были завоеваны. Чем недоступнее сон, тем он пленительнее, и чем он пленительнее, тем недосягаемее кажется.
Это я хорошо знаю. Сон держит меня в плену с раннего детства. И я знаю, что чем дороже мне моя мысль, тем меньше надежды на то, что она осуществится. И я веду с этим постоянную борьбу. я лицемерю; Я делаю вид, что мне безразлично. Но что ты мог сделать?
Счастья, счастья!
Вы были полны желания счастья, когда утром открыли глаза. Доверившись, как всякий ребенок, своему сердцу искреннему и открытому, ты пришел к Жизни и сказал: «Скорее! Скорей!»
«Потерпите», — ответила Жизнь.
«Пожалуйста! Пожалуйста!» — воскликнул ты страстно.
«Молчи, а то ничего не получишь!»
«Тогда подожди», — закричала ты в ярости.
Какое-то время ты молчал. Твое сердце бурлило. Ты опрокидывала стулья, металась из комнаты в комнату, ударяла ногами об пол, кричала так, словно в этот крик вливала всю свою жажду счастья. . …Тогда жизнь ударила в сердце тупым ножом боли и унижения. И ты стала плакать, и визжать, и звать на помощь.
Ни один мускул не дрогнул перед лицом Жизни.
. .Сдавайся, сдавайся! И ты сдался.
VII.
Помнишь, как ты робко вышел из детской и что ты мне сказал?
— Дядя, — сказал ты, измученный своей борьбой за счастье и все еще жаждущий его. — Дядя, прости меня, пожалуйста. Ты умолял меня хотя бы о капле того счастья, тоска по которому приносила тебе такие острые страдания.
Но Жизнь не так легко успокоить. Он сделал грустное лицо и сказал:
«Конечно, знание цифр приносит счастье. Но ты не любишь своего дядю.»
«Неправда, я люблю его! Я люблю его!»
Тогда Жизнь стала добрее.
«Ну, подвинь свой стул к столу и возьми карандаши и немного бумаги.»
Какой радостью блестели тогда твои глаза! Как вы спешили! Боясь, что ты можешь разгневать меня, как послушен, как осторожен был ты в каждом своем движении! А как жадно ты ловил каждое мое слово!
Глубоко дыша, время от времени смачивая губы карандашом, вы склонялись над столом, старательно проводя эти таинственные линии, полные какого-то божественного значения.
И я наблюдал за тобой, мое сердце было полно удовольствия, когда я вдыхал аромат твоих мягких волос; ибо волосы маленьких детей пахнут птичками.
«Один… два… пять», — говорил ты, обводя цифры.
«Нет, нет. Раз, два, три, четыре…»
«О, да. О, да», — поспешите сказать вы. — Начну сначала. Раз, два…
И ты бы посмотрел на меня в смущении.
«Ну? Три…»
«О, да. О, да. Три! Я знаю.»
И вы нарисовали цифру три, и она выглядела как большая заглавная Е.
Добавьте Цифры в вашу библиотеку.
Вернуться в библиотеку Ивана Бунина , или . . . Прочитайте следующий рассказ; Джентльмен из Сан-Франциско
Проект МУЗА — Достижения Ивана Бунина
Замечательный перевод тридцати пяти рассказов писателя, который, по словам Владислава Ходасевича, «венчал русскую классическую традицию… оставаясь верным своей антисимволистской позиции и отвергая все Серебряный век» оживляет на английском языке одного из лучших писателей своего времени.
Бунин родился [End Page 654] в Воронеже в октябре 1870 г. и умер в Париже в ноябре 1953 г. Сначала его уважали за его поэзию, а затем вознаграждали за его прозу, он никогда не рассматривал эти две формы выражения как совершенно разные. К тридцати годам он считался ведущим современным русским поэтом, поскольку уже получил Пушкинскую премию и вскоре стал членом Российской академии. Хотя у него были хорошие друзья в литературных кругах Петербурга и Москвы, он никогда не писал в моде того времени: он всегда либо отставал, либо опережал свое время.
Возможно, это было связано с тем, что он был одним из четырех детей, выросших в обедневшей дворянской семье. Он принадлежал к классу, но не мог жить, как другие члены этого класса. Вероятнее всего, ответ состоит в том, что его необычность вытекала из врожденного таланта, из того, что, по словам матери, делало его «особенным»: «Ни у кого нет такого внутреннего духа, как у него». Бунин был внимателен к деталям и умел подражать другим детям и взрослым.
Некоторое время мальчиком он ел черный хлеб и пушистые огурцы, как крестьяне, потому что хотел полностью осознавать, что исходит от земли, и был особенно восприимчив к «божественному величию мира».
Его знаменитые стихи, написанные в основном перед Первой мировой войной, сегодня мало кому понравятся. Поскольку его детали четкие и яркие, он ярко напоминает природу, но часто на него накладывается сентиментальная тема или отношение. Теперь мы можем думать о его стихах как о моментальных снимках в слайд-шоу, а он сам, дистанцированный от их событий, но принимающий их в свое сознание, держит палец на кнопке. Это поэзия природы, которой до модернизма было витиевато, поэзия, наполненная красками, звуками, запахами и монотонными парными рифмами, вроде бунинского «Листопада», стихотворения в 175 строк, воспетого Александром Блоком. Вот строфа:
Последние счастливые мгновения совместной жизни! Осень уже знает, что такое Глубокая и безмолвная тишина — Предвестник большой непогоды.
Женственность природы восходит к Еве. В России, когда Бунин входил в литературные качели, символистский культ Вечной Женственности был на пике своего развития. Бунин отвергал ее, но нетрудно читать его хвалебные песни природе как признания в любви к женщине и отсюда легко перейти к преобладающей теме его прозы: как сочетание любви и страсти в романе мужчины с женщиной красивая, соблазнительно идеальная, утонченно чувственная, умная, самодостаточная молодая женщина неизбежно ведет к смерти — или, по крайней мере, к утрате. Конечно, есть и другие темы и другие истории, но преобладает ностальгическое отношение, которое характеризует ранние работы в нежной, часто трогательной манере. Но после русской революции, поражения белых и добровольного изгнания во Францию ностальгия становится определяющей. Многие из его сюжетов и большая часть его общего отношения, кажется, восходят к Тургеневу, но с [End Page 655] принципиальная разница в том, что Бунин писал о любви так, как не смел Тургенев.